– Юра, положи руки в вагонетку и попробуй повиснуть, – сказал Богданов. – Я буду сам толкать. Ты только перебирай ногами. Нельзя останавливаться! Охранник близко!

– Нет, не могу. Я останусь, – отрывисто говорил кореец, отхаркиваясь кровью. – Здесь нет воздуха! – в отчаянии закричал он и вновь разразился кашлем.

Богданов поднял корейца за плечи и погрузил его в вагонетку. Кореец захрипел, уткнувшись лицом в куски руды. Смена заканчивалась, и кореец, мог потерпеть…

Держа на коленях котелок с кашей, Богданов кормил лежащего на нарах корейца, отталкивая руки тех, кто норовил стянуть с груди корейца четвертину хлеба. Замотанные до запястий обрывками тряпок руки доходяг с раздутыми фиолетовыми пальцами плетеобразно свешивались к коленям, а плоские лица, обтянутые пергаментом желтоватой кожи, выражали тупое безразличие ко всему происходящему. Казалось, еще немного – и они должны обратиться в двуногих животных, равнодушно поедающих друг друга.

Среди этих полулюдей-полуживотных выделялись майор и азиат высокого роста, широкий в кости, с огромной круглой головой. Богданов не знал его имени.

Доходяги сторонились высокого, пряча от него хлеб и стараясь побыстрей выпить похлебку из миски. К нему никогда ни за чем не обращались. Он был вдвое больше любого и беззастенчиво пользовался этим своим преимуществом.

Когда Богданов появился в штрафной бригаде, ушкуйник попытался завладеть его хлебом. Он подкрался к майору сзади и ткнул его кулаком в затылок. Богданов упал, разливая суп и выпуская из рук пайку. Открыв глаза, майор увидел, что его хлеб держит во рту узкоглазый с низким лбом питекантропа. При этом питекантроп выгребал ладонью из миски майора вермишель с перловкой.

Никто из штрафников, у раскаленных печек пивших через край миски суп и вминавших в рот сырую пайку, не обращал на это внимания.

Майор подсечкой сбил ушкуйника на землю. Потом поднялся и ударом в челюсть оставил его в лежачем положении до конца обеда… После этого азиат, с тупым упорством несколько раз пытался отнять у майора еду, однако натыкался на стальные кулаки Богданова.

Скоро майор понял, что ушкуйник – обыкновенный идиот. Информация не держалась в его огромной голове, и никакие условные рефлексы у него, похоже, не вырабатывались. Увы, гигант был безнадежней собаки Павлова…

Бармин терся на городском рынке, опасливо озираясь по сторонам и ища укромное место. Он спиной чувствовал, что волки уже вышли на охоту и кольцо вокруг него сжимается. По дороге сюда он стал свидетелем того, как выскочившие из машины милиционеры схватили какого-то оборванца и, отходив дубинками, затолкали в машину.

Бармина поразило количество нищих и бомжей в городе. И при этом на каждом углу – на каждом фонарном столбе! – были приклеены фотографии аккуратно причесанных кандидатов в депутаты. Особенно выделялся какой-то молодой и зубастый. Его цветные портреты были огромны, как портреты вождей на пролетарских демонстрациях.

«Немного смахивает на Березу! – подумал Бармин. – Что-то березовское в нем есть. Пожалуй, взгляд… »

Остатки денег машинистов и бутылку водки из его карманов выгребли в комнате милиции, и теперь он жадно, как дворняга, поглядывал на колбасы и копченую рыбу, шагая вдоль рыночных рядов. Какая-то сердобольная старуха протянула ему яблоко.

– Спасибо, бабуля, – поблагодарил Бармин, – но мне кусать нечем…

В этот момент на рыночную площадь въехала милицейская машина. Завизжала сирена. Бармин заметался вдоль рядов. К воротам он не успевал: в открытых дверях уже мелькали фуражки.

Сирена испугала не только Бармина. Какие-то кавказцы бросились в подсобное помещение рынка, что-то гортанно крича. Бармин кинулся следом за ними.

Кавказцы бежали узким коридором, заваленном мешками с овощами. Они знали, куда бегут. Наконец остановились в полутемном помещении. Один из кавказцев подошел к двери и щелкнул задвижкой, потом осторожно открыл дверь на улицу и выглянул. И тут же кто-то ударил его кулаком в лицо. Кавказец повалился на своих товарищей.

