Какая-то ведьма, остервенело вереща, впилась ей в волосы и вырвала хороший клок, прежде чем Холера, зашипев от боли, наотмашь полоснула ее растопыренными ногтями по глазам. Кажется, угодила точно в цель, потому что хватка мгновенно ослабла, а визг сделался надрывным и всхлипывающим. Другая сука, оказавшаяся излишне проворной, вцепилась ей в ошейник, да так удачно, что опасно хрустнула гортань. Ни мгновения не колеблясь, Холера нащупала пальцами ее скалящиеся губы, на ощупь схожие с только что распахнувшейся устрицей, впилась в них ногтями и рванула на себя, ощущая неизъяснимое удовлетворение от тонкого и покорного треска чужой плоти.

Кто-то обхватил ее сзади, пытаясь прижать к мостовой, кто-то отвесил гулкий тумак по затылку, от которого голова зазвенела медным тазом. Кто-то попытался накинуть ей на шею короткую кожаную удавку.

Холера не умела драться. Однако обладала рядом других несомненных умений, которые нередко пригождались ей в Брокке. Оказавшись в удушливом водовороте человеческих тел, она кусалась, рыча от ярости, безжалостно крушила чужие ребра тяжелыми ботинками, рвала ногтями ноздри и щеки, всаживала локти в чьи-то животы.

И она вырвалась. Задыхающаяся, взъерошенная, лишившаяся серьги в носу и половины пуговиц на колете, рыдающая и одновременно рычащая от злости, разъяренная, всхлипывающая и сквернословящая, точно бродячая кошка, побывавшая в свирепой уличной драке. Вырвалась, несмотря на болтающийся ворот, распоротый рукав, хлюпающую во рту кровь и звенящие от недостатка воздуха легкие.

Холера подавила безотчетное желание издать торжествующий клич. Толпа, едва ее не погубившая, сейчас служила естественной преградой волчицам, но глупо думать, будто эта преграда послужит ей более нескольких секунд. Пока не поздно, фору во времени следовало обращать в расстояние. Не пытаясь насладиться сладким мгновением триумфа, Холера бросилась бежать.

Безымянный переулок, в котором ей устроили засаду волчицы, тянулся самое малое на километр, но Холера пролетела его почти не заметив, огненные крылья, выросшие у нее на спине и гнавшие вперед наперегонки с ветром, были крыльями демона, стремительными и обжигающими спину до самых костей. Впрочем, спину, скорее всего, жег под колетом раскаленный пот.

Она мчалась, не ощущая под собой брусчатки, слыша лишь лязг камня под ногами и судорожно хватая воздух перекошенным ртом. Подкованные ботинки, казалось, вышибали из мостовой искру, но Холера не ощущала их тяжести, страх и злость оказались чертовски богатым топливом, в обжигающем выхлопе которого терялись многие ощущения. Кроме боли, подумала она отстраненно. Если ее догонят, она наверняка в полной мере ощутит вонзающийся ей в спину нож…

Это была не элегантная ретирада из тех, что показывают в телеспектаклях по окулусу, это было бегство, беспорядочное и безоглядное бегство животного, ощущающего опасность и руководствующегося одними лишь инстинктами. Сейчас эти же инстинкты гнали Холеру вперед, клокоча крутым кипятком в желудке и выжигая все прочие мысли.

Оглянувшись на бегу, она вновь увидела Ланцетту, оседающую на подкосившихся ногах с выпученными глазами. С таким выражением на лице, будто сам Вельзевул сунул ей между ног раскаленную кочергу. Нет, глупо надеяться, что платой за такую выходку станет какое-нибудь ухо. За подобное «Вольфсангель» взыщет с нее полную плату. Такую, что весь Брокк еще пару дней будет гудеть, смакуя отвратительные подробности и кровавые детали. Несмотря на грохочущее в ушах сердце, Холере показалось, что она ощутила мстительный смешок Марбаса, царапнувший изнутри печень. Может, этому переулку недолго осталось быть безымянным. Может, отныне ему суждено называться Холерной кишкой, ведь говорят, его километровой длины как раз хватило волчицам, чтобы растянуть на всю длину нутрянку их обидчицы…

Никто из прохожих не пытался ей помешать. Напротив, услышав завывание преследовательниц и звон подкованных подошв по брусчатке, случайные люди прижимались к стенам, безропотно пропуская ее, иные еще прилично бледнели при этом. Горожане из Брокка, быть может, не были самыми умными людьми на свете, но одну вещь уразумели давно, впитав с молоком матерей.

