– Оперетта! Блестящее название! Я, видишь ли, пока еще не знаком с вашим профессиональным словарным запасом. Говоря прямо, совершенно зеленый юнец в этой отрасли.

– Ну-у, господин писатель слишком скромен, – произнес Янхукайнен. – Вы полностью созрели, более зрелый, чем все остальные.

– Пожалуй, пожалуй. Но в каждой профессии сначала надо познать ее словарный запас. Возьмем, к примеру, профессию часовщика. Часовых дел мастер шпеньки, на которых вращаются стрелки, зовет «ямочками от улыбки», маятник – «барабанщиком», храповик – «Гитлером», а хроноскоп – «точнемером». Естествоиспытатели, в свою очередь, говорят, что глаза мухи фальцетные, писатели болтают об анекдотах, а петит называют «навозным жуком».

Янхукайнен рассмеялся.

– У нас тоже есть свои словечки. Вазелин называют «вассу», а одеколон – «скрипичным ключом».

– «Чему мы при этом учимся?» – вопрошал в свое время дедушка Крылов, – рассмеялся Йере, – только тому, что во всех профессиях поначалу свои трудности.

– Именно так, – согласился завхоз и бросил взгляд на часы. – Нам скоро надо отправляться. Для нас зарезервированы места в директорской ложе.

– Неужели вы намерены затащить меня в театр?

– Конечно. Вам же нужно присутствовать на премьере.

– И не подумаю! Никогда не хожу летом в театр. Правда, за исключением хороших театров.

На лице завхоза появилось темно-красное пятно от выпитого вина.

– Этот спектакль отрепетировали хорошо, – сказал он в свою защиту. – Артисты были бы весьма благодарны, если бы увидели вас в зале.

Янхукайнен снова бросил взгляд на часы. Но Йере беззаботно махнул рукой.

– Поговорим о чем-нибудь другом. Скажите-ка мне, у вас есть другие оперетты, которые нуждаются в рекламе? Для «Леммикки» мы со временем добьемся хорошего сбыта.

– «Баядера» больше не пользуется успехом, и «Сильва» уже настолько навязла в зубах, что народ пресытился ею.

– И для них откроется рынок.

– Не скажите. Видимо, необходим некий тип, способный свести женщин с ума…

– Какого черта! – оскорбленно воскликнул Йере. – Я справлюсь с этим не хуже любого. Не использованы пока еще все возможности. Мы же можем изменить их названия, поменять ароматические средства, а для внешнего оформления создать какие-нибудь новые нюансы. Женщин обмануть нетрудно, когда вопрос идет о таких опереттах.

– У господина писателя блестящие идеи, – согласился завхоз, который, уподобляясь кассе театра, знал, что «дебет» на стороне кассового окошка, а «кредит» за дверью. – Может быть, все же пойдем в театр? Спектакль, правда, уже начался, но писатель имеет право опоздать из-за ужина.

Йере почувствовал себя еще более польщенным. Но театр сейчас его совсем не интересовал. Обязательство трезвости, данное им часовых дел мастеру Кахилусу, было полностью забыто. Он пребывал в состоянии прелестного опьянения и не желал, чтобы успех, сопутствующий ему, претерпел бы хоть внешнее изменение. Переход из ресторана в театр означал бы подчинение своего собственного «я» жестокой воле, и это сейчас глубоко разочаровало бы его или привело к нервозному состоянию.

– Решим так, что в театр мы не пойдем, – пробормотал он. – Мне трудно изменить своим привычкам.

Солнце уже давно скрылось за горизонтом. При входе в ресторан заиграли огнями чудесные фонари. Первое впечатление от новой должности оказалось весьма положительным. Если завхоз завода столь услужлив и гостеприимен, то каким же может быть главный инженер «Чудного аромата»?! Йере даже злился на себя за то, что раньше не стал начальником рекламного отдела. Столь много хорошей еды и выпивки ушло в рот кого-то из посторонних! Еще раз спасибо тебе, благородный и чудесный философ Ахопалтио, вытащивший из грязи унижения бедного писаку и изменивший его жизнь. Аюблю твое прекрасное выражение: совесть, подчиненная логике, – это сверхзнание…

Веселый вечер скатился к границе темноты. Еще некоторое время тому назад завхоз беспокойно поглядывал на часы и его лоб покрывался потом, похожим на пахту, выделяющуюся в маслобойке бедняка. Но затем он освободился от груза обязанностей. Если писатель не хочет идти на премьеру пьесы, его капризы следует выполнять. Да и выполнение их для Янхукайнена было абсолютно безболезненным делом, ибо он также любил оживленную жизнь ресторана «Эспиля», тем более на халяву.

Почти пятичасовое общение в компании с крабами и белым вином полностью изменило наших господ. Разговаривать они стали громко и махнули рукой на малые недоразумения. Йере почувствовал симпатию к Янхукайнену, а тот влюбился в Йере. Завхоз уже полностью соглашался, что упаковку «Баядеры» необходимо обновить, а ароматические вещества заменить. Ему очень нравился словесный стиль писателя, которым тот расцвечивал понятие «оперетта»: «хорошая оперетта молодит, ее пена подобна сливкам».

– Точно, точно…

– И если я не смогу ее продать, то тогда никто не сможет…

– Никто, нет.

Стрелка часов ^приближалась к самой высокой цифре на циферблате. Тут Йере вспомнил, что Янхукайнен в начале вечера говорил о каком-то торжественном приеме. Сейчас он был готов на любой поступок, ибо чувствовал себя крепче вина в рюмке. Завхоз оплатил счет чеком, и они отправились, дружески поддерживая друг друга. Йере крепко прижимал под мышкой портфель с документами мыловаренного завода, который вручил ему на попечение директор Сувисумпело перед отъездом. Начальник отдела рекламы, так блестяще начавший свою карьеру, чувствовал, что шагает несколько неуверенно. Хозяин вечера, заметив это, предложил ему свою руку. По мнению Йере, это было самое прекрасное гостеприимство, которое когда-либо ему было оказано. Подобное возможно только в Выборге, где на премьере в театре можно увидеть слезы на глазах у зрителей.

– Вы настоящий господин, – пробормотал Йере. – Господин, которого можно и постирать, и выгладить. Я дам вам хорошую должность.

Янхукайнен поблагодарил. Выйдя на улицу, они сели в автомобиль. Янхукайнен назвал водителю адрес и шепотом сообщил Йере:

– Мы едем сейчас в «Золотой теленок». Это увеселительное место для актеров, где можно кутить круглые сутки. Посмотрим, что скажет директор о том, что мы не пришли в театр.

– Летом по театрам не ходят, – стоял на своем Йере и начал напевать песенку, сочиненную Малышкой Лехтиненом:

Внебрачная связь не кончается…

Янхукайнен был несколько обеспокоен.

– Господин писатель, конечно, выступит с той речью, о которой, насколько я знаю, была договоренность с директором?

– Я ничего не помню… Да и о чем я должен говорить?

– Точно не знаю, но, видимо, вам надо сказать о сегодняшнем вечернем спектакле. Это же первое представление вашей новой пьесы.

Йере почувствовал, что почти пришел в себя. Он опубликовал в издательстве «Каристо» несколько миленьких пьес, но они никогда не видали сцены. Даже не были поставлены в хельсинкском Народном театре.

– Ой, дорогой друг! Об этих пустячках и разговаривать не стоит.

Беспокойство завхоза усилилось. Видимо, писатель объелся раков. То он становился самой скромностью, то превращался в гордого и самоуверенного. Если писатель не выступит с речью на празднике артистов, вину за это, конечно, возложат на завхоза, который легкомысленно распорядился средствами предприятия, где он состоит на службе. «Золотой теленок» был сердцем Выборга. В этом здании в притемненных залах, разместились различные клубы. У Йере было божественное настроение, а Янхукайнена мучил душевный столбняк. Когда они вошли в зал приема, там возникла необыкновенная тишина. Все повернулись, уставясь друг на друга. Дородный господин маленького роста подошел к Янхукайнену. Это был директор театра Туннюрлампи, внешним видом напоминавший управляющего имением, а по характеру – ректора института.

– Где вы проваландались целый вечер? – крикнул он, глядя на Янхукайнена, который напоминал заблудившегося в цирке провинциала. – Ну-с, объяснитесь! Где?

– В «Эспиле» немного посидели, – ответил обвиняемый и, обращаясь к писателю, взмолился о помощи. – У нас был веселый вечер…