Дверь распахнулась, и в помещение вошли Паша Шкуродер с милиционерами.

– Попался бычара! – торжествующе зарычал он, заметив позади кавказцев Бармина. – Стоять!

Кавказцы прижались к стене и смотрели то на милиционеров, то на Бармина, неизвестно откуда здесь взявшегося.

– Ну что, чернота, обделались? – спросил Шкуродер кавказцев. – Считайте, что вам сегодня повезло. Мне вот этот бычара нужен! – Шкуродер кивнул на Бармина. – Слиток у тебя? Щас посмотрим! – Шкуродер вразвалочку подошел к Бармину и приставил дубинку к его щеке. – Ну, где? Давай сюда!

– Что за слиток? – обнажая золото зубов, спросил стоявший рядом с Барминым кавказец.

Бармин покосился на кавказца и небрежно бросил:

– Платина.

– Чистая? – удивился золотозубый.

– Чище не бывает!

– Молчать! А ну, вон отсюда!

Толкая друг друга в спину, кавказцы поспешили удалиться. Только золотозубый на мгновение задержался, зачарованно глядя на роющегося в карманах Бармина, но Паша зыркнул на золотозубого, и тот исчез.

– Ребята, – обратился Паша к милиционерам, – подождите на выходе. Нам с синяком потолковать треба… – Шкуродер прикрыл за ними дверь. – Вот ты и приплыл, бычара! Ну, давай слиток! Облегчайся!

Бармин молча оценивал грузноватого Шкуродера: сто восемьдесят пять на сто двадцать. Да там, за дверью, еще двое с дубинками. Нет, ничего не выйдет…

Паша протянул руку, и Бармин вытащил из кармана слиток. Не беря слиток в руки, Шкуродер вдруг ударил Бармина дубинкой поперек лица. Тот взвыл и прижал кулаки к ушибленному носу, потом согнулся пополам. В этот момент за спиной у него раздался глухой бутылочный звук, и Паша Шкуродер, перевалившись через Бармина мешковатым телом, ударился головой о бетонный пол.

Чьи-то сильные руки крепко схватили Бармина.

Отняв кулаки от измазанного кровью лица, он увидел перед собой золотозубого.

– Покажи слиток! – прошептал золотозубый. Бармин разжал кулак. – Еще есть?

Бармин посмотрел на распластанного у ног Пашу, потом на золотозубого и прошептал:

– А сколько надо?

Кавказцы везли Бармина на заднем сиденье автомобиля куда-то на окраину. Даже в теплом салоне его знобило. Он сидел между кавказцами, которые без умолку переговаривались между собой.

В квартире, куда его привели, было три комнаты. В двух на полу были свалены нераспакованные товары: видеотехника, куртки, консервы.

Золотозубый выгнал двух молодых женщин, вышедших навстречу мужчинам в длинных халатах и тапках на босу ногу. Те попробовали было возмутиться, но золотозубый так гаркнул, что те, молча собравшись, покинули квартиру.

Бармина посадили за стол. Двое молодых кавказцев, одного из которых звали Мансуром, а имя второго парня с хищным тонким лицом и бешеными глазами не произносилось, открывали консервные банки. Золотозубый, грузный мужчина лет сорока пяти, – без сомнения, главный здесь – взялся за бутылки. Прежде чем расспрашивать «бычару», его решили прилично угостить.

– Не стесняйся, джигит! Наш дом – твой дом! Пей, кушай на здоровье!

Бармина откровенно хотели напоить, а он налегал на лососину и колбасу.

– Слушай, дорогой, почему слиток такой маленький? Почему не килограмм?

– Какой есть, – отвечал Бармин, как бы невзначай поглядывая по сторонам и оценивая обстановку.

– Слушай, брат, где ты его взял? – обняв Бармина за плечи, спросил золотозубый.

– Есть место!

– А много там таких? – Золотозубый подбросил на ладони слиток. – Три, пять, сто?

– А-а! – Бармин пьяно погрозил золотозубому. – Все хочешь знать!

– Нет, брат, кроме шуток?

– Мне хватит!

– Можно я возьму посмотреть? – Золотозубый сжал слиток в ладони и вопросительно уставился на Бармина. Бармин, налив себе еще стопку, пожал плечами. – Вот и хорошо, пей, кушай, будь моим гостем! – золотозубый похлопал по плечу пьяно качающего головой Бармина…