— Захотела отдохнуть? Да у тебя будет сплошной отдых...

Я двинулась по подвалу, шаря глазами, куда бы можно было пристроиться. Стул разломался, сундук исчез...

И вдруг моя юбка зацепилась за ручку нижнего ящика того единственного стола, который был в этом душном подвале. Раздался треск, я запуталась в лохмотьях и покатилась по полу.

Нет, это свыше человеческих сил!

Адлер хохотал, как безумный:

— Браво, детка! Ты стала настоящей артисткой! Ты работаешь в обнимку со смертью. Век такого не видел!

Я подняла голову. Адлер смотрел на мои ноги, и в его глазах зажегся огонь.

— Я помню, Мэвис, как ты меня поцеловала, — он облизнул губы. — Почему бы нам не повторить? Что ты теряешь? У босса там свои разборки, а у нас — свои... Ну, давай... Покажи, детка, нам свой номер. Можешь снять все, даже джи-стринг. Здесь нет копов. Все свои. Развлечемся на всю катушку!

Он шел ко мне, переваливаясь с ноги на ногу, — гиббон с пистолетом в руке.

— Я не хочу!.. Я не могу!.. Меня тошнит...

И вдруг я увидела, что Штайнер делает мне знак. Адлер этого не заметил. Его глаза были масляными, на лбу выступили капли пота. Он предвкушал, как Мэвис Циркус будет раздеваться — лично для него.

— Ну... Начинай...

Я сделала вид, что поддаюсь ему. Поднявшись, я отбросила рваный подол и начала медленно расстегивать блузку. Это был воистину смертельный номер — стриптиз под дулом пистолета. Я попробовала прокрутить свою обычную программу, но без музыки и партнера у меня ничего не получалось. Я решила, что просто разденусь, — как того требовало это похотливое животное. Сняв блузку, я положила ее на стол.

Адлер ощупывал липким взглядом мои бедра.

— Не торопись, милашка... Помедленнее...

Гиббон был всецело поглощен этим спектаклем, так, словно он не видел из кулис по нескольку подобных представлений в день. Но, видимо, страх в моих глазах придавал особую пикантность происходящему. Маркус Адлер не был красавцем. Полагаю, что он не пользовался особой популярностью у женщин. Но пистолет, зажатый сейчас в его руке, придавал ему уверенности, мужественности.

На мне остались только трусики и бюстгальтер. Глядя Маркусу в глаза, я расстегнула бюстгальтер и наклонила грудь, чтобы эта часть одежды сама спала с меня — как листва с дерева. При этом я откинула голову назад: я знала, что у меня красивая линия плеч и высокая шея. Когда я выпрямилась, гиббон дышал часто-часто. Глазки его метались.

Большие пальцы обеих рук я запустила за резинку трусиков. Оттягивая резинку, я делала вид, что вот-вот сброшу их.

Адлер открыл рот.

— Давай же... Не тяни... Снимай... — сипел он не своим голосом.

Я криво улыбалась. Я извивалась. Я заманивала его.

— Маркус, — я заставила себя пропеть ненавистное имя, — снимите это сами... Ну же... Смелее...

Гиббон, казалось, втянул в себя весь воздух подвала. Еще чуть-чуть — и эта тварь взорвалась бы, как газовый баллон.

— Хорошая идея, детка!

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как Маркус Адлер будет это делать. А он, наверное, вообразил, что меня охватила дикая страсть, которую я уже не могу скрыть от него.

Но грязные волосатые лапы так меня и не коснулись. Я услышала интересные звуки: сначала хрустнула переломленная надвое сухая палка, потом — как будто кто-то с чавканьем провалился в болото и пытается из него выбраться.

Я открыла глаза.

Маркус Адлер стоял передо мной на коленях. Руки его висели безвольно, как плети. Голова болталась из стороны в сторону.

Штайнер уже успел забрать пистолет. Адлер мычал нечто нечленораздельное.

— Как вам удалось? — спросила я.

— «Рэббит-дид», — смущенно улыбнулся Штайнер.

— Да, припоминаю... — Я скрестила руки на груди, чтобы прикрыть наготу.

Адлер приподнял голову, и я поняла, откуда появился этот чавкающий звук: морда гиббона представляла собой кровавое месиво. Адлер говорил, что у Кези тяжелая рука. Но и у Штайнера она, судя по этой отбивной, что надо!

