Давайте представим, что, выполнив возложенную на них миссию, пришельцы улетели к себе домой. Все наблюдения указывали на то, что биосфера Земли стабилизировалась, и их итоговый отчет выглядел бы примерно так: «Маловероятно, что в ближайшие сотни тысяч лет здесь произойдет что-нибудь заслуживающее нашего внимания. Эусо-Эусоциальныенасекомые, ныне доминирующие среди беспозвоночных в наземных экосистемах, были ее венцом на протяжении последних

ста тысяч лет, и можно с уверенностью предполагать, что ситуация не изменится и в следующую сотню тысяч лет».

Однако вскоре после отбытия инопланетных гостей на Земле произошло нечто из ряда вон выходящее. Мозг одного из видов австралопитеков начал быстро увеличиваться в размерах. Если во время визита пришельцев он составлял 500-700 см³, через 2 млн лет он вырос до 1000 см³. Еще через 1,8 млн лет он достиг показателя 1500-1700 см³ — вдвое больше, чем у предкового австралопитека. Появился Homo sapiens — человек разумный, и в мгновение ока завоевал Землю.

Если бы потомки тех первых инопланетных ученых решили снова заглянуть на Землю в наше время (предположим, что последние 3 млн лет они были заняты изучением более интересных звездных систем), они были бы в шоке от увиденного. Случилось почти невозможное. Один из двуногих приматов не только выжил, но и построил примитивную цивилизацию. Что еще более удивительно (и в то же время страшно), в данный момент он энергично разрушает собственную биосферу.

Несмотря на свою мизерную биомассу (если сложить штабелем всех особей — а их более семи миллиардов, — они уместились бы в куб с гранью 2 км), новый вид стал силой геофизического масштаба. Он подчинил себе энергию солнца и ископаемого топлива, перенаправил на свои нужды значительную часть запасов пресной воды, подкислил воды Мирового океана и изменил атмосферу до потенциально смертельного состояния. «Нельзя так издеваться над собственной планетой! — воскликнули бы пришельцы. — Надо было прилететь сюда раньше — мы могли бы предотвратить эту трагедию».

Возникновение современного человека было счастливой случайностью — то есть счастливой для нас (и то на некоторое время) и несчастливой для большинства остальных форм жизни (и, к сожалению, навсегда). Все перечисленные преадаптации, послужившие эволюционными шагами на пути к человеческим качествам, могли, сложившись в определенную последовательность, подвести вид

крупных млекопитающих вплотную к эусоциальности. Каждой из них разные ученые отводят роль того важнейшего фактора, который и запустил стремительную эволюцию от ранних гоминид к современному человеку. Почти все эти гипотезы отчасти справедливы. Однако ни одна преадаптация не имела смысла сама по себе, но лишь как элемент уникальной цепочки событий — одной из многих возможных и единственной осуществившейся.

Но какая же сила, движущая эволюцию, дала нашим предкам нить Ариадны, при помощи которой они безошибочно прошли весь эволюционный лабиринт? Какие черты окружающей среды и наших предков обусловили «правильную» последовательность генетических изменений?

Рука Господа нашего, скажут верующие. Однако такая работа вряд ли по плечу даже сверхъестественной силе. Чтобы создать человека таким, какой он есть, Богу пришлось бы окропить человеческий геном астрономическим числом генетических мутаций и на протяжении миллионов лет поддерживать среду обитания древних предшественников людей в нужном состоянии. Это все равно что проделать такую работу при помощи генератора случайных чисел. Не божественный замысел, а естественный отбор стал той силой, что провела наших предков по эволюционному лабиринту.

На протяжении полувека серьезные ученые (и я в их числе), искавшие биологическое объяснение происхождения человека, склонялись к тому, что главной движущей силой человеческой эволюции был родственный отбор. На первый взгляд родственный отбор — то есть формирование важных для всей группы свойств, называемых совокупной приспособленностью, — казался исключительно привлекательной, можно даже сказать, соблазнительной гипотезой. Согласно ей, родителей и детей, а также двоюродных братьев, сестер и других непрямых родственников объединяет общая цель, согласованное достижение которой возможно за счет самоотверженных действий по отношению друг к другу. В такой группе альтруизм в среднем действительно выгоден каждому, поскольку если особи имеют общее про-

исхождение, у них много одинаковых генов. Принося себя в жертву, чтобы родственники — носители общих генов — могли жить, альтруист повышает вероятность выживания собственных генов в следующем поколении. Если это повышение более значимо, чем среднее число генов, потерянное из-за невозможности передать свои гены непосредственному потомству, то альтруизм выгоден и тогда складываются условия для возникновения общества. Поведение, направленное на самопожертвование ради родственников, отчасти проявляется в разделении общества на размножающиеся и неразмножающиеся касты.

К сожалению, основы общей теории совокупной приспособленности, основанные на принципах родственного отбора, обрушились на наших глазах, а подкреплявшие ее факты, как теперь понятно, в лучшем случае допускали двоякое истолкование. Эта замечательная теория (которая, честно говоря, и прежде не слишком хорошо объясняла материал) ныне обратилась в прах.

Другое объяснение происхождения общественных насекомых с одной стороны и человеческих обществ — с другой предлагает новая теория общественной эволюции, разработанная отчасти мной и биологами-теоретиками Мартином Новаком и Кориной Тарнита, отчасти усилиями других исследователей. У муравьев и других эусо-эусоциальныхбеспозвоночных процесс эволюции понимается не как родственный или групповой отбор, а как отбор на индивидуальном уровне по линии матки (у муравьев и других перепончатокрылых); при этом каста рабочих особей является как бы продолжением фенотипа матки. Такой эволюционный путь возможен потому, что на ранних стадиях колониальной эволюции матка отселяется далеко от родной колонии и самостоятельно создает членов новой. У людей же новые группы образуются и всегда образовывались принципиально иным путем — во всяком случае, так считаю я и некоторые другие ученые, и наша интерпретация основана на данных сравнительной биологии. Эволюционной динамикой людей движут как индивидуальный, так и групповой отбор. Первое описание этого многоуровневого процесса мы находим в «Происхождении человека» Чарльза Дарвина:

«Если бы, например, какой-нибудь один член племени, более одаренный, чем все другие, изобрел новую западню, оружие или какой-либо новый способ нападения или защиты, то прямая личная выгода, без особого вмешательства рассуждающей способности, заставила бы других членов общества подражать ему; таким образом, выиграли бы все. С другой стороны, привычное упражнение в новом искусстве должно было, в свою очередь, развивать до некоторой степени умственные способности. Если новое изобретение было важно, то племя должно было увеличиться в числе, распространиться и вытеснить другие племена. В племени, которое стало многочисленнее вследствие таких причин, будет всегда более шансов для рождения других одаренных и изобретательных членов. Если такие люди оставят детей, которые могли бы наследовать их умственное развитие, то шансы для рождения еще более одаренных членов несколько возрастут, а в маленьком племени положительно поднимутся. Даже в том случае, если эти люди не оставят потомков, в племени будут все-таки находиться их кровные родственники; а из опыта сельских хозяев известно, что можно получать желаемые особенности при тщательном разведении животных из семьи убитой особи, в которой по смерти оказались ценные качества»².

Многоуровневый отбор складывается из взаимодействий между силами отбора, действующими на признаки отдельных особей и группы в целом. Эта теория призвана заменить традиционную точку зрения, основанную на генеалогическом родстве или каком-либо ином показателе генетического сходства. Кроме того, Мартин Новак предлагает рассматривать новую теорию как альтернативу многоуровневому отбору в случае общественных насекомых. В рамках