Магкарточки сменились на рисованные картинки, на которых развратные девицы сделались еще более задастыми и сисястыми, а заодно уж повеяло от их облика чем?то этаким, классическим, с духом Королевской картинной галереи.
— Вот! Вороги, значит, налетели, а Физдамокла дома не было.
— Экая незадача…
— А то. Он на поле сидел. Думал.
— Об чем?
— О судьбе мира!
Сигизмундус проникся к герою большим уважением, поелику человек пустой о судьбах мира думать не станет, человеку пустому на мир наплевать. Себастьяново же неугомонное воображение мигом нарисовало, что поле с колосьями перезревшее пшеницы, что заросли лопухов по краю его, весьма подходящие для всякоего думанья. И Физдамокла нарисовало, все в той же холщовой рубахе, изрядно замызганной от частого ношения. Физдамокл сидел в лопухах, пучил глаза от натуги и, прислушиваясь к бурлению в животе, думал, что жениться все ж пора пришла.
Хоть бы и на Мане.
А то ж этак, на своей?то готовке не то, что в лопухи, к Богам попасть можно.
— Ну они?то взяли и все пожгли.
— Зачем?
— Для порядку.
— Экие… порядочные вороги.
— Ну еще от злости. Они ж Физдамокла искали…
…и странно, что не нашли, на поле?то, посеред лопухов и мыслей о высоком. С другое стороны Сигизмундус верно заметил, что неизвестные вороги, чьи лица прямо таки просились на плакаты «Их разыскивает полиция», отнюдь не главные герои, потому и ума от них требовать грешно.
И вообще, нечего придираться.
Давно ж все было, вот и запамятовались детали, повылетели из головы Янековой.
— И вот, — дрожащим голосом продолжил Янек. — Физдамокл возвращается домой… и видит, что нету деревни. Сгорела…
Себастьян прикинул, что на поле несчастный Физдамокл провел не один час, верно, судьба мира все никак не складывалась, ну или живот не унимался.
А может, умаялся думать несчастный кузнец? Вот и прикорнул, не заметил ни пожару, ни криков… бывает.
— И Маню зарубили… поглумились сначала, а потом зарубили…
Янек тоненько всхлипнул и признался:
— Очень трагично выйти должно…
Сигизмундус тоже всхлипнул, ему было нечеловечески жаль несчастную Маню, которая так и не дожила ни до счастливого замужества, ни до первой семейной свары, ни до первой оплеухи…
— И Физдамокл решил мстить! — Янек ударил себя в грудь кулачком. — Я книгу так и назову «Месть Физдамокла».
— Удачно. А лучше «Кровавая месть Физдамокла».
Янек задумался, впрочем, не на пару часов.
— Точно! Звучит, а? «Кровавая месть Физдамокла»… он откопает свой меч.
— Меч?
— Ну да…
— Откуда у кузнеца меч?
— Ай, какая разница? Пускай от матери егоной остался… точно! — Янек аж подпрыгнул. — Меч и еще перстень с гербом! Она у Физдамокла не просто так была, а княжною… ну, когда?то она из дому сбегла по большой любви…
…прихватив с собой, надо полагать, шкатулку — другую золотишка и еще, по некой одной ей ведомой княжеской надобности меч. Полуторник. Аль вовсе двуручный, чтоб уж оно совсем солидно гляделось.
— И вот, он откопает меч и перстень и пойдет мстить…
— А…
— Я знаю, — Янек не позволил вопрос задать. — У них в селе совершенно случайно поселился великий мастер по мечному бою, который и разглядел в Физдамокле талант.
Физия Физдамоклова сделалась озадаченною. До сей поры он в себе два таланта знал, к питию хмельной браги, которую мог усвоить и перебродившую, чем снискал немалое мужиков уважение, и к битию морд. Последнее обходилось без высокого фехтовального умения, по — простому, кулаками.
— Разглядел и взялся учить… и научил всему, что сам знал. А мастер был тот не простой, а цианьский… я как?то видел, как один цианец пятерых уложил. Главное, что сам махонький, сухонький. Тут скокнет, там скокнет… а здоровые мужики и падают.
Себастьян почти увидел несчастное лицо цианьского мастера — мечника, каковой узрел нового своего ученика. И удивленное — оного ученика, пытавшегося понять, на кой ляд ему куда?то там скокать с мечом, когда одного удара кулака в харю довольно, чтоб привести противника в состояние безоговорочной капитуляции.
