Какой-то звук привлек мое внимание, и я осторожно выглянул из глубин кресла. У камина кто-то устроился, видимо, тоже чтобы поразмыслить в тишине и покое, и теперь возился, что-то раскладывая и бормоча себе под нос.

Мне не хотелось делить уютную гостиную с кем-то еще, равно как и мешать этому кому-то заниматься своим делом, поэтому я встал и направился к выходу.

Путь мой лежал мимо камина, и я отметил, что уединения сегодняшней ночью искал Чандлер, покинувший меня на выставке кактусов. Ну, что уж теперь вспоминать…

– Доброй ночи, – сказал я ему, подойдя со спины.

Реакция Юджина оказалась совершенно неожиданной: он вздрогнул, выронил все, что было у него в руках, подскочил и уставился на меня.

– Я вас напугал? – спросил я как можно дружелюбнее.

– А… нет-нет, просто неожиданность, – произнес он фальцетом и сглотнул.

Я посмотрел под ноги. Вот так дела! Корзинка для вязания, в точности как у тетушки Мейбл, мотки пряжи, блестящие крючки…

– Боже, вы все разроняли! – сказал я, опускаясь на колено, чтобы помочь собрать это богатство.

– Я… – Чандлер кашлянул.

– Я никому не скажу, – заверил я, собирая клубочки и моточки в корзину. – Моя тетушка считает, что вязание невероятно успокаивает, и даже пыталась обучить меня этому искусству, но я к этому совершенно неспособен, равно как и к вышиванию гладью. Разве что крестиком…

– Вот как… – с явным облегчением выдохнул он.

Я действительно не собирался никому рассказывать об этом мелком недоразумении: мало ли, какие бывают причуды у джентльменов! Кто-то пишет картины, кто-то собирает курительные трубки, кто-то разводит кактусы, а кто-то вяжет крючком…

И я бы так никому ничего и не сказал, если бы не подобрал почти готовую вещицу, подкатившуюся к самому моему ботинку. Это был крохотный кактус.

Лофофора. Точно такая, какие находили на трупах.

Кажется, мне удалось не измениться в лице, подавая Чандлеру его пожитки, я даже раскланялся с ним и отправился наверх, лихорадочно соображая, что делать дальше.

Ни до чего хорошего я не додумался, разве что решил, что нужно непременно уведомить сержанта Пинкерсона, но только не посреди ночи. Затем я постучал к Фрэнку. На мое счастье, он еще не спал, паковал вещи и встретил меня словами:

– Ну что, надумал?!

– Боюсь, нет, – ответил я, – у меня другое…

Уж кому я могу рассказать обо всем – так это Фрэнку, особенно после той истории с Палмером… Он и сейчас выслушал меня со всем вниманием, потом сказал:

– Но ты же понимаешь, Вик, что это дело полиции.

– Разумеется, – кивнул я, – но из полицейских у меня под рукой только молоденький сержант, а инспектор может просто отмахнуться от наших с ним подозрений и изысканий. Нужно что-то более весомое…

– И не забывай о том, что не хотелось бы бросить тень на географическое общество в том случае, если Чандлер и впрямь в чем-то замешан, – сказал Фрэнк рассудительно. – Не то кто захочет давать нам деньги, сам подумай? Я бы на твоем месте пошел к сэру Келли и рассказал ему все от и до, уж он точно придумает, как быть дальше!

– Хорошая идея, – кивнул я. – А ты?..

– А я уезжаю до рассвета, – усмехнулся он, взглянув на гору чемоданов. – Жаль, что ты и в этот раз остаешься.

– Ну, посмотрим, – вздохнул я, и мы крепко пожали друг другу руки.

Да, сэр Келли – это выход. В том случае, если он мне поверит, разумеется!

Я едва дождался утра, репетируя речь, а как только забрезжил рассвет, отправил посыльного за сержантом (тот примчался, по-моему, даже не умывшись) и вскоре уже стучался в дверь нашего почтенного председателя. Он открыл в халате, шлепанцах и ночном колпаке, очень перепугавшись – решил спросонок, будто начался пожар. В мой сумбурный рассказ он вник только с третьего раза, после того как Оллсоп принес нам по чашечке чаю, и сэр Келли пришел в рабочее состояние.

