Любопытство взыграло! Вышла из платки.

Никто не спит. Все люди вышли из палаток. Сверху лагерь невидимым куполом накрыло. Вокруг ночь и звезды. А здесь светло и ясно, словно день. Эдакий направленный свет.

Не сразу увидела ЕГО, ибо яркость от существа и исходила. Огромный человек метра под три стоит прямо в центре лагеря с расправленными за спиной крыльями неописуемой красоты. В высоту они под купол, метров в десять! Это же человекообразная бабочка! Такая недавно сколопендру прибила!

Крылья синие, с узорами на кончиках, верх и низ заостряется, по краям орнаменты темные. Стою, как завороженная, и страшно, и чарующе. Это ж ангел! Всадники говорили, мол, спалили так где-то что-то. Но не может же такой ангелок плохо сделать. Такое красивое гордое существо!

Решилась на несколько шагов. Рассмотреть его хочу! Одежда в цвет крыльев, волосы золотые…

— Кто!! — разнеслось на всю Поляну, как минимум, если не на весь этот мир.

Были бы стекла, не было бы стекол… А так, просто барабанные перепонки острой болью отозвались. Народ ахнул, уши все зажали. Тут я понимаю, что одна единственная на коленях не стою! Как тополь на плющихе.

— Я спрашиваю, кто?! — Ревет ангелочек не ангельским таким рыком.

Трясусь, от страха, но иду ближе. С краю стою, у палатки. Он не должен меня увидеть. Дикое желание посмотреть на него. Закралось в сердце сомнение одно.

Понимаю, что дура. Страх всеобщий кожей впитываю. А все равно вперед пошла. Потому что хочу о сестре своей спросить. Это же они, гиганты с небес. Только у себя имеют несколько иную форму.

— Ты что творишь, девка, — шипит бабка, склонившаяся. — Стой, не губи нас, сумасшедшая.

— На колени, — шипит мужик, что инструктаж проводил.

А я иду к этой огромной бабочке.

— Зачастили что-то, — бормочет себе под нос еще одна женщина. — Житья нет. Эй, девка, ты сбрендила?

Ускоряюсь. Меня уже за ноги пытаются ухватить. Сдержанно все, ибо боятся эти люди даже шевелиться. И мое сердце замерло, затаив дыхание иду. И вот вижу его.

Из меня слезы брызнули, как из душевого смесителя. Монстр злой, с перекошенным лицом от ярости, вселяет ужас и трепет. Не могла и помыслить, что Эрей Авель может быть таким. Но это не важно!

Живой, родной мой… Как же хочу прижаться к тебе, почувствовать силу твоих могучих рук, мощь твоего дыхания, глубину взгляда, аромат твой… Да, Господи, просто сердце твое бьющееся услышать!

Поделиться с тобой своими чувствами хочу…

— Эрей! Авель! — Кричу ему, голос срывается в одно мгновение.

Меня валят на землю. Прижимают. Хриплю, брыкаюсь. Тисками зажата.

Хороший мой, живой… это я! Я!! Валерия! Та, что лишила тебя второго крыла! Жизни лишила. Да, как ты смел меня волновать?! Прилетел тут, как ни в чем не бывало! А я душу наизнанку вывернула! Литры слез вылила! Убивалась по тебе! А ты… ты…

— Отпустите меня, — мой сиплый голос не слышен.

Хочу ему пожаловаться, как меня гоняли последние три дня. Все ему выскажу! Через что я прошла, пусть узнает! Это уму непостижимо!

— Кто!! — ревет Эрей Авель, да так, что я проглотила все слова возмущения. — КТО! НАЗВАЛ! ЭТО! ИМЯ!?

Ударная волна сносит меня вместе с теми, кто сверху. Пролетаю весь палаточный городок, ударяюсь о тележку, в которой пыльцу возили, и уносит еще дальше до спиленных стеблей.

Боли нет, просто шок. А в душе смятение, рушится в сердце замок мой из грез, пыльцой по ветру развеивается. Понимаю, что-то не так… Да все не так!

Свет меркнет. Меня обдает очередным потоком воздуха, в лицо летит и солома, и пыль, и пыльца. Это он просто взмахнул своим мощным крылом.

— Никогда больше! — Ревет человекообразная бабочка Эрей Авель. — Никогда больше!

Это уже удаляющийся рев.

Задыхаюсь… нет, не от наплывающей боли и невольного страха. От досады, что он не узнал меня!

