Пожалуй, у пловцов не было шансов.
Богданов смотрел на далекий берег и слушал небо. Может, вертолет все же прилетит за капитаном Кутиком? Нет, не прилетит.
Богданов уже не сомневался, что именно сумасшедший инженер устроил эту катастрофу…
Ноги майора разъехались, заскользили по палубе, и он упал. Что-то вытекало из наклоненных бочек.
«А что если и впрямь поможет?» – подумал он, чувствуя под руками маслянистую жидкость.
У бочек суетились люди. Одна из них была опрокинута, и из нее на палубу хлестало масло. Кто-то хотел освободить бочку от содержимого, чтобы потом воспользоваться ею как плотом. Майор лег под струю и начал кататься по палубе в липкой жиже… Наконец все еще способные передвигаться люди покинули палубу, страшась упустить тот момент, когда судно камнем пойдет на дно, увлекая за собой опоздавших.
Остались те, кто уже потерял ощущение реальности происходящего. Стали слышны протяжные стоны и хриплое дыхание раненых, во множестве лежащих на палубе. Они уже ни от кого не ждали помощи. Несколько спятивших пассажиров смеялись, ползая среди трупов. Кровь гроздьями каталась по промасленной палубе. И по этому месиву вприпрыжку с гиканьем скакал человек в плаще. Размахивая воображаемой саблей, он кричал:
– Они отвергли меня! Меня, бога! Ха-ха! Идите в бездну, жалкие черви!
Человекобог был счастлив…
Среди убитых Богданову попался на глаза тот самый пожилой охранник, который еще полчаса назад вел его в трюм. Майор подобрался к нему.
Охранник был заколот в сердце.
Косой убил его в тот момент, когда он пытался остановить бессмысленное кровопролитие.
Богданов с сожалением посмотрел в бескровное лицо убитого. На боку у охранника он приметил армейскую флягу в сумке. Во фляге оказался спирт. Богданов снял с убитого ремень с широким армейским ножом в ножнах и флягой, потом затянул его у себя на поясе и стал подбираться к бочкам. Там валялся лист рыхлого пенопласта, когда-то вставленный матросами между бочками во избежание ударов при качке.
Богданов думал сейчас о том, как будет согреваться спиртом в воде, а когда достигнет берега, пойдет в тундру в поисках зимовья…
В том, что он непременно достигнет берега, майор не сомневался…
Положение палубы над водой стало критическим.
Торопливо засовывая куски пенопласта под промасленную куртку, которую он снял с убитого охранника, Богданов скатился к борту. Вокруг судна плавали мертвые тела да бочки из-под горючего. Все живые куда-то подевались, хотя по подсчетам майора сейчас в океане должны были находиться несколько сотен человек…
Глотнув из фляжки, майор скинул вниз две связанные куском фала бочки и вслед за ними соскользнул в воду, держа в руке кусок доски и стараясь не замочить головы.
Соскользнул и тут же понял, почему видит вокруг лишь мертвецов: вода была ледяной. Даже ему, согретому спиртом и обильно пропитанному маслом, подумалось, что в такой воде он не выдержит и пяти минут.
«Надо двигаться! Изо всех сил! – подумал он, стремительно трезвея. – Нет, я не могу утонуть!»
Майор подплыл к своим бочкам, забросил на них доску и, отчаянно подрыгав ногами, взобрался на плот. С минуту он лежал на животе, отдыхая, потом, найдя оптимальное положение, попробовал свое весло. Плот не слушался майора, но все же дрейфовал в сторону голубоватой береговой полоски.
Через полчаса майор поймал себя на мысли, что не чувствует такого жгучего холода, как вначале. Правда, ноги занемели…
По океану шла легкая зыбь, и почти не было ветра. Это обнадеживало.
Богданов мерно работал руками. В небе сгущались сумерки. Ветерок постепенно крепчал, грозя ночным штормом. Майор обернулся, желая оценить расстояние, которое проделал, однако судна не было на поверхности…
Уже около часа ветер поднимал метровые волны. Богданов решил отказаться от плота. Бочки бросало из стороны в сторону, и было непонятно, приближаются они к берегу или же их уносит в открытый океан.
Он соскользнул в воду и неуклюже забарахтался, возвращая одеревеневшим ногам подвижность…
Богданов не мог определить, сколько времени он уже находится в океане. В небе сгустилась мгла, ветер усилился. К счастью, волны бежали в сторону берега, который все еще был так далек.
