Все персонажи этой книги, а также имена, которые они носят, вымышлены. Всякое сходство с реальными лицами случайно.

Ф.Д.

Надо вдоволь натерпеться перед телефонной будкой, занятой женщиной, чтобы по-настоящему понять, до какой степени болтлив прекрасный пол.

Вот уже добрых десять минут я ждал своей очереди в этом провинциальном почтовом отделении под сочувствующим взглядом телефонистки, когда, наконец, дама окончила свою болтовню.

Поскольку телефонная кабина была с непрозрачными стеклами, я мог составить представление о ней только по ее голосу. И, не знаю почему, я ожидал, что оттуда выйдет маленькая нескладная толстушка. Но, когда она появилась, я понял, насколько нелепо представлять себе человека по его голосу.

В действительности это была женщина лет тридцати, стройная блондинка с голубыми, чуть навыкате глазами.

Живи она в Париже, она обладала бы тем, чего ей так не хватало, – чувством элегантности. Надетая на ней белая блузка, а особенно черный, английского покроя костюм, сшитый какой-нибудь старой портнихой, скрадывали в ее фигуре восемь десятых ее эффектности. Надо любить женщин так, как я, чтобы видеть, что эта под плохо сшитой одеждой имела талию с кольцо от салфетки и великолепные формы.

Я смотрел, как она удалялась, когда раздался ликующий голос телефонистки: – "Ваш Париж"...

"Мой Париж" в данном случае – это надтреснутый голос моего друга Фаржо, сопровождаемый непереносимым шорохом и треском. От телефонистки он уже знал, что это я.

– Привет, Блэз! Я ждал твоего звонка. Ну, что?

Я ответил не сразу. В кабине витал необычный запах духов, странно взволновавший меня. Я вдыхал его, прикрыв глаза. Он напоминал мне что-то неопределенно-хрупкое... Что-то туманное, из прошлого, которое не повторится никогда, что-то, от чего хотелось плакать...

Голос Фаржо трещал, как пончик в кипящем масле.

– Ну, что, отвечай! Алло! Я тебя спрашиваю...

– Нет, старина, дело не выгорело. Место уже занято.

Его удрученное молчание свидетельствовало об участии в моей судьбе. Фаржо был молодчина... Он мне ссудил денег на дорогу, сообщив об этой вакансии.

– Что ты хочешь, – утешил я его, – я же из тех парней, которые всегда опаздывают к раздаче...

Он обругал меня:

– С такими рассуждениями ты никогда ничего не добьешься, Блэз! У тебя психология побежденного. Чем больше пинков получаешь ты от жизни, тем ты довольнее. Мазохист, вот ты кто...

Я подождал, пока этот импульсивный тип выскажет все накипевшее.

– Ты считаешь, что это самый подходящий момент для психоанализа, старина?

Это заставило его сменить тон:

– Ты когда возвращаешься?

– Как можно раньше. Эта местность похожа на болото...

– У тебя еда-то есть?

– Не беспокойся, у моего желудка появились скрытые резервы.

– Ладно, я жду тебя сегодня вечером, к ужину. Не вешай нос, Блэз! Ты слышал о законе Азаиса?

– Да, это когда пополам наслаждений и неприятностей. Если это верно, так же как то, что мне тридцать лет, это значит, что я имею шанс дожить до шестидесяти.

После этого я повесил трубку, так как в ней раздался зуммер, извещавший об окончании заказанных трех минут.

Повернувшись, чтобы выйти из кабины, я почувствовал что-то под ногами. Это был бумажник из крокодиловой кожи. Я поднял его, говоря себе, что в нем может быть все, кроме денег. Судьба уже подбрасывала мне под ноги бумажники в те минуты жизни, когда найти их составляло особое удовольствие, но до сих пор все они содержали только какую-нибудь религиозную дребедень, пуговицы от штанов или ничего не стоящие иностранные марки.

Тем не менее прежде чем выйти, я сунул его в карман и пошел к телефонистке оплачивать заказ, прикидывая в уме содержимое моей находки.

Я быстро вышел с почты. Вокзал был недалеко. Поскольку он мне и был нужен, я направился прямо туда быстрым шагом. Я умышленно оттягивал удовольствие от того момента, когда обследую свою находку, давая себе несколько минут надежды. На вокзале, вместо того, чтобы купить билет, я поспешил к туалетам.

Я лихорадочно открыл бумажник и первое, что там увидел, была пачка из восьми банкнот по тысяче франков, сложенная вчетверо.

"Ну, малыш Блэз, – подумал я, – вот тебе маленькое утешение".

Я продолжил исследование. Из других отделений я вытащил удостоверение личности на имя Жермены Кастэн, куда была вклеена фотография той блондинки. На ней она была более молодой и менее красивой, чем нынче. Я смотрел на нее, плененный печальным взглядом женщины.

Кроме того, я нашел в кармашке для билетов крошечную фотографию мужчины моего возраста с крупными чертами лица. Вот и все, что было в бумажнике. Я уже хотел выбросить его в унитаз, взяв, конечно же, деньги, но вспомнил большие грустные глаза женщины...

В своей жизни я не всегда был честен, и угрызения совести никогда не мешали мне спать, однако я всегда считал себя галантным.

Я вышел, уборщик подметал пол в туалете. Я обратился к нему:

– Скажите-ка, вы знаете даму по имени Жермена Кастэн?

– На Верхней улице?

Действительно, этот адрес был на удостоверении. Я легко кивнул.

Опершись на свою метлу, уборщик ждал продолжения. Он явно скучал.

– Она... она живет одна? – спросил я после краткого колебания.

Этот вопрос его, казалось, удивил.

– Да нет, – обронил он таким тоном, будто в чем-то меня упрекал. – Она замужем за похоронным бюро.

– За кем? – спросил я оторопело.

– За похоронным... Ну, за Кастэном, его директором. Вы не знаете Кастэна? Грязный тип, тот еще...

Он уронил это "еще", явно намекая на что-то. Я понял, что для этого работяги мир был полон "грязных типов".

– А как пройти на Верхнюю улицу?

– Перейдите привокзальную площадь, дальше направо по главной улице. И по ней до тех пор, пока она не пойдет в гору. Там она уже называется Верхней.

Я поблагодарил его и пошел, чувствуя за спиной подозрительный взгляд.

Когда на каучуковой фабрике мне ответили, что место, на которое я рассчитывал, уже занято, моей первой реакцией было чувство огромного облегчения. Провинция меня не манит, а угнетает.

Шагая по улочкам города, я чувствовал, будто опускаюсь в туннель, и мысль о том, что придется жить здесь, приводила меня в ужас. И только потом, оставшись без средств, без будущего, я по-настоящему пожалел о том, что появился здесь слишком поздно.

Я смаковал свою горечь, идя неспешным шагом к Верхней улице. Какой черт подтолкнул меня возвратить этот бумажник? Восемь тысяч франков были для меня удачной находкой, и в то же время они не должны подорвать бюджет этой скверно одетой дамочки. Но напрасно я рассуждал, я и сам не мог понять свое поведение. Счастливый случай соблаговолил дать мне возможность продержаться несколько дней, а я отбрасываю эту счастливую находку. И все это только для того, чтобы удивить ту женщину в скверном черном костюме? Или же...

Через некоторое время главная улица круто полезла вверх, и эмалированные дощечки на стенах известили меня, что я уже на Верхней улице.

Я увидел маленький магазинчик, дверь которого украшал, если можно так выразиться, погребальный венок, выкрашенный тусклой зеленью. Белые буквы гласили: "Похоронное бюро".

Я в нерешительности остановился... Было еще время развернуться и спокойно уйти к своему поезду.

В это время я заметил сквозь стекло выглядывающего, как из засады, невысокого мужчину, какого-то грязного и желтого, который смотрел на прохожих, как на оживших покойников, что, наверное, так и было.

"Муж", – подумал я.

Он походил на старую больную крысу. С таким сожителем той блондинке навряд ли было очень уж весело...

В мужчине было что-то злое. Это, как я сейчас понимаю, все и решило. Возможность щелкнуть по этому утиному носу, проникнуть в это логово и увидеть там милую, покорившуюся судьбе женщину стоила восьми тысяч франков.