Была полночь. Светила луна. Харка с лошадьми укрылся под развесистыми кронами деревьев. Лошади не были стреножены — мальчик держал их за уздечки. В ночном лесу было очень тихо. Мальчик прислушивался, но не различал ни одного звука, который бы мог выдать присутствие человека, не доносилось и запаха какого-нибудь дымка. Всадники, проникнувшие в лес, видимо, были осторожны.

Харка ждал отца, который пешком отправился разузнать, кто эти люди и что они замышляют. Оба мустанга, которых держал Харка, улеглись поудобнее. Мальчик присел рядом с ними, не выпуская из рук повода. Он выспался днем и не чувствовал усталости. Он был готов терпеливо ждать до рассвета.

Каково же было его удивление, когда отец вернулся задолго до утренней зари. Харка услышал его, когда он был еще далеко. Впрочем, Матотаупа и не соблюдал никакой осторожности и, видно, думал только о том, чтобы побыстрее возвратиться. Огромными прыжками перемахнув через лесную прогалинку, он остановился около мальчика и упал на траву.

— Это пауни, — сказал он, тяжело дыша. — На их лицах военная раскраска. Коней они оставили в лесу и с оружием в руках двинулись через прерию на северо-запад.

— А мы?

— Пауни на военной троне. Они хотят напасть врасплох. Нам надо опередить их и узнать, готовы ли воины рода Медведицы дать отпор этим собакам.

— Мы поедем верхом?

— Нам надо быть проворнее пауни. У нас нет времени. По лесу мы, пожалуй, быстрее бы пробрались пешком, но как только мы достигнем прерии, мы наверстаем то, что потеряем здесь. Едем верхом!..

В типи на берегу Лошадиного ручья царил покой. Ручей за эти засушливые недели сильно высох, маленькая рощица на его берегу выглядела по-осеннему. Лошади тщетно искали сочную траву и стояли, недовольно фыркая, у восточного края стойбища. На площадке был установлен новый резной столб. Вокруг было пусто, и столб казался безмолвным деревянным человеком. Луна освещала площадку, и тень от столба протянулась до самой типи жреца. В свете луны можно было различить свежие отпечатки ног: вчера воины танцевали у нового столба военный танец. Усталые, они теперь крепко спали, и только дозор у коней да три разведчика бодрствовали. Эти трое расположились южнее стойбища на вершине холма, чтобы удобнее было наблюдать за прерией и успеть предупредить, если появится враг.

В одной из трех больших типи около площадки кто-то тихонько шевелился. Шорох слышался из типи, которую называли типи вождя Матотаупы. Перед ее входом был трофейный столб. На нем до сих пор висели и череп бизона с рогами, и когти медведя, и скальпы, и оружие, которое бывший владелец палатки добыл в бою. Перед входом стоял мустанг — пегий жеребец. Шкуры, покрывавшие типи, были расписаны большими четырехугольниками, обозначавшими четыре стороны света. Четырехугольники служили охранным знаком — тотемом.

В типи проснулась девушка. Она очень осторожно потянулась к мокасинам и одежде, лежащим около ее постели, и потащила их под одеяло. Одевшись, она снова спокойно вытянулась, натянув одеяло до плеч. Потом она посмотрела по сторонам, прислушалась. Дыхание остальных четырех обитателей жилища было равномерным и спокойным. Харбстена, ее младший брат, свернулся клубочком, и это было верным признаком, что он крепко спит. Шешока закашлялась во сне, но не проснулась. Шонка ворочался под одеялом и что-то непонятное бормотал во сне. Он спал, потому что устал: он только что вернулся из дозора от табуна.

А спит ли Унчида — бабушка? Если она и спит, то малейший шум способен потревожить ее… Впрочем, девушка не опасалась Унчиды, она жила с ней в согласии и пользовалась ее полным доверием.

Тихо-тихо поднялась Уинона. Она сложила одеяло и подошла к очагу, который в эти теплые дни только тлел по ночам. Она наклонилась, набрала в пригоршню сажи и потерла свое лицо. Это означало, что весь следующий день она не будет ничего есть.

Уинона покинула типи, уверенная, что это осталось никем не замечено. Но Унчида давно проснулась и следила за девушкой до тех пор, пока за нею не опустился полог.