– Ну что же, мистер Кин, – проговорил он, хмурясь, – судя по всему, вы и этот юный сержант проделали большую работу, однако против мистера Чандлера у вас нет решительно никаких улик… ну, кроме того, что вы увидели. Это ведь не повод арестовывать почтенного джентльмена…

– Вот потому-то я и прошу вас, сэр Келли, позволить нам с Пинкерсоном только заглянуть в комнату мистера Чандлера! Если там есть что-то компрометирующее, то имеется шанс, что оно окажется на виду! Надежды мало, но иначе… – тут я чуть не прослезился, – иначе я никогда не увижу мою Лилиану!

Лицо сэра Келли приобрело неописуемое выражение.

– Но ведь все узнают, – сказал он тоскливо.

– Никто не узнает, сэр, – весомо произнес Пинкерсон, молчавший все время, пока я убеждал председателя. – Я смогу убедить инспектора, чтобы делу не давали огласки, и никакие газетчики ничего не пронюхают, ручаюсь! Обштопаем дело шито-крыто, маньяка никто и не свяжет с вашим почтенным обществом, не будь я Мэтт Пинкерсон! Да и то, еще неизвестно, может, мистер Чандлер вовсе ни при чем… А иначе, – прищурился он, – вы только представьте! Вот поймают этого ненормального другие, выйдут на общество, тут же пресса слетится… Да к вам после этого на пушечный выстрел не подойдут!

«Далеко пойдет юноша», – хмыкнул я, успевший было счесть его закоренелым романтиком. В то же время я очень пожалел о том, что не захватил с собой Хоггарта и его подружку, вот кто бы обыскал комнату и не оставил следов! Увы, они наотрез отказались даже от поездки в Лондон, заявив, что столько кактусов сразу – это уж чересчур. Да и, если подумать, кто поверит свидетельству призраков, которых и видят-то единицы?

– Только при условии неразглашения я готов пойти на такое, – тяжело вздохнул сэр Келли. – Оллсоп!

– Сэр? – отозвался тот из-за двери. Наверняка подслушивал, но на старого дворецкого можно было положиться, он сплетен не разносил.

– Подите сюда. Скажите-ка, мистер Чандлер постоянно находится в особняке?

– Никак нет-с, – с легким поклоном ответил Оллсоп. – Каждое утро мистер Чандлер отбывает и возвращается к обеду. Затем, бывает, остается здесь, а иногда не возвращается до самого утра.

– Сегодня он тоже уехал?

– Ему только что подали воду для бритья, – лаконично сказал дворецкий.

– Прекрасно. Уведомите, когда он уедет, – велел сэр Келли.

Тот снова поклонился и промолчал.

Сказать, что нам сложно было дождаться отбытия Чандлера, значит ничего не сказать. Мы с Пинкерсоном сидели у меня в комнате, вернее, я сидел, а сержант кружил по комнате, как зверь в клетке, и только что не порыкивал от предвкушения. Я был настроен более скептически (ну не идиот же Чандлер, чтобы держать улики на виду!), но и я заразился его настроением. К тому моменту, когда Оллсоп позвал нас на выход, я уже тоже готов был рыть землю копытом, как боевой конь перед атакой.

– Ну вот, – кисло сказал сэр Келли, – смотрите.

Мы с сержантом огляделись, а сам Пинкерсон разве что не принюхался.

– Разрешите войти? – спросил он у сэра Келли, признавая в нем старшего.

– Входите. Только, умоляю, ничего не трогайте! Иначе… скандал, боже, какой может быть скандал!

– Я осторожно, – пообещал сержант и прокрался по одной половице так, что любой охотник-масаи ему бы позавидовал. – Так, тут ничего… Вот вижу корзинку с мотками шерсти, но вязаного кактуса там нет. Сэр, а можно шкаф открыть?

– О боже, зачем? – простонал сэр Келли.

Мы с ним топтались на пороге.

– Оттуда пахнет чем-то. Вроде бы мокрой землей, – сказал Пинкерсон, шмыгая носом.

– Ну открывайте, – содрогнулся сэр Келли. Уж не знаю, может, он решил, что Чандлер держит там кладбищенскую землю, как в дешевых романах о вампирах.

Скрипнула дверца добротного гардероба красного дерева.

– О боже! – воскликнул председатель.

– Лилиана! – вскричал я. – Он же ее загубил!.. Корни могли загнить! И свет!

– Ага, улики налицо, – довольно сказал сержант, аккуратно прикрывая дверцу. Только сейчас я заметил, что он был в простых нитяных перчатках. – Позвольте, господа, я позвоню в участок. Тут надо как следует все обыскать, а у меня нет даже ордера.