Очень опасно вмешиваться в дела ведьм, в чем бы они ни заключались. И уж тем более, храни все демоны ада, надо держаться подальше от их ссор.

Здесь, в Брокке, защитой в этом деле не мог служить даже судейский парик. Говорят, один судья, взявшийся разбирать тяжбу двух ведьм и руководствовавшийся при этом самыми лучшими побуждениями, на следующий день после вынесения решения проснулся одноглазым, одноруким прокаженным горбуном, а судейский писарь не проснулся вовсе. Его, превращенного в огромного паука, с перепугу раздавила служанка. Неудивительно, что бургомистр Тотерфиш строго-настрого запретил городскому магистрату отныне и впредь вмешиваться в жизнь университета и его подопечных. Даже если они разрывают друг друга в клочья на его улицах, точно свора бешенных крыс.

Холера ликовала недолго. Силы адских крыльев, швырнувших ее прочь от опасности, хватило лишь на несколько минут. Ей не удалось даже как следует оторваться от погони, а они уже сжигали ее собственные запасы, заставляя раскаленный воздух клокотать в легких, а ноги в тяжелых ботинках спотыкаться и скользить на брусчатке. Перед глазами, сливаясь, поплыли зеленые пятна, и Холера с ужасом поняла, что теряет дыхание, как загнанная лошадь.

Сучья матерь, когда ей в последний раз приходилось так бегать? Ох, давно… Полгода назад, если быть точной, когда она улепетывала от чьей-то разъяренной жены нагишом, с собственными панталонами и ботинками под мышкой. Черт, тогда бег явно давался ей легче…

Да, она старалась держать себя в форме, но в Брокке всегда было слишком много пороков, не все из которых благоволили крепкому здоровью. Пьянящее зелье с беленой и молочаем в «Котле», особенно сладкое, когда достается на дармовщину. Афродизиаки из всякой дряни, купленной под Собачьим мостом, здорово продляющие оргазм, но отравляющие нутро. Обжигающие порции «праха», украдкой втянутые через ноздрю в туалете между лекциями. Прочие вещи, которыми она пичкала себя, иногда просто из любопытства.

Волчицы гнали ее молча, не испуская боевых кличей, не улюлюкая, как ведьмы из прочих ковенов. Кажется, они чертовски серьезно относились к своей задаче и не считали нужным отвлекаться. Отдаленный звон чужих подошв по мостовой лучше всяких криков демонстрировал, что дело вышло из разряда обычных в Брокке потасовок, которые заканчиваются разукрашенным лицом да вырванными лохмами. Эти настигнут и разорвут. Пожалуй, она еще успеет позавидовать Экземе…

Оконный переплет, мимо которого она пробегала, вдруг ссыпался на мостовую каскадом мелкой хрустальной крошки вперемешку с деревянными щепками. Камень. Еще один, брошенный на ходу, едва не угодил ей в бедро. Следующий, пожалуй, имеет все шансы проломить ей затылок.

Холера метнулась вбок, едва не сшибив плечом ржавую водопроводную трубу. Где-то испуганно закричал ребенок, которому мать бесцеремонно заткнула рот. Где-то с лязгом захлопнулись ставни. Шедший навстречу горожанин, судя по фартуку в подпалинах, кузнец или скобарь, испуганно прижался к стене, бормоча абракадабру, которую, видно, считал охранным заклинанием…

Когда-то Холеру порадовало бы такое внимание. Но не сейчас.

Как ни смятены были мысли, огненными комками прыгающие внутри черепа, она понимала, что бегство не будет длиться вечно. Мало того, уже близится к своему предсказуемому завершению. Будь на ногах у волчиц тяжелые ботфорты или, напротив, изящные туфельки, она еще могла бы рассчитывать оторваться. Но, к ее несчастью, «Вольфсангель» предпочитал в своем облачении практичность, а на ногах у ее преследовательниц были крепкие ладные ботинки, лучший вид обуви для долгого бега, в отличие от ее собственных, тяжелых и подкованных.

Дьявол. Кажется, погоня, столь удачно начавшаяся, имеет шансы закончиться в самом скором времени. И с самыми печальными для крошки Холли последствиями.