– Так, хорошо, – сказал Фрик. На лице его было выражение мучительного раздумья, будто он силился разрешить какую-то важную проблему и, похоже, зашел в тупик.

Честно говоря, в жизни вообще было очень мало проблем, к решению которых был бы готов капитан Фрик. Формально он стоял во главе всего полицейского участка, хотя на практике редко когда распоряжался кем-нибудь, кроме патрульных полицейских. Во всяком случае, никто не припомнит, чтобы он хоть раз что-нибудь посоветовал лейтенанту Бернсу, который, впрочем, и сам отлично справлялся с работой детективов. Фрик вообще не отличался особой сообразительностью и к полицейской работе относился как к неизбежности. Он всегда старался перепоручать любое сложное дело кому-нибудь другому, но сам при этом был готов пожинать плоды чужих трудов. И еще позволял себе капризничать и даже гневаться, кудахча, как курица, высидевшая цыпленка.

Вот и сейчас, дожидаясь Фрэнка Эрнандеса, Фрик просто кипел от раздражения и злился на все и вся. Он наверняка отправился бы за ним в туалет, не будь он так твердо убежден, что все дела полиции должны вершиться в пристойном официальном помещении. Поэтому он нетерпеливо расхаживал взад и вперед вдоль перегородки, постоянно поглядывая в сторону запертой двери туалета. Когда же Эрнандес наконец появился, Фрик сразу бросился к нему навстречу.

– Фрэнки, у меня тут возникла проблема, – сказал он.

– Да, капитан Фрик, а в чем же дело? – спросил Эрнандес, вытирая руки носовым платком. В данный момент он как раз собирался спуститься вниз к Мисколо и сказать ему, что около умывальника кончились бумажные полотенца.

– Тут, знаешь, есть один мальчишка, который вечно впутывается в какие-то неприятные истории. Мальчик он очень хороший, но постоянно крадет всякую мелочь с уличных прилавков: фрукты там и все такое прочее. Ущерб, конечно, невелик, но за ним это замечено уже раз семь-восемь. Понимаешь, Фрэнки, мальчишка этот пуэрториканец, и ты наверняка его знаешь. Вот поэтому я и подумал, что хорошо бы просто поговорить с ним для начала. Может, он будет поосторожнее впредь, да и нас избавит от лишних хлопот. Ты ведь наверняка знаешь этого парнишку. Это Хуан Бордигос, постарайся поговорить с ним до того, как он влипнет во что-нибудь серьезное. Ладно? Вчера сюда заходила его мать, честная и работящая женщина. Ей совсем ни к чему, чтобы сына ее таскали по судам. Сейчас ему всего двенадцать лет, Фрэнки, и пока еще можно удержать его. Ну так как, ты поговоришь с ним?

– Конечно, обязательно поговорю, – сказал Эрнандес.

– Ты знаешь этого мальчишку?

– Нет, – улыбнулся Эрнандес. – Но обязательно разыщу его.

Так уж сложилось, что все коллеги пребывали в убеждении, будто Эрнандес знает всех испанцев и пуэрториканцев на территории участка. Действительно, он здесь родился, вырос и знал тут очень многих, ничуть не отличаясь в этом от всех остальных местных жителей. И тем не менее, только Фрэнки Эрнандес был связующим звеном между полицейскими и пуэрториканцами района. Поэтому коллеги частенько обращались к нему за советом. Точно так же и местные жители всякий раз просили его о поддержке: и когда им угрожала преступность, и когда стражи порядка сами выходили за пределы своих полномочий. Правда, находилось достаточно и таких, причем с обеих сторон, которые терпеть не могли Фрэнки Эрнандеса. Кое-кто в участке ненавидел его только за то, что он пуэрториканец, несмотря на всю пропаганду идеи братства людей, надевших синюю полицейскую форму. Они почему-то считали, что пуэрториканцы вообще не имеют права работать полицейскими, а уж тем более – дослуживаться до чина детектива. На улице же его зачастую недолюбливали за то, что никому из своих знакомых он ни в чем не делал поблажек, касалось ли дело нарушений уличного движения, хулиганского поведения, драки или же кражи со взломом. Эрнандес никогда не шел на уступки по личным мотивам. Он честно и открыто заявлял об этом, и никакие намеки на давнее соседство или проведенное вместе детство не производили на него ни малейшего впечатления. Черт побери, он работает в полиции, и дело его поддерживать закон и порядок.