Утро. Разбитая, всеми заплеванная, я отправилась в главный шатер. Все на работу, а я к старосте лагеря. Так как мужчины болтливые, да и по жизни сплетники еще те, я заранее знала, что меня ожидает допрос. За старостой послали гонца еще ночью. А мне завязали руки, залепили рот и кинули в отдельную клетку.

Иду, в груди подавленность борется с торжеством. С одной стороны безумно рада, что Эрей Авель жив. А с другой — расстроена. Он не такой… Злой, страшный, к тому же не узнал меня. Или не увидел?!

А третьего не дано. Не хочу верить, что увидел, узнал и не принял, пренебрег. Нет, нет и нет. Немыслимо!

И все равно в груди теплиться надежда, что он не такой. Просто притворяется, чтобы держать этих крестьян в страхе. А когда был со мной, видела его настоящего. Такого… такого теплого, притягательного, ласкового, надежного и волшебного. Моего Эрея Авеля.

А что до его слов. У этих человекообразных бабочек, похоже, комплексы на тему имен. Надо будет разобраться с этим, поспрашивать. Но аккуратно. Бабка Дульсия тогда быстро выгнала, стоило только кланы их упомянуть.

Ведет вчерашний пьяница, в глаза даже не смотрит. Стыдно?

Подошли к шатру, распахнули полог. Пахнуло жаром, как из парилки. А еще утро! Внутри — теплица, огурцов только не хватает. Сидят мужчины полукругом на мешках, пеньках и досках. Посередине столбик доверху, что центр палатки натягивает и поддерживает форму. Знаю такое, видела на полигоне, как папины солдаты за полчаса палатку разворачивали, сворачивали, снова разворачивали. Тренировались. А я маленькая сидела на коленках у капитана дяди Миши и хлопала в ладоши от восторга.

Четко посередине, за столбиком дедушка сидит в бежевой рубахе нараспашку с пышными рукавами, в глаза бросаются густые черные кудри на медной груди, что выдает его сельскохозяйственный профиль, коричневые штаны кожей протертой поблескивают. Поежилась, бедный, преет, сидит. У этого стул нормальный, значит, он тут барин.

Смотрит на меня хмуро, но не со злостью, скорее читается озадаченность. А остальные поглядывают то на него, то на меня.

— Ну здравствуй, дочка, — выдает дедуля. Голос мягкий, мудрый, добрый такой.

— Здравствуйте, — выдаю сипло, голосу моему «алес» после вчерашнего. Пытаюсь продрать горлышко. Побаливает.

— Дочка, ты поближе подходи. Дай рассмотрю.

Обхожу. Теперь столбик за спиной. Гнетущая атмосфера добавляет напряжения. Дедуля щурится.

— Ты вчера кричала? — спрашивает.

— Да она, — бросает мужчина справа. В нем узнаю нашего инструктирующего. Дедуля жестом его затыкает.

Киваю. Я кричала и визжала, и ругалась. Что лгать?

— Имя владыки знаешь? — С нажимом спрашивает.

Киваю. Ощущаю мимолетный страх в глазах окружающих.

— Да ее на Поляне нашли, сбрендила девка, — встревает еще один мужчина. Это всадник, что рядом ехал. — Придумала она имя и крикнула.

— Там одни сумасшедшие живут, — встревают еще. — Болтают про миры какие-то, что пришлые, а то и прилетевшие.

— Ага, и про рабство, а некоторые мессий из себя строят.

— Тише! — рявкнул дедуля. Все сразу и умолкли. Грозный, на первый взгляд и не скажешь. — На Полянку-то не тянет, девочка?

Отрицательно мотаю головой. Они думают, там сумасшедшие живут?! А если я заявлю, что с планеты Земля? Такой же посчитают?

— Как ты оказалась у нас? — продолжает допрос.

Все затаились.

Вот уж дилемма. Что им сказать? Формирую ответ, как на семинаре в институте по теме, которую не знаю конкретно, но представляю абстрактно. Лень матушка порождает находчивость.

— Побежала на крики, — сиплю. — Выпутала из паутины дочь вашего начальника, э… лорда, меня вместо благодарности сюда упекли.

Удивленный вид делает. Сглатываю.

— Из деревни? — вдруг спрашивает.

Киваю.

— А отец кто?

Пожимаю плечами. Тут дедуля ко мне корпус подает, руками на коленки облокачивается. В такой позе, будто с претензией ко мне.

— Может, какой высокий лорд мимо вашей деревеньки проезжал? Аль на ночь оставался? Что мать говорила? Где отец твой?

— Пилей, да нет в ней кровей благородных… — встрял сидящий сбоку мужчина. Этот на дровосека или кузнеца похож. Широкие плечи, борода, как у султана.