Раздался Норин смех, она спускалась по трапу вместе с Лусио. Огоньки сигарет поплыли прямо к стоявшим. У Норы и Лусио тоже была изумительная каюта, и Норе тоже хотелось спать (только бы это не от качки), но она предпочитала, чтобы Лусио не распространялся столько об их общей каюте. Она даже подумала, что им могли бы дать две отдельные каюты, ведь они дока всего лишь жених и невеста. «Но мы скоро поженимся», – поспешно подумала она. Никто не знал, что произошло между ними в отеле «Бельграно» (за исключением Хуаниты Эйзен, ее закадычной подруги), и вдобавок еще эта ночь… Вероятно, они могли бы выдать себя за молодоженов, но существуют списки пассажиров, начнутся сплетни… Как восхитителен Буэнос-Айрес при вечернем освещении, огни Каванага и Комеги [30]… Ей припомнились фотографии из календаря «Пан Америкэн», который висел у нее в спальне, правда, там была панорама Рио, а не Буэнос-Айреса.

Рауль различал лицо Фелипе всякий раз, когда кто-нибудь затягивался сигаретой. Они стояли в стороне от остальных, Фелипе предпочитал беседовать с незнакомцем, особенно с таким молодым, как Рауль, которому на вид не дашь и двадцати пяти. Филипе вдруг понравилась и трубка Рауля, и его спортивного покроя пиджак, и весь его немного щеголеватый вид. «Вообще-то он не стиляга, – подумал Фелипе. – А вот монеты у него есть. Когда у меня будет столько, сколько у него…»

– По запаху мы уже на середине реки, – сказал Рауль. – Пахнет довольно противно, зато весьма многообещающе. Теперь понемногу начнем чувствовать разницу между городской жизнью и жизнью в открытом море. Это как общая дезинфекция.

– Правда? – удивился Филипе, не понявший, при чем тут дезинфекция.

– Пока снова не приестся. Но для вас все будет иначе, это ваше первое путешествие, и все покажется вам столь… Впрочем, вы сами подберете нужное определение.

– О да, – сказал Фелипе. – Конечно, все будет необыкновенно. Целыми днями можно лодырничать…

– Ну, это зависит от вас, – сказал Рауль. – Вы любите читать?

– Конечно, – сказал Фелипе, изредка заглядывавший в выпуски серии «Растрос». – А как вы думаете, здесь есть бассейн?

– Не знаю. На грузовом судне вряд ли. Придумают что-нибудь вроде большого деревянного корыта с тентами, как в третьем классе па больших пароходах.

– Да что вы, – сказал Фелипе. – С тентами? Вот здорово.

Рауль снова раскурил трубку. «Опять, – подумал он. – Опять несносная пытка, опять красивая статуя, из которой раздается глупое бормотание. И все это приходится выслушивать, прощая, точно дурак, пока не убедишься, что не так уж он ужасен, что все юноши таковы, что нельзя требовать чудес… Иначе надо стать анти-Пигмалионом, окаменителем. А что же потом, потом? Иллюзии, как всегда. Вера, что вдохновенные слова, книги, которые вручаются с таким жаром, с отчеркнутыми абзацами и разъяснениями…»

Он подумал о Бето Ласьерве, о заносчивой усмешке, появившейся у него в последнее время, нелепых встречах в парке Лесама, разговорах на скамейке, неожиданном финале, о Бето, беспокоящемся о чужих деньгах, как своих собственных, о словах, наивно порочных и вульгарных.

– Вы видели старикана в каталке? – спросил Фелипе. – Вот картина. Какая у вас красивая трубка.

– Да неплохая, – сказал Рауль. – Курится хорошо.

– Наверно, я тоже куплю себе трубку, – сказал Фелипе и покраснел. Этого, конечно, не следовало говорить, опять собеседник примет его за мальчишку.

– В портовых городах вы сможете найти все, что пожелаете, – сказал Рауль. – А впрочем, если хотите, я могу дать вам одну из моих трубок. У меня всегда есть две-три трубки про запас.

– Правда?

– Конечно, курильщики любят порой менять трубки. Здесь, па пароходе, вероятно, должны продавать хороший табак, но, если хотите, я могу предложить вам свой.

