Солдат дернул его за цепь, несильно, как бы призывая к порядку. Крон и чиновник, с которым он разговаривал, возвращались к своим подопечным. Барон замолчал. Ведьма и маг двинулись дальше. Зарина заметила, что маг искоса поглядывает на нее и сообразила, что они столкнулись с Владиславом вовсе не случайно. Крон хотел запугать ведьму, но добился совершенно противоположного эффекта.

– Но вот мы и пришли, – сказал имперский маг и толкнул дверь камеры. Оттуда несло гарью, кровью и человеческими испражнениями.

Зарина увидела Гёсу. Экен был привязан к чему-то вроде наклонного хирургического стола. Вся виртуозная работа Поджера на груди экена была грубо распорота. Крон удовлетворенно смотрел на стремительно бледнеющее лицо ведьмы. Зарина смотрела на вскрытые свежие шрамы, на белые осколки кости, вспоминая, как налегал на рыбу и прочие морепродукты абсолютно равнодушный к ним Гёса. Как под смешки ведьм в охотку умял коробку школьного мела. Как валялся на пляже, хотя терпеть не мог загорать. А сколько своей собственной Чи она вложила, чтобы эти кости срослись сказочно быстро!

Виноватое выражение в глазах экена стало последней каплей.

– Мы здесь свято чтим указы императора, хотя можем считать некоторые из них грустной ошибкой, – мерзко улыбаясь, сказал маг. – С вашей головы и волос не упадет. Но на всякую голытьбу, вроде экенских наемников, к счастью, мы еще можем найти управу.

Палач переложил в своем тазу какие-то неприятно звякнувшие инструменты. Рядом с ним, на заляпанном кровью столе, лежали вещи экена – меч и ивовая дудка.

– Приступай, – приказал Крон и закрыл дверь.

Наемник и ведьма обменялись такими хищными улыбками, что маг вздрогнул и наконец почувствовал неладное.

– Вы сделали очень большую ошибку, что привели меня сюда. Последнюю в своей жизни, – сказала Зарина.

Крон вскинул руки в привычном жесте, собираясь усмирить дерзкую ведьму. Именно этого Зарина и ждала. Вместо того, чтобы отшатнуться, ведьма вскинула руки навстречу магу. Сверкнул кинжал, молнией вылетая из рукава. Крон закричал, глядя на торчащую из ладони рукоять. Кровь узким ручейком бежала к запястью. Имперский маг лишился возможности призвать свою Чи. Палач изумленно хрюкнул и на миг отвлекся от Гёсы. Экен изловчился и схватил со столика флейту.

– Гёса, давай! – крикнула Зарина.

И Гёса дал. Он приложил флейту к губам и заиграл. Эту музыку Зарина узнала. Мелодия, от которой замок дракона начал рассыпаться, как карточный домик, была чуть мрачнее. Но ритмический рисунок музыки Шенвэля и Гёсы был один и тот же.

Затрещала поперечная потолочная балка, под которой неосторожно встал маг. Вырывая из потолка ребра жесткости, балка рухнула вниз, попав точно на вытянутые руки Крона и сбив мага с ног. Но это было только начало. Зарина и Гёса только взялись за Цепь Синергистов, только начали ее раскручивать. А намеревались они выжать из нее все, что можно. Зарина научила Гёсу призывать Чи в тех ситуациях, когда кровотечения было не избежать, и вся магическая энергия, которую экен успел накопить, была при нем.

Под ногами у Синергистов задрожал пол, с потолка посыпалась отсыревшая штукатурка, а за ней и кирпичи. В камере стремительно потемнело. Стены закручивались вокруг Синергистов в узкую спираль. Камера смертников превращалась в воронку смерти. А потом, как рассказывал палач, единственный, кого подняли из руин способным к связной речи и вторым из живых, «стены как крякнули, как загудели, и давай танцевать».

Стены наплясались быстро.

Зарина посмотрела вверх.

