Публика была возбуждена. Заключались пари. Двух неудачников отнесли с манежа на руках, и кое-кто из стоящих в очереди уже отступился от этого небезопасного животного.

Когда и пятнадцатого всадника постигла неудача, осла увели и привели нового, не уставшего.

— Они вытащили еще одну бестию, — произнес Джим. — Но и животные хитрее, чем люди. Ну, подождите, я все-таки заберу эти десять долларов, со мною, вы, господа, так не разделаетесь. Или… или, Харка, может быть, ты попробуешь?

— После тебя.

— После меня? Не думаешь ли ты, что Джим свалится с этого осла?

— Посмотрим.

— Хорошо, посмотрим.

Джим перешагнул через барьер ложи, вышел на манеж и уже через секунду сидел на осле, который стоял совершенно спокойно. Джим погладил животное по шее, похлопал по крупу и уже после этого тихонько нажал шенкелями. Животное не торопясь направилось по манежу. Джим кивнул Харке. К удивлению примолкнувшей публики, ему удалось заставить осла идти шагом, бежать рысью, скакать галопом. Вот он уже ездит одну минуту, вторая на исходе… И вдруг, когда Джим уже чувствовал себя победителем, осел подпрыгнул, покатился по земле, да еще ухитрился схватить всадника зубами за ногу. Рэд Джим растянулся на песке. Под общий хохот он медленно возвратился в свою ложу.

— Ну что, Харка, теперь иди ты, — сердито сказал Джим мальчику. — Ты же хотел после меня.

Харка поднялся, снял свою одежду и в одном только поясе подошел к дрессировщику во фраке.

— Пожалуйста, мой мальчик. Но будь осторожен.

Харка не спеша подошел к ослу и легко вспрыгнул на его спину. Сразу же ему пришлось бороться с попытками осла скинуть его. Осел, видно, был хорошо приучен к своей роли, но и Харка был ловок и не оставлял осла в покое. Осел носился по манежу туда и сюда, и борьба между всадником и животным не ослабевала. Зрители снова увлеклись, снова заключались пари за мальчика и против. Рэд Джим довольно спокойно следил за происходящим. Харка, казалось, сросся с ослом, но от напряжения уже пот выступил на его лице. Две минуты прошло в беспрерывной борьбе, и это было немалое время для такого темпа. Вот и еще полминуты… Осел стал вести себя спокойней, и в то же время зрители чувствовали, что вот-вот произойдет что-то решающее, они орали, вскакивали с мест, размахивали руками.

И Харка чувствовал, что осел на последний момент приберегает какой-то опасный трюк. Конечно, мальчик мог бы соскочить с него и снова вскочить, как это он не раз проделывал с лошадьми, но тогда ему не засчитают победы. Можно вцепиться в осла и не отпускать его, и будь что будет. Но тут Харке пришло в голову сделать совершенно другое. Он неожиданно повернулся на прыгающем осле и сел задом наперед, как когда-то сидел клоун, схватил животное за хвост. Осел притих и спокойно, как овечка, пошел по кругу, едва Харка нажал шенкелями. Один круг, второй, третий…

Зрители смолкли и сидели чуть ли не с открытыми ртами. И вот протекла третья минута. Под сводами шатра поднялся невообразимый крик, аплодисменты. Харка спокойно соскочил с осла, похлопал его по спине, подошел к режиссеру, получил свои десять долларов и вернулся в ложу. Он накинул на себя одежду и сидел так, как будто бы ничего не произошло.

Матотаупа посмеивался, художник и Длинное Копье выражали свое восхищение. Джим чертыхнулся и сказал:

— Проклятье! Парень хитер! Мне тоже следовало догадаться сесть задом наперед.

Начался антракт. Часть публики отправилась осматривать зверинец. Джим с полной кассиршей вышел. Художник, Длинное копье и оба дакоты остались в ложе. Желтая Борода посмеивался, вспоминая, как Харка перехитрил осла.

Через несколько минут к ложе подошел господин во фраке — дрессировщик лошадей и ослов — и спросил художника, не выступал ли раньше этот мальчик в цирке. Желтая Борода рассмеялся и заверил его, что мальчик вообще в первый раз видит цирковое представление.

— Но, сэр, это непостижимо! Такие способности! К какому же племени принадлежит мальчик и кто его так воспитал?

— Он — дакота. И вот его отец.

Господин принялся рассматривать Матотаупу, как осматривают лошадь, оценивая ее качества.

— У меня к вам большая просьба, смею ли я рассчитывать на вашу помощь, сэр?

— В зависимости от того, какова она, пожалуйста.

— Мы в ужасном положении. Объявленная в афише группа индейцев отстала от цирка. Не исключено, что ее переманили конкуренты — люди бессовестные. После антракта мы не сможем показать объявленного номера, и позор падет на нашу голову, мы будем разорены. Зрители возмутятся, они разнесут цирк, я даже не в состоянии себе представить, что может произойти. Вы понимаете, мы во что бы то ни стало должны показать номер «Индейцы и ковбои». Ковбоев тут достаточно, индейцев же, которые могли бы что-нибудь показать, найти не так-то просто.

— Да, но чем мы можем помочь?

— Видите, мне кажется, что уж если этот мальчик ездит как десять дьяволов, то и его отец на что-нибудь способен. Я полагаю, что они умеют стрелять, бросать лассо. Мы могли бы предварительно сделать маленькую репетицию, и, может быть, этот господин, который сидел рядом с вами, тоже принял бы участие? Прошу вас, поймите меня правильно, мы в ужасном положении, мы на пороге разорения, и это как раз перед наступлением зимы. Только вы можете помочь. Я понимаю, что вы джентльмены, вы сидите в лучшей ложе, и, поверьте, я не собираюсь равнять вас с артистами. Но возможно, и им самим доставит удовольствие такое выступление. Я объявлю, кто они такие. Я прошу вас… Конечно, они не могут рассчитывать на высокий заработок, они не артисты. Но они, видимо, и не нуждаются. Я сделаю им ценные подарки. Этот мальчик уже приобрел симпатии публики, и будет великолепно, если я объявлю, что следующий номер пойдет с его участием.

По просьбе художника Длинное Копье перевел предложение дрессировщика.

— Сэр, я готов упасть на колени перед вами, уговорите, пожалуйста, ваших краснокожих друзей.

Длинное Копье, посмеиваясь, перевел и эти слова дрессировщика. На лице Матотаупы не дрогнул ни один мускул.

— Что думаешь ты, Матотаупа? — спросил Длинное Копье. — Мы могли бы, пожалуй, показать людям свое умение. Ковбои, которые тут есть, и мы.

Матотаупа сжал губы.

— Можно мне задать этому белому господину вопрос?

— Да.

— Почему он объявил номер с индейцами и громко кричал в городе об этом номере, хотя знал, что индейцев у него уже нет?

Человек во фраке удивленно приподнял брови.

— Вождь дакотов, это же коммерция! Это коммерция, вот как… Номер с индейцами был обозначен в афише. Афиши были расклеены в городе и на улице, я должен был кричать о том, что стоит в афише. Кроме того, индейская труппа в пути, и я был уверен, что они приедут к представлению. Может быть… может быть, они еще успеют, но их еще нет, и я должен что-то предпринять. Может быть, они завтра будут здесь, но сегодня я прошу вас помочь. Только один раз, сегодня.

— Белый человек может изменить порядок выступления: сначала показать львов и тигров, потом человека на проволоке, а потом ковбоев.

— Вместе с вами, вождь?

— Мы должны подумать.

Ответ Матотаупы был уклончивым. Он охотно сказал бы нет, но ему казалось, что это огорчит Длинное Копье и художника.

— Я не теряю надежды! — воскликнул человек во фраке. — Возглавляет труппу индейцев и ковбоев великолепный молодой человек, смелый разведчик. Он, может быть, и сумеет вернуться до конца представления, и тогда мы хоть что-нибудь сможем показать. Но если бы вы…

— Его имя?

— О, еще совсем неизвестное, вождь, но у него большое будущее. Буффало Билл — охотник на бизонов.

Длинное Копье пожал плечами, ему и действительно было незнакомо имя. Видимо, это был не тот Билл, который «участвовал в двадцати четырех поединках». Да и вообще людей с именем Билл — что песчинок в море.

Антракт подходил к концу. В открытой кассе сидела полная блондинка.