– Спасибо, – сказал Фелипе порывисто. Его переполняло счастье, хотелось сказать Раулю, как ему приятно беседовать с ним. Они могли бы поболтать и о женщинах – ведь он выглядит совсем взрослым, многие давали ему девятнадцать и даже двадцать лет. Без особого удовольствия он вспомнил о Негрите, – должно быть, она уже в постели и, наверное, хнычет, как дурочка, оставшись под командой тетушки Сусаны, властной и злой как черт. Было странно думать о Негрите, когда он разговаривал с таким пижоном. Вот кто посмеялся бы над ним. «Ох, и баб у него, наверное!» – подумал Фелипе.

Рауль попрощался с Лопесом, который отправился спать, пожелал спокойной ночи Фелипе и медленно поднялся по трапу. Нора и Лусио шли следом за ним; кресла дона Гало нигде не было видно. Как только ухитрился шофер притащить дона Гало на мостик? В коридоре он встретил Медрано, который спускался по внутреннему трапу, покрытому красной дорожкой.

– Вы уже разыскали бар? – спросил Медрано. – Он здесь, наверху, рядом со столовой. К сожалению, в одном зальчике я обнаружил фортепьяно. Правда, всегда есть надежда оборвать ему струны.

– Или так расстроить, что любая музыка будет звучать, как произведения Кренека.

– Ого-го! – сказал Медрано. – Вы бы вызвали гнев моего друга Хуана Карлоса Паса.

– Мы быстро бы помирились, – сказал Рауль. – С помощью моей скромной коллекции пластинок додекафонической музыки.

Медрано с любопытством посмотрел на него.

– Ладно, – сказал он, – видимо, все будет лучше, чем я предполагал. Нельзя начинать пароходное знакомство с таких разговоров.

– Я тоже так считаю. До сих пор я беседовал в основном на метеорологические темы с небольшими отступлениями об искусстве курить. Ну что ж, пойду познакомлюсь с этими залами наверху, – возможно, найду там чашечку кофе.

– Найдете, и превосходного. До свидания, до завтра.

– До завтра, – сказал Рауль.

Медрано разыскал свою каюту в коридоре левого борта. Чемоданы лежали неразобранные, но, скинув пиджак и закурив, он стал бесцельно слоняться по каюте. Может быть, это как раз и называется счастьем. На маленьком письменном столе лежал конверт на его имя. В конверте он нашел открытку с приятными пожеланиями от «Маджента стар», расписание завтраков, обедов и ужинов, распорядок дня на борту и список пассажиров с указанием занимаемых ими кают. Так, он узнал, что рядом с ним поселились Лопес, семейство Трехо, дон Гало и Клаудиа Фрейре с сынишкой Хорхе; у всех были нечетные номера кают. В конверте также лежал листок, в котором на французском и английском языках доводилось до сведения господ пассажиров, что по техническим причинам будут закрыты двери, ведущие в помещения нa корме, и высказывалась просьба не нарушать правил, установленных судовой администрацией.

– Черт возьми, – пробормотал Медрано. – Даже не верится.

А почему бы и нет? Был же «Лондон», инспектор, дон Гало, черный автобус и почти тайная посадка. Так почему не поверить в то, что среди дюжины выигравших в лотерею оказалось два преподавателя и учащийся из одного колледжа. Но еще более удивительным казалось то, что в коридоре парохода можно было запросто говорить о музыке Кренека.

– Тут не соскучишься, – сказал Медрано.

«Малькольм» несколько раз мягко качнуло. Медрано без всякой охоты принялся разбирать свой багаж. С симпатией подумал о Рауле Косте, вспомнил остальных. Если как следует приглядеться, компания подобралась неплохая, а весьма явные различия позволяют с самого начала определить две дружеские группировки: в одной, несомненно, будет блистать рыжеволосый поклонник танго, вторую же возглавят поклонники Кренека. А в стороне, ни к кому не примыкая, но вникая во все, будет раскатывать на четырех колесах дон Гало, своего рода саркастический, ехидный наблюдатель. Нетрудно предугадать, что на время путешествия между доном Гало и доктором Рестелли могут возникнуть вполне приемлемые отношения. Юноша с черной челкой будет метаться между молодежью, столь удачно представленной Атилио Пресутти и Лусио, и более солидными мужчинами. Робкая юная пара будет непрерывно принимать солнечные ванны, фотографироваться и допоздна задерживаться на палубе, чтобы считать звезды. В баре будут вестись разговоры об искусстве и литературе, и, возможно, путешествие не обойдется без любовных интрижек, охлаждений и мимолетных знакомств, которые обычно кончаются в таможне обменом визитными карточками и дружеским похлопыванием по плечу.