Вокруг, под крутым углом уходя вверх, возвышались стены. Они состояли из плотно прижатых друг к другу, изломанных и скрученных досок, кирпичей и камней, не так давно бывших стенами Имперской Канцелярии, сейфов, тел и секретных дел, оставшихся незаконченными навсегда. Снизу отдельные составляющие не были различимы, и ведьме казалось, что она находится на дне огромной помойки. По мнению Зарины, Имперская Канцелярия всегда именно этим и была. Ведьме стало немного жаль невинных узников, погибших вместе с палачами. Но, как говорят мандречены, лес рубят – щепки летят. Далеко–далеко над краем колодца, в который превратилась камера, синело небо с легкой перистой тучкой ровно по центру. Гроза унеслась к морю. Откуда-то пахло гарью. Но это был не тошнотворный запах старой копоти, а свежее, неумолимое дыхание открытого пламени. Огонь занялся от факелов, масляных ламп, свечей и пыточных жаровен. Справа от ведьмы на толстой папке с грифом «сов.секретно» стояла целехонькая герань в горшке. Прямо перед Зариной причудливым осьминогом раскинулась ржавая цепь. За цепью в груде штукатурки обнаружился палач, прикрывавший голову руками, а чуть подальше лежал на сорвавшемся с креплений столе Гёса, удивительно напоминая младенца в детской ванночке.

– Ты делал Музыку? – спросила ведьма. – Как?

Экен пожал плечами.

– Помнишь, в замке дракона, я вместе с Лайто танцевал? – сказал он. – Я тогда стал Музыкантом. А Лайто сказал мне, где найти учителя Музыки. Я, правда, всего три урока успел взять…

Зарина смотрела на флейту. Ни палачу, ни Крону не пришло в голову, что самое страшное оружие экена – вот эта потрескавшаяся ивовая дудка.

– Но почему ты мне не сказал?

Экен усмехнулся:

– Ну… вдруг тебе не понравилось бы.

Зарина улыбнулась. Нос ее заострился.

– Мне очень нравится, – сказала ведьма.

– Я буду играть тебе каждый вечер, перед сном, – оскалившись, словно волк, ответил Гёса.

Экен глазами указал на палача. Зарина подняла руку, целясь в дрожащий зад.

– Может, я сам? – спросил экен.

Ведьма пожала плечами и пережгла веревки на Гёсе пучками Чи.

– Я ведь за вас еще и не принимался по-настоящему, только так… подготовил, – запричитал палач. – Лишней капли крови не пролил… Мы люди подневольные… Пощадите, у меня дети малые…

Гёса скривился, вспомнив, как недавно говорил Шенвэлю то же самое. Зарина же изменила свое решение, услышав о детях.

– Ладно, пусть живет, – пробормотал экен.

– Запомни тех, кто на самом деле заботится о твоих детях, – добавила ведьма. Палач истово закивал.

– Благодетельница, – забормотал он. – Всю жизнь буду за вас богов молить…

– Подойди к нему и положи руку на грудь, – сквозь зубы сказала Зарина палачу. Тот поспешно повиновался.

– То, что руки эти сделали, все что взяли, пусть вернется к хозяину своему, все до последней кровиночки, станет все одно! – нараспев произнес Гёса.

Палач страшно закричал. Грудь экена охватило синее свечение. Наемник закрыл глаза. Прием Чи требовал не меньших усилий, чем ее выброс. Зарина не любила смотреть, как работает это заклинание. Было что-то противоестественное в стремительно закрывающихся шрамах, в быстро срастающихся костях и втягивающейся обратно в жилы крови. Ведьма отвернулась и тут заметила руку мага, торчащую из щебенки. Камень в перстне сиял зеленью в косо падавших на дно воронки теплых солнечных лучах. Пальцы спазматически сгибались, их хозяин был еще жив. Переведя взгляд, Зарина увидела за рухнувшей балкой Крона. Но не сразу узнала имперского мага.

Лицо истинного мандречена куда-то исчезло. У мужчины, чьи руки раздавило балкой, были тонкие, мелкие черты лица и рыжие, с подпалинами, коротко остриженные волосы. Глаза его, широко распахнутые от боли, были желтыми, как мед, с узкими черными полосками вертикальных зрачков.

Ведьма ахнула. Она поняла, в чем дело. В обычное время Крон скрывал свое лицо под искусной оптической иллюзией, которая слетела при ранении – у мага не осталось сил поддерживать ее. Движения всех лицевых мышц Крона проступали через магическую маску, как сквозь мокрую салфетку. Но передать тонкие движения глаз и мимических мышц через такую иллюзию очень сложно – прежде всего потому, что движения глаз у оборотней не соответствуют человеческим. Этим и объяснялся слепой, неподвижный взгляд имперского мага.

– Ты – татцель! – закричала Зарина. – И ты, скотина, борешься за чистоту человеческой расы?!