Богданов научился держаться на воде, затрачивая минимум усилий. Он понимал, что рано или поздно волны вынесут его на берег.
Вода давно перестала быть ледяной. Богданов не чувствовал ее. Ему казалось, что он плывет в густом теплом масле. Временами майор отключался и грезил, глядя на звезды и не двигая ни рукой, ни ногой…
Внезапно до Богданова дошло, что белая полоска и шум прибоя означают берег.
Он доплыл, и это было так же удивительно, как если бы он сейчас проснулся в своей московской квартире.
Волны выросли вдвое. Обгоняя пловца, они стремились побыстрей достигнуть земли, чтобы, оттолкнувшись от нее, встретить его и отбросить подальше от берега. Цепко держа человека в своих объятиях, океан не собирался отпускать его. Обессиленный Богданов старался перебороть волну.
Внезапно одна из волн подхватила его на гребень и стремительно понесла к берегу. Майор увидел очертания скал… За миг до столкновения он, отчаянно изогнувшись, развернулся ногами вперед и тут же почувствовал сильный удар в плечо и голову. Стало легко и радостно, словно тяжелое непослушное тело наконец отняли от него и позволили по-птичьи парить…
Волна вбила майора меж двух осклизлых глыб, как гвоздь в доску.
Бармин с Кориным проговорили всю ночь и под утро улеглись прямо на бетонном полу.
Их разбудил Васильев. Полина сидела за столом и смотрела на язычок огня в лампе. Бармин вскочил, пытаясь понять, где находится. Дима отказывался вставать, бормоча что-то невнятное.
– Спасибо за угощение. Я пойду, – сказал Бармин, стараясь не смотреть в глаза Васильеву.
– Вот деньги. Бери, это на еду и проезд. Долю твою тебе не даю, раз ты отказываешься, – глухо говорил Васильев.
– На еду возьму. Сколько от вас до ближайшей станции? В сторону Москвы, разумеется.
– Ну, если не считать районных центров и деревень…
– Километров сто будет?
– Где-то так. Ты лучше транспорт на шоссе останови. Здесь попутчиков любят.
– Да уж, любят – до первого КП! – усмехнулся Бармин.
– Ну почему же? – из-за спины Бармина вышел Корин.
– Потому что таксист наверняка был в милиции и описал своих пассажиров.
– А чего нас описывать? Мы и без того личности тут известные! – у Димы был довольный вид.
Бармин пожал подельникам руку, кинул Полине: «Прощайте!» и пошел к люку, спеша покинуть подземелье, но тут его окликнул Дима. Он попросил не спешить: прежде чем выбираться отсюда, нужно хорошенько разведать обстановку на подступах к их логову.
Вдвоем они открыли тяжелый люк и пошли, хрустя битым стеклом и штукатуркой. Дима повел Бармина куда-то узкой, заваленной хламом лестницей.
Они попали на крышу цеха. Дима ползком подобрался к краю, посмотрел вниз и кивком головы подозвал стоящего на четвереньках Бармина.
По территории фабрики бродили вооруженные люди с овчарками. Милиция была всюду: милиционеры заглядывали в окна и пробовали открывать двери.
– Обложили! Видишь вон тот массив? – Дима показывал на лесок за территорией фабрики. – Там колодец бомбоубежища, тот самый, наш. Как думаешь, они его видели?
– Не знаю, – мрачно ответил Бармин. – Но как они узнали?!
– Как узнали, как узнали… Не знаю как! Надо смываться, пока они бомбоубежище не нашли!
– Думаю, нашли! – ответил Бармин, указывая рукой в сторону леса. – Сосну видишь? А теперь правее смотри.
– Точно! – воскликнул Дима. – Они где-то совсем рядом с колодцем…
– Владимирович, надо уходить! – говорил Дима, глядя на сидящего за столом Васильева. Полина вновь лежала в углу на матрасе. – И вам с Полиной тоже. Милиция над нами топчется. Кажется, вычислили нас!
– Не кажется, а точно вычислили, – спокойно сказал Васильев. – Я об этом еще вчера подумал. Таксист наверняка описал наши приметы. Причем вот его, – Васильев указал на Бармина, – он видел хорошо.