— В общем, был у него меч. И мечом он махал так, как никто в княжестве! — упрямо повторил Янек и покосился, будет ли Себастьян спорить, но слушатель оказался на редкость благодарным, кивнул рассеянно, мол, так и надо.
И правильно.
История?то Янекова, а значится, он полное право имеет придумывать, как оно там было. Кому не нравится, пущай свою выдумает.
— И взял Физдамокл свой меч! И воздел над головой, и принес клятву всем богам, что не будет он знать ни сна, ни покоя, пока не отомстит за Маню!
…за спаленную кузню, дом и книжку, что в этом доме осталась врагам на поругание, не говоря уже о картинках со срамными бабами. За такое и вправду стоило в морду дать.
— И пошел он разбойников искать…
— И как?
— Нашел, — уверенно заявил Янек. — И всех убил.
— Кровожадный какой.
— Так он за Маню мстил!
— Тогда ладно, — Себастьян признал, что причины для кровожадности у Физдамокла имелись, а к разбойникам он в силу профессиональной деформации сочувствия не испытывает. Напротив, коль их сельский кузнец отыскал, то стало быть, недолгою была бы их карьера.
И Янек, ощутив этакое сомнение, поспешно добавил:
— Физдамокл по следу прошел. А он был знатным следопытом… у него отец из охотников.
— Ты ж говорил, что кузнецом он был.
— Кузнецом. А в свободное время — охотником.
Действительно, почему бы и нет?
— Физдамокл отыскал их логово в самой гуще леса… и всех убил.
— Ты уже говорил?
— Да? Тогда извини… то есть, он всех простых убил, а главаря ранил смертельно, и тот перед смертью признался, что они деревню не просто так сожгли, а с умыслом!
Себастьян кивнул: понятно. Преступный умысел всегда является обстоятельством отягчающим, способствующим увеличению срока на каторге.
— Они хотели Физдамокла убить, потому как он не просто — так кузнец, а княжич! Во! — Янек пальцем ткнул в потолок, и от движения этого шарахнулись в сторону тени. — Ну, у него ж мать княжной была, значит, княжич… а старый князь, который Физдамоклу дедом был, помирать решил. А наследников у него нет. Ну и его советник решил, что сам станет князем. Только Физдамокла убьет. — А чего он раньше?то?
— Ну… не знал… а тут вдруг тайна вскрылась… случайно… ай, какая разница? Главное, что тут Физдамокл осознал.
— Что осознал?
— Как что? Предназначение свое! Он должен добраться до старого князя и открыться ему, а потом взойти на трон… ты не подумай, власть ему не нужна, он благородный герой. Он желает, чтоб люди в княжестве хорошо жили, все до единого…
— Задача…
— А то! Он же ж не зазря трактаты читал! У него и план имелся, как все по уму сделать, по справедливости, — Янек шмыгнул носом. — Он и пошел… ну там приключения всякие… он там ведьмака спасет одного, сильно могутного, и тот Физдамоклу в верности поклянется. И еще королевну эльфийскую…
— И она тоже в верности поклянется?
— Ты что! Она ж баба… она влюбится…
Себастьян потряс головой, отгоняя образ утонченной эльфийки, которая вдруг, не иначе с помутнения рассудку, прониклась чувствами к сельскому кузнецу, пускай и княжеских кровей. Образ не отгонялся.
Эльфийка вздыхала утонченно, на разные лады, согласно свитку «Тридцать три лукавых взгляда или Высокое искусство бессловесной беседы сердец». И ресницами трепетала, создавая тайное послание в технике «последнего луча заката, что, в прощальном вздохе, касается лепестка белой лилии», доступного лишь эльфам. Но Физдамокл эльфов до сих пор не видал, техникою не владел и оттого подобные признания, пожалуй, чересчур уж откровенные для девицы королевского дома, оставались по?за его пониманием.
Напротив, эльфийку он от души жалел.
Тощая.
И без сисек. А баба без сисек — что конь без гривы, глядеть на этакое паскудство больно. Он и не глядел, но эльфийку норовил подкормить, сальцем там чеснокового посолу, аль мясцом, брагу совал вновь же, потому как брага, со сметаною свежей мешаная, для бабьего тела пользительна…