— Он хотел острых ощущений, — негромко произнес Штайнер. — Он их получил... Оденьтесь, Мэвис. Сейчас сюда могут войти.

— О, да...

Работа на сцене, даже за те несколько дней, которые я провела в клубе «Берлин», приучила меня одеваться и раздеваться с той стремительной скоростью, которая нужна была для данного момента. Поэтому не прошло и трех минут, как я была полностью упакована. У меня даже нашлась парочка булавок, чтобы скрепить подол юбки.

Штайнер кое-как сбил стул, подтащил к нему тушу Адлера и водрузил на сиденье, как на постамент. Стул каким-то чудом не разваливался — только скрипел и стонал.

— Маркус, я врезал тебе по морде за Мэвис, но ты должен немедленно привести себя в порядок, — вкрадчиво сказал Штайнер. — Слышишь?

Так как Адлер и не думал вытирать лицо, Штайнер что есть силы врезал ему ботинком по голени.

Адлер взвыл, глаза его вылезли из орбит.

— Утрись! Если ты этого не сделаешь, то я тебе еще врежу, — предупредил Штайнер.

Выпученные глаза директора клуба следили за ногой бывшего друга, а левая рука уже тянула из кармана огромный клетчатый платок-простыню.

— Сейчас придет Сэди, но ты, Иуда, будешь разговаривать с ней так, словно ничего не произошло, — сказал Штайнер.

Адлер что-то пробулькал в ответ и все промокал и промокал лицо.

— Учти, что со старухой я легко справлюсь, — предупредил Штайнер. — Но если ты хоть что-нибудь вякнешь, я буду убивать тебя медленно: сначала прострелю одно колено, потом второе, одно ухо, потом второе... Ты ведь, Маркус, меня знаешь, ведь я могу... Ну как — понял?

Маркус Адлер ничего не ответил. И тогда Штайнер неожиданно точным движением саданул кулаком по его коленной чашечке.

— Ты — невоспитанный человек, Маркус, — наставительно произнес Штайнер, наблюдая, как директор корчится от боли. — Я ведь задал тебе вопрос. Надо в таком случае ответить.

— Ы... — простонал Адлер, кивая головой и не отрывая носового платка от лица.

— Мистер Штайнер, давайте вызовем полицию, — я указала на телефонный аппарат.

— Еще не время, — отрезал он.

— А когда это время наступит? — я была удивлена.

— Когда меня не будет в клубе! — рявкнул он и пояснил более мягко. — Видите ли, Мэвис... От прошлого никуда не уйти... Многие знают, что я сидел. Но я сидел за дело. Я сильный человек... Если мои приятели узнают, что я сам не смог справиться с молокососом Кези или с этой размазней, — он указал на Адлера, — меня просто засмеют. А мне бы не хотелось попадать в глупое положение.

Ну вот, очередная мужская причуда. Лично я вызвала бы полицию незамедлительно, и пусть бы потом хоть весь Лос-Анджелес заходился от хохота: хорошо смеяться, когда сидишь в безопасном месте. Так думала я, но высказать свое мнение вслух не решалась. Кто его знает, этого Штайнера. Вдруг ему не понравится, что я настаиваю на вызове полиции, саданет меня по голени, как Адлера... Нет, надо быть осторожной.

Адлер, наконец, остановил кровотечение из носа, потрогал переносицу и застонал:

— Все разбито! Сломан нос...

— Радуйся, что не хребет, — процедил Штайнер. — И то лишь потому, что ты сейчас должен пойти с нами наверх, к своему боссу!

Слово «босс» Штайнер произнес с такой ненавистью и отвращением, что даже я вздрогнула, а Маркус Адлер залепетал:

— Что я мог сделать против него? Ты же видишь: это убийца, зверь, садист... Он все время звонил мне и приказывал, приказывал и угрожал...

— Перестань, надоел уже твой скулеж. А то я придумаю, как выбраться из подвала и без твоей помощи...

Директор испугался, что его вовсе выбросят из игры, и умолк. Руки нервно комкали носовой платок, голова поникла.

Я тоже молчала. Я уже, кажется, поняла, что когда угодишь в одну клетку с тиграми и львами, лучше забиться в уголок, поджать хвостик и не открывать рта. Пускай ведут свои разборки...

Минуты тянулись, как часы. Но вот на лестнице раздались шаги. Сэди спускалась, не торопясь. Не дойдя и до середины лестницы, она крикнула: