Быстро осознав свою ошибку, Сталин извинился перед Крупской. Судя по уже упоминавшимся воспоминаниям сестры Ленина М. И. Ульяновой, Сталин пытался помириться с Лениным. Он встретился с Ульяновой и пожаловался ей, что тяжело переживает разрыв:
Я сегодня всю ночь не спал […] За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь.
Однако Ленин был непримирим. Ульянова свидетельствовала об этом так:
Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему, между прочим, что товарищи ему кланяются […] И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя. Ильич усмехнулся и промолчал.
«Что же, – спросила я, – передать ему и от тебя привет?»– «Передай», – ответил Ильич довольно холодно. «Но, Володя, – продолжала я, – он все же умный, Сталин». – «Совсем он не умный», – ответил Ильич решительно и поморщившись[206].
М. И. Ульянова не называет точное время, когда происходил ее разговор с братом. Однако с большой вероятностью можно предполагать, что это был конец 1922 г. или начало 1923 г. Именно в этот период отношения между Лениным и Сталиным заметно ухудшились, грозя перерасти в разрыв. 24 декабря Ленин продиктовал секретарю документ (его принято называть «Письмом к съезду»), в котором выражались опасения по поводу раскола в высшем руководстве партии. О Сталине в диктовке Ленина говорилось так: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью»[207]. В новой диктовке от 4 января Ленин был еще более категоричен. Он предложил переместить Сталина с поста генерального секретаря, поскольку тот «слишком груб»[208].
Нараставшее раздражение Ленина стало фоном, на котором развертывалось так называемое «грузинское дело». Это был разгоравшийся конфликт между группой грузинских большевиков и руководством Закавказской Федерации, в которую входила Грузия вместе с Арменией и Азербайджаном. Точнее, это был конфликт между группой грузинских большевиков и Орджоникидзе, возглавлявшим Закавказскую Федерацию. Дружба с Орджоникидзе определяла позицию Сталина. Грузинские большевики постоянно и с переменным успехом жаловались в Москве на притеснения со стороны Орджоникидзе. В конце 1922 г. Орджоникидзе дал своим противникам дополнительный козырь. В порыве гнева он ударил одного из своих оппонентов. В Закавказье для расследования инцидента выехала московская комиссия под руководством Ф. Э. Дзержинского[209]. Ленин проявлял к работе комиссии большой интерес. Выводы комиссии, благоприятные для Орджоникидзе, не удовлетворили Ленина. Он считал, что Дзержинский и Сталин покрывали проступки Орджоникидзе и преследовали опальных грузин.
Если взглянуть на «грузинское дело» без учета столкновений между больным Лениным и его набиравшими политический вес соратниками, то оно выглядит банальной бюрократической склокой. Таких склок в партии большевиков насчитывалось немало, особенно в период утверждения и стабилизации власти. Кстати, в Закавказье скандалы и борьба соперничавших групп продолжались еще многие годы. «Грузинское дело» 1922 г. было поднято Лениным на принципиальную политическую высоту в значительной мере искусственно, как удобный предлог для атаки против соратников. Больной, но не оставлявший борьбы за лидерство Ленин явно искал способы укротить «фронду», готовую к разделу власти умирающего учителя. Сталин в глазах Ленина был своеобразным воплощением этой «фронды».
Все свидетельствовало о том, что зимой и в начале весны 1923 г. Ленин готовил почву для атаки против Сталина на предстоящем в марте XII съезде партии. 5 марта 1923 г., собрав необходимые материалы, Ленин в очередной раз обратился с предложением о сотрудничестве к Троцкому:
Уважаемый тов. Троцкий! Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным[210].
В тот же день, 5 марта, Ленин продиктовал записку Сталину по поводу давнишней истории – выговора, который в декабре 1922 г. Сталин сделал Крупской. Записка была резкой. Ленин угрожал разрывом отношений:
Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее […] Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения[211].
Появление этого письма через два с половиной месяца после конфликта Сталина и Крупской всегда давало повод для различных предположений. Можно, конечно, думать, что Ленин именно тогда, в марте, узнал о сталинском звонке. Однако более убедительной выглядит точка зрения Р. Такера: Ленин лишь использовал старый конфликт с Крупской как аргумент в пользу снятия Сталина с поста генсека[212]. Все ленинские диктовки били в одну точку: Сталин чрезмерно груб. Такое обвинение было куда более действенным и понятным, чем любые другие возможные претензии к Сталину. Грубость против товарищей по партии несовместима с постом генерального секретаря этой партии.
На следующий день, 6 марта, Ленин вновь писал о грубости. Он продиктовал несколько строк для опальных грузинских большевиков, распорядившись направить копии записки Троцкому и Каменеву. Каменев выезжал в Грузию и должен был передать записку лично адресатам. «Уважаемые товарищи! – писал Ленин. – Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь»[213].
Осведомленные члены Политбюро однозначно оценили поступки Ленина как объявление войны Сталину. В последние часы перед отъездом в Грузию Каменев писал Зиновьеву: Ленин хочет не только примирения в Закавказье, «но и определенных организационных выводов наверху»[214]. Сам Сталин также чувствовал приближение грозы. 7 марта он получил ультиматум Ленина от 5 марта о разрыве отношений. Не затягивая, Сталин послал кислые извинения: «Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные […] слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят»[215]. В тот же день, 7 марта, Сталин отправил строго секретное письмо Орджоникидзе. Он предупреждал его, что Ленин направил противникам Орджоникидзе письмо поддержки. В связи с этим Сталин призывал к осторожности: «добиться компромисса […] естественного, добровольного»[216]. Из письма к Орджоникидзе очевидно следовало, что Сталин осознавал серьезность ситуации и лавировал, чтобы лишить Ленина козырей.
До недавнего времени подлинность антисталинских диктовок и действий Ленина, логично складывающихся в общую картину, никогда не вызывала сомнений. Лишь в последние годы в России были предприняты попытки объявить ленинские оценки фальсификацией[217]. Несмотря на наукообразное изложение и ссылки на архивы, эти попытки не являются действительно научными. В итоге все свелось к нелепой конспирологической версии: антисталинские диктовки сфабриковали и подбросили в ленинский архив сторонники Троцкого!
