— У вас нет ни одного шанса, милорд, ни одного! Пускай даже несколько горячих голов решили дружбы ради положить эти головы на плаху. Никому дела нет до ваших личных счетов с наместницей, никто в здравом уме не захочет мстить за невинно убиенного герцога Суэрсен, и что бы там ни было написано в этой мифической книге — восстания не поднимают из-за дюжины выцветших листов пергамента. Нарушая закон, вы не добьетесь ничего. Я же могу помочь вам победить используя закон!

— Я уже пытался, — заметил Квейг с долей грустной иронии — он усмехался собственной глупости.

— Вы пытались использовать закон в свою пользу. Я же дам вам в руки оружие — закон, который можно использовать против наместницы. Более того, закон, с помощью которого можно положить конец этой глупой традиции выборной власти. Ведь если лучшие из правительниц оказываются всего лишь слабыми женщинами, стоит ли доверять им власть над тысячами тысяч?

— И какова же плата за вашу помощь?

— Я хочу, чтобы король, кто бы он ни был, признал суверенное право Ойстахэ!

— Если король сделает это, он будет либо дураком, либо безумцем, и его с полным правом отрешат от трона в тот же день. Ойстахэ в самом центре империи, здесь пересекаются все торговые тракты!

— Суверенное право, герцог, а не независимость. Мне все равно, как будет называться эта земля в официальных документах и на картах — я лишь хочу быть полновластным хозяином своих владений.

— Как вы совершенно правильно заметили — я герцог, а не король. Как я могу обещать вам от его имени? Я не претендую на трон ни для себя, ни для своих потомков. Да и потом, я не уверен, что стоит менять традиции. Более тысячи лет наместницы правили империей, и если одна из них оказалась… — Квейг замялся, подбирая подходящее слово, — недостойна, это не значит, что пришедшая следом будет такой же.

— Сама суть женской природы содержит в себе слабость. Вы думаете, что наместница управляет государством? Чушь, правит все равно мужчина, тот, кого выбирает она. Не проще ли выбрать короля раз и навсегда, без дамского посредничества?

— Вы обвиняете наместницу, — очень медленно, чуть ли не по слогам произнес Квейг, — что она нарушила верность своему супругу-королю?

Эта нарочитая медлительность помогла удержать первый порыв — ударить мерзавца, посмевшего осквернить ее, по лицу, разбить эти толстые, ухмыляющиеся губы, словно покрытые тонким слоем топленого сала, отблескивающего в свечных бликах, в кровь!

— Наконец-то мы подобрались к сути. Именно так, милорд, именно так.

— Она сама вам в этом призналась? — Квейг сумел взять себя в руки, и теперь только хорошо знающий его человек смог бы прочитать гнев в неестественно спокойном выражении лица герцога.

— Нет, не она. Ее любовник, правда, мне пришлось проявить некоторую настойчивость, чтобы заставить этого господина разговориться. Три дня голодовки — и он был готов признаться в чем угодно. Честно сказать, я и сам не знал, какую рыбку выловил в мутной воде. Как только мы придем к соглашению, я назову вам имя. Вам не понадобится никаких других доказательств. Ее величество выбрала в спутники редкостного слизняка. Дайте ему шанс выжить — и он подтвердит все, да еще и расскажет во всех подробностях, в каких позах ублажал нашу целомудренную властительницу все эти годы.

На этот раз во взгляде Квейга промелькнуло нечто, заставившее герцога Алестара вздрогнуть, самым верным словом для определения этого «нечто» было бы — «смерть». Старый лис замолк, недовольно ощутив знакомое ему, хоть и весьма редко ощущение, что он что-то упустил из виду в своих расчетах. Квейг сцепил пальцы в замок:

— Все, что я могу обещать вам — если мы добьемся успеха, и если владетельные лорды империи решат, что на трон должен сесть король — я поставлю его величество в известность о нашем соглашении. Если же, что весьма сомнительно, королем буду я — я исполню его сам. Это еще не все, — прервал Квейг собравшегося уже что-то возразить герцога, — вы должны понимать, что одного лишь закона обычно оказывается недостаточно. В случае военных действий я настаиваю на вашей помощи. Если вы пожелаете — в ваших лесах может пропасть хоть целая армия. Не надо объяснять мне очевидное — на вашу верность данному слову я не рассчитываю. Если вы увидите, что я проигрываю — никакие соглашения не удержат вас от удара в спину. Все, что я требую — не перебегайте мне дорогу раньше времени. Наместница достаточно мудра, чтобы простить вам недостаток рвения. Я же не прощу избыток.

— Однако, я, кажется, поторопился с выводами — вы кое-что понимаете в торговле. Недостаточно, чтобы зарабатывать этим на жизнь, но ваша хватка мне нравится, молодой человек. Итак, уточним детали: я даю вам в руки оружие, всего одно имя, но сколь значимое, и обязуюсь не мешать вашим победам. Заметьте — только победам, потерпите поражение — я в числе первых поспешу выразить лояльность ее величеству.

— Я же, взамен, обещаю сохранить в секрете источник своей осведомленности, герцог. При любом развитии событий это «оружие» не то, каким может гордиться мужчина и дворянин.

— Об этом я как-то не подумал. Будем считать это премией за проявленную добрую волю. Вы правы — я предпочту сохранить тайну.

— Я также обязуюсь либо предоставить вам право полного самоуправления в рамках империи, либо защищать ваши интересы перед королем в случае победы.

— Мне нравится иметь с вами дело, герцог. Экая четкость формулировок. Все верно.

— В таком случае, герцог, назовите имя, и я буду вынужден покинуть ваш гостеприимный дом. Я полагаю, что вы не станете настаивать на письменном контракте.

— Разумеется. Вашу голову в случае чего отъединят от тела и без дополнительных улик. А имя — если вы знакомы с этим человеком — то несказанно удивитесь. Ванр Пасуаш, секретарь ее величества.

Квейг с облегчением улыбнулся:

— Господин Пасуаш? Вам не кажется, что он выдал желаемое за действительное?

Нельзя сказать, что Квейг хорошо разбирался в женщинах — у него не возникало такой необходимости. Если мужчина красив — ему не нужно прилагать усилия, чтобы завоевать женщину, не нужно стремиться к пониманию, достаточно просто проявить интерес. Но даже в силу своего слабого разумения герцог не мог представить, что такая женщина, как Энрисса выбрала такое ничтожество. Гнев, вспыхнувший, когда он услышал обвинение, растворился в волне облегчения, герцога Ойстахэ просто ввели в заблуждение. Старый лис видел наместницу раз в жизни — на присяге, не удивительно, что он повелся на ложь во спасение. Но до чего же мерзкий червяк, этот Ванр Пасуаш! Опозорить женщину, а ведь он всем обязан наместнице! Она его из пыли чуть ли не в лорды вывела.

— Не считайте меня настолько легковерным, герцог. Разумеется, я не поверил господину Пасуашу на слово. Ее величеству каким-то чудом удалось избежать сплетен, но трудно спрятать белку в клетке. Мои люди побеседовали с придворным лекарем, с фрейлинами, с младшими секретарями в дворцовом управлении. За руку их никто не схватил, но никаких сомнений у меня не осталось. Да вы и сами подумайте — господин Пасуаш стрелы на лету не ловит, а такая блестящая карьера! И, заметьте, без всяких связей, без протекции! Бывают, конечно, чудеса, но они обычно случаются с теми, кто этих чудес достоин. Ванр Пасуаш не проявляет блестящих талантов Ланлосса Айрэ ни в одной области, между тем, ее величество доверяет ему безоговорочно. Все щекотливые поручения исполняет именно господин Пасуаш. Уж не знаю, какие еще вам нужны доказательства! Застать пару, так сказать, в процессе, с двумя обязательными в суде свидетелями?

— Прекратите, герцог! Вы оскорбляете женщину, это недостойно!

— Такой уж щекотливый момент, но как вам угодно.

Герцог Ойстахэ не сразу понял, чем так разгневал своего собеседника. Право же, собираться свергнуть женщину с трона, что неминуемо приведет к ее смерти, и при этом заботиться о ее чести — верх романтизма. Молодому человеку придется на собственной шкуре убедиться, что времена рыцарей остались в далеком прошлом. И только потом он вспомнил письмо почти семилетней давности, в котором сын рассказывал о пребывании при дворе герцога Квэ-Эро, похоже, без ума влюбившегося в наместницу. Об этом стоило вспомнить раньше, сейчас Алестар ругал себя за забывчивость, но, в конце концов, половина молодых дворян так или иначе влюбляется в наместницу, особенно если наместница молода и красива. И все они потом благополучно женятся, обзаводятся детьми, внуками и любовницами, и Квейг не был исключением из правила. Или… все-таки был?