И нужно сказать, что всем этим Фрэнки Эрнандес заслужил себе глубокое уважение почти повсеместно. Он родился и вырос в одном из самых неспокойных районов города, неся на себе печать “культурного конфликта” с самого раннего детства. Ему пришлось преодолеть и языковой барьер, ведь в доме его детства говорили только по-испански. Мальчик из городских трущоб, он геройски сражался в морской пехоте во время Второй мировой войны, а потом, поступив работать в полицию, по иронии судьбы стал нести службу на тех самых улицах, которые взрастили его. И вот он дослужился до детектива 3-го разряда. Путь был достаточно долгим и мучительным, и битва эта до сих пор не была окончена. Нет, она продолжалась и по сей день, ведь Фрэнки Эрнандес был борцом за правое дело. Он хотел доказать всему миру, что пуэрториканский парень тоже может быть хорошим и порядочным человеком.

– Значит, ты поговоришь с ним, Фрэнки? – повторил свой вопрос Фрик.

– Конечно, поговорю. Постараюсь встретиться с ним прямо сегодня вечером.

– Вот спасибо, Фрэнки, – лицо Фрика расплылось в улыбке. Он похлопал Фрэнки по плечу и заторопился в свой кабинет, расположенный на первом этаже. Эрнандес тем временем приоткрыл дверь в канцелярию и сказал:

– Мисколо, в туалете кончились бумажные полотенца.

– Ладно, я принесу, – бросил Мисколо, не отрывая взгляда от пишущей машинки. Но потом, как бы припомнив что-то, он развернулся на вертящемся кресле и добавил: – Послушай, Фрэнки, Стив говорил тебе насчет Мэй Риардон?

– Ага.

– Так ты как?

– Согласен.

– Вот и прекрасно, очень хорошо. А полотенца эти я занесу попозже.

Эрнандес вошел в дежурку. Не успел он усесться за свой стол, как тут же зазвонил телефон. Он вздохнул и взял трубку.

За запертой дверью с табличкой “Л-нт ПИТЕР БЕРНС” Карелла следил за поведением своего начальника.

Лейтенанту Бернсу явно не хотелось заводить этот неприятный разговор, что отражалось не только на его лице, но и во всем поведении: он нервничал, то сжимая, то разжимая кулаки.

– Послушай, – сказал Бернс, – неужто ты думаешь, что этого ублюдка я ненавижу меньше, чем ты?

– Да я это прекрасно знаю, Пит, – сказал Карелла. – И я сделаю все, что требуется...

– Ты думаешь, мне доставил удовольствие этот звонок лейтенанта Абернати из главного управления? Как только ты ушел, Стив, тут же раздался звонок, и дежурный объявил мне, что со мной желает разговаривать лейтенант Абернати из этого чертового заведения на Хай-стрит. Этот Абернати берет трубку и спрашивает, работает ли у меня некий Стив Карелла и известно ли мне о том, что он разослал фотографии убитого по всем газетам, за исключением одной-единственной. А еще предупредил, что если полиция хочет наладить плодотворное сотрудничество со средствами массовой информации, то она должна относиться одинаково благожелательно ко всем газетам города. А потом он потребовал, чтобы я объявил тебе замечание и немедленно отправил фотографии в газету Клиффа Сэведжа, сопроводив материал твоими извинениями в письменной форме. И к тому же, он хочет, чтобы перед отправкой я ему все это показал. Вот так вот, Стив.

– Хорошо, я все сделаю, – сказал Карелла.

– Ты же знаешь, как я ненавижу этого ублюдка Сэведжа.

– Конечно, знаю, – сказал Карелла. – Вообще, это была дурацкая затея, такие чисто ребяческие уколы никогда не приносят ничего хорошего.

– Ты на меня обиделся?

– С чего это ты взял? Ведь указание поступило сверху, разве не так?

– Конечно, так, – Бернс покачал своей похожей на пушечное ядро головой; лицо его при этом имело самое мрачное выражение. – Особо не расписывай там, Стив. Просто напиши, что, дескать, к сожалению, ваша газета выпала из списка адресатов или что-нибудь вроде этого. Уж лучше положить на стол полицейский жетон, чем унижаться перед таким мерзавцем.