Но не все так страшно: внешний активатор перестает быть таковым, как только мы осознаём факт его существования. Так, в исследованиях связи погоды и настроения эффект пропадал, если поначалу участников недвусмысленно побуждали обратить внимание на дождливый день. Когда их спрашивали сначала о погоде, а потом – насколько они счастливы, погода уже не отражалась на результатах. Если в исследованиях влияния окружающей среды на эмоции приводилась причина состояния участника, не относящаяся к эмоциональной сфере, влияние внешнего активатора также снижалось. К примеру, в классическом исследовании эмоций человек, получивший инъекцию адреналина, а затем вступивший в общение с тем, кто демонстрирует сильные эмоции (неважно, позитивные или негативные), с большей вероятностью воспроизводит эти эмоции, «зеркалит» их. Но если заранее предупредить участника, что сделанная ему инъекция вызовет физическое возбуждение, степень «отзеркаливания» снизится. На самом деле исследования такого явления, как прайминг, или внешняя активация, печально известны своей трудностью: достаточно обратить хоть какое-то внимание на механизм такой активации, как его влияние снижается до нулевого уровня. Когда мы осознаем причину своих поступков, она перестает оказывать на нас влияние: нам приходится согласиться с тем, что источник активизации эмоций и мыслей – нечто внешнее, в итоге мы уже не считаем, что импульс исходит из нашего разума, является результатом нашей воли.
Как самим активизировать наш пассивный мозг?
Так как же Холмсу удается не подпасть под влияние сиюминутных суждений своего «чердака», вынесенных еще до того, как их предмету будет уделено внимание? Каким образом он умудряется оградить себя от внешнего воздействия, которое в любой конкретный момент времени испытывает его разум? Секрет заключается в осознании и непосредственном присутствии. Вместо того чтобы пассивно впитывать информацию, подобно губке – что-то в ней задерживается, что-то входит в одну пору и сочится из другой, причем сама губка никак не участвует в происходящем, – Холмс активно наблюдает – этот процесс мы вскоре рассмотрим подробно. Такой активный процесс Холмс сделал настройкой для мозга, выбираемой по умолчанию.
На самом базовом уровне он осознаёт – как теперь делаем мы, – каким образом начинается мыслительный процесс и почему так важно уделять ему пристальное внимание с самого начала. Если я буду останавливать вас и объяснять причины возникновения у вас тех или иных впечатлений, возможно, сами впечатления не изменятся («все равно же я прав!»), но по крайней мере вы поймете, откуда они взялись. И постепенно начнете спохватываться еще до того, как сформируются суждения, и в этом случае вероятность, что вы прислушаетесь к мудрому голосу разума, значительно возрастет.
Холмс не принимает на веру ничего, ни единого впечатления. Он не позволяет первой же попавшейся на глаза детали диктовать ему, что попадет или не попадет в его «мозговой чердак» и каким образом будет или не будет активизировано остальное содержимое этого «чердака». Холмс постоянно сохраняет активность и бдительность, чтобы какой-нибудь случайный стимул не пробрался в безупречно упорядоченное пространство его разума. И хотя постоянное внимание может оказаться изнурительным, в некоторых ситуациях такие усилия оправданны, и со временем их потребуется все меньше и меньше.
В сущности, достаточно только задать себе несколько вопросов, обращаться к которым для Холмса – в порядке вещей. Есть ли в данном конкретном предмете что-либо избыточное, влияющее на мои суждения в отдельно взятый момент времени? (Ответ на этот вопрос почти всегда будет утвердительным.) Если да, как можно соответственно обстоятельствам отрегулировать свое восприятие? Что повлияло на мое первое впечатление, а это первое впечатление, в свою очередь, – на остальные? Это не значит, что Холмс неуязвим для влияния случайных внешних активаторов: просто он слишком хорошо сознает их могущество. Поэтому, когда Ватсон высказывает скоропалительное суждение о женщине или коттедже, Холмс немедленно корректирует его впечатление возражением «да, но…». Смысл действий Холмса прост: ни в коем случае не следует забывать, что первое впечатление – всего лишь первое, значит, стоит задуматься над тем, что его вызвало и что это может означать для вашей задачи в целом. Некоторые процессы нашему мозгу даются естественно, независимо от того, хотим мы этого или нет. И тут уж ничего не поделаешь. Зато мы можем принимать изначальное суждение на веру либо, наоборот, подробно и углубленно исследовать его. Вдобавок не следует забывать об эффективном сочетании вдумчивости и мотивации.
Другими словами, взгляните скептически на себя и свой разум. Ведите активное наблюдение, выйдите за рамки пассивности, которая является нашим состоянием по умолчанию. Судим ли мы о человеке по его реальному поведению, воспринятому действительно объективно (вы замечали со стороны Мэри соответствующие поступки, прежде чем называть ее «ангелом»?), или просто на основании субъективного впечатления (но ведь она выглядела так мило!)?
Во время учебы в колледже я помогала руководить работой глобальной модели ООН. Каждый год мы отправлялись в новый город и предлагали студентам университетов принять участие в создании модели. Мне досталась роль главы комиссии: я готовила темы для обсуждения, проводила дебаты, а в конце конференции награждала тех студентов, которых считала особо отличившимися. Довольно просто и незамысловато. До тех пор, пока дело не касалось наград.
В первый же год я заметила, что студенты Оксфорда и Кембриджа разъезжаются по домам, увозя непропорционально много наград за ораторские выступления. Неужели они действительно демонстрировали выдающиеся результаты или же происходило нечто иное? Я заподозрила неладное. Ведь в работе принимали участие представители лучших университетов мира, и хотя Оксфорд и Кембридж – на самом деле незаурядные учебные заведения, вряд ли они неизменно и последовательно отбирают самых лучших своих представителей. Так что же происходит? Неужели мои товарищи, отвечающие за распределение наград, небеспристрастны?
На следующий год я решила проверить свое предположение. Я пыталась следить за собственной реакцией на речь каждого студента, отмечала свои впечатления, приводимые доводы, обоснованность позиций и убедительность, с которой их отстаивали. И заметила то, что не на шутку встревожило меня: на мой слух, выступления студентов Оксфорда и Кембриджа звучали элегантнее. Если бы двух студентов поставили рядом и попросили произнести одни и те же слова, мне больше понравилось бы выступление того, кто говорил с британским акцентом. Нелепость, но этот акцент явно успел активизировать в моем мозге некий стереотип, который затем определил суждение в целом, так что к концу конференции, когда настало время раздать призы, я уже не сомневалась в том, что британские делегаты – лучшие из лучших. Это осознание оказалось не из приятных.
Моим следующим шагом стало активное сопротивление. Я попыталась сосредоточиться исключительно на содержании выступлений: что именно говорит каждый студент и как он это говорит? Дополняет ли его выступление дискуссию? Подняты ли в нем те вопросы, которые было необходимо поднять? Или же оратор просто по-другому формулирует чужие наблюдения, не внося в них хоть сколько-нибудь существенного собственного вклада?
Я покривила бы душой, утверждая, что этот процесс дался мне легко. Несмотря на все старания, я неизменно попадалась в ловушку интонаций и акцента, ритмичной гармонии фраз, а не их содержания. И тут выяснилось самое страшное: я по-прежнему ощущала стремление отдать приз за лучшее выступление делегатке из Оксфорда. Я обнаружила, что убеждаю себя, будто она и вправду выступила лучше всех. И разве я не перегну палку в другую сторону, если откажусь признать это и, в сущности, накажу делегатку только за то, что она британка? Проблема не во мне. Мои награды достанутся тем, кто их заслужил, даже если достойный окажется представителем Оксфорда. На самом деле предубеждены другие.