Оказавшись снаружи, девушка остановилась и оглядела площадку. Тень от столба все еще, как черный палец, указывала на типи жреца. На шесте перед типи висело старое ружье и в маленькой сеточке — золотое зерно. Уинона задумчиво смотрела на оба эти предмета. Ружье было тем таинственным железом, которым пауни убил ее мать. Ее отец Матотаупа убил этого пауни, а ее старший брат захватил этот мацавакен в бою. Жрец велел принести его в жертву духу. Да, это ружье имеет историю, и, может быть, история его еще не закончена. Золотое зерно Харка нашел в речке у Блэк Хилса. Рассерженный Матотаупа бросил его в реку, а Чернокожий Курчавый снова отыскал его, и тогда жрец забрал зерно себе. Иногда зерно, как и сейчас, висело перед типи у всех на виду. Но никто не знал, когда жрец спрячет его, когда снова выставит напоказ. Никто не знал, и для чего он это проделывает.

Долго рассматривала обе эти вещи Уинона. Потом она повернулась к другой типи, которая стояла несколько в стороне от площадки, поближе к рощице. Здесь жила Белая Роза, с которой Уиноне предстояло встретиться. Белая Роза была одной из сестер двойняшек, дочерей брата Матотаупы, того самого брата, которого растерзал гризли. Девушки дружили, и дружба их не оборвалась после изгнания Матотаупы и побега Харки. Белая Роза не стыдилась того, что ее постоянно видели с дочерью изгнанника.

Полог типи, за которой следила Уинона, приподнялся, и выскользнула Белая Роза. Ее лицо тоже было вымазано сажей: подруги заранее сговорились, что во всем будут поступать одинаково. Они подскочили друг к дружке, взялись за руки и побежали сквозь кустарник к ручью, который огибал и стойбище, и рощицу. Прижавшись поплотнее плечом к плечу, они уселись на песчаном берегу. На западе на фоне темно-синего ночного неба выделялись черные очертания Скалистых гор. Уинона смотрела на горы. Туда отправились ее отец и брат…

— Что сказала Унчида? — шепотом спросила Белая Роза. — Она думает, что придут пауни?

— Унчида молчит.

— Четан думает, что они придут.

Четан, семнадцатилетний предводитель союза Красных Перьев, потерял и отца, и приемного отца и теперь жил у овдовевшей матери Белой Розы.

— Четан сказал, что предстоит осенняя охота на бизонов и что пауни попробуют нас разбить раньше, чем пойдут на охоту. Так он сказал. А ты что думаешь?

— На что же надеяться? У нас теперь нет вождя.

— У нас есть Старая Антилопа и Старый Ворон.

Уинона опустила голову.

— Ты права.

— Это хорошо, Уинона, что мы заботимся о нашей судьбе. Духи к нам немилостивы. Вот теперь мы их умилостивим своей жертвой, и пусть Вакантанка, Великий и Таинственный, знает, что и мы на что-нибудь способны.

— Ты права.

Девочки замолчали, но им не хотелось возвращаться обратно в палатки.

— Слушай! — вдруг шепнула Уинона.

Белая Роза прислушалась, но пожала плечами в знак того, что ничего не слышит.

— Пойдем скорей в типи, это, наверное, разведчик пауни, — сказала Уннона, и тут обе девочки в страхе даже отпрянули назад: прямо к ним по траве, словно ящерица, скользил человек.

Белая Роза чуть не вскрикнула, но Уинона быстрым движением закрыла ей рот.

Человек был уже рядом.

— Харка! — произнесла Уинона срывающимся от волнения голосом.

Мальчик тихо заговорил.

— Знаете ли вы, что пауни скоро будут здесь?

— Нет. Что…

— Молчи. Я еще приду. Вы меня не видели. Быстрее бегите и скажите Унчиде то, что слышали. Я сказал, хау! — и мальчик исчез.

Девочки спрашивали себя: что это — на самом деле или только привиделось им? Но потом вскочили, понеслись к типи со знаками четырех стран света и закричали:

— Пауни идут! Пауни идут!

Стойбище проснулось. Все жили в напряженном ожидании беды, и никто не спросил девочек, откуда они узнали о пауни.