Девочка посмотрела вниз на драконов. Ее сразу затошнило. Отец был прав. И Рогон тоже. Там, внизу, умирали только что вылупившиеся. Другие не убивали их, хотя и не медлили, окружая умирающих и дожидаясь их последнего вздоха. Так много драконов оказались нежизнеспособными. Почему? Из-за того, о чем говорил Рогон?

Снова вернулась Тинталья. Вниз полетела еще одна туша, едва не задев молодых драконов. Тимара не поняла, что это за животное. Оно было крупнее оленя, с округлым телом, покрытым жесткой шерстью. Мелькнула толстая нога с раздвоенным копытом, и тут же драконы заслонили добычу. Это точно не олень, подумала Тимара, хотя оленей ей приходилось видеть не так уж часто. Топкие кочки не очень-то подходят для оленей. Чтобы добраться до подножия холмов, окаймляющих речную долину, нужно идти много дней. Так далеко от дома заходят только дураки. Эти горе-охотники съедают все припасы по дороге туда, а на обратном пути им приходится питаться своей добычей. Так что в конце концов либо добыча наполовину протухает, либо ее остается столько, что становится ясно: уж лучше бы охотник добыл всего лишь дюжину птиц или жирную земляную ящерицу, но поближе к дому. У той твари, которую принесла Тинталья, была блестящая черная шкура, мясистый загривок и широко расставленные рога. Интересно, что это, подумала Тимара и ощутила мимолетное касание драконьих мыслей: «Еда!»

Гневный голос Рогона заставил ее снова прислушаться к разговору мужчин.

— Послушай, Джеруп: если за год эти твари не встанут на ноги и не научатся летать и самостоятельно охотиться, они или сдохнут, или станут угрозой для людей. Сделка не сделка, а мы за них не отвечаем. Всякий, кто не может себя прокормить, жизни не заслуживает.

— Нет, Рогон, не такую сделку мы заключили с Тинтальей. Мы не приобрели права решать, жить этим созданиям или умереть. Мы обещали охранять их, если Тинталья будет защищать устье реки от калсидийских кораблей. И я считаю, что с нашей стороны будет умнее сдержать свое слово и дать этим детишкам шанс вырасти и выжить.

Рогон поджал губы.

— Шанс. Ты чересчур заботишься о том, чтобы дать кому-нибудь шанс, Джеруп. Однажды это тебя угробит. Да вот хотя бы сегодня! Что, та тварь думала о том, чтобы дать тебе шанс на жизнь? Нет. Я уж молчу о том, что ты получил одиннадцать лет назад! Когда тоже дал шанс выжить!

— Вот и молчи, — отрывисто сказал отец.

По тону было понятно, что он вовсе не собирается признавать правоту Рогона.

Тимара ссутулилась. Ей хотелось сжаться или стать одного цвета с корой дерева, как это умеют некоторые древесные ящерицы. Рогон говорил о ней. И говорил громко, потому что хотел, чтобы она слышала. Ей не стоило с ним заговаривать, а отцу не надо было заставлять Рогона признать ее присутствие. Маскироваться всегда лучше, чем драться.

Она знала, что Рогон — друг ее отца, хотя и говорит о ней резко. Они выросли вместе, вместе учились охотиться и лазить по деревьям, были друзьями и компаньонами большую часть жизни. Она видела их на охоте, видела, как согласованно, словно пальцы одной руки, они двигаются, подкрадываясь к дичи. Как курят и смеются. Когда Рогон повредил руку и не смог ни охотиться, ни убрать урожай, ее отец кормил обе семьи. Тимара помогала ему, хотя никогда не ходила отдавать долю добычи. Какой смысл было тыкать Рогона носом в то, что он принимает помощь от существа, которому, по его мнению, не следовало даже рождаться?

Вот и сейчас, движимый дружескими чувствами, Рогон примчался, чтобы убедиться в добром здравии ее отца, и разозлился из-за того, что отец рисковал жизнью. И по той же самой дружбе Рогон хотел, чтобы Тимары не было на свете. Он не мог спокойно смотреть, во что превратилась жизнь товарища из-за нее. Тимара была обузой, лишним ртом, и никакой пользы от нее не предвиделось.

— Я не жалею о своем решении, Рогон. Я его принял, а не Тимара. Так что если хочешь кого-то винить, вини меня, а не ее. Смотри мимо меня, не мимо нее! Это я пошел за повитухой, спустился, подобрал своего ребенка и принес домой. Потому что с того момента, как я посмотрел на нее, только что родившуюся, я знал, что она имеет право на свой шанс. И меня не заботит, что у нее когти и полоса чешуи вдоль хребта. Мне все равно, какой длины ее ступни. Я знал, что она заслужила шанс. И я был прав, разве нет? Посмотри на нее. С тех пор как она подросла и смогла ходить со мной по ветвям, она доказала свою полезность. Тимара приносит домой больше, чем ест, Рогон. Не в этом ли польза от охотника и собирателя? И что с того, что тебе неловко на нее смотреть? Или тебе неловко, что я нарушил дурацкие правила и не дал выбросить своего ребенка на съедение зверям? Или ты смотришь на нее и убеждаешься, что правила плохи? И подсчитываешь, сколько детей могло бы у нас вырасти?

— Я не хочу это обсуждать, — сказал Рогон.

Он встал так резко, что чуть не потерял равновесие. Что-то в словах отца задело его за живое. Рогон, кстати, был одним из лучших древолазов. Никто в этом еще не превзошел его. По спине Тимары вдруг пробежал холодок. У Рогона есть дети. Двое. Мальчики. Одному семнадцать, другому двенадцать. Неужели его жена ни разу не беременела за те пять лет, что прошли между рождением одного и другого? Или у нее были выкидыши? Или повитуха унесла сверток-другой у него из дома в темную чащу?

Тимара отвернулась и стала смотреть на берег. А вдруг отец неосторожными словами разрушит дружбу? Не надо об этом думать, решила она и уставилась на драконов. Их уже было меньше, а от коконов, из которых никто не проклюнулся, почти ничего не осталось. Многие зрители выглядели расстроенными. Диводрево — ценный материал, и кое-кто думал, что, когда драконы вылупятся, оболочки можно будет продать. Посмотреть на драконов пришли и такие, которых само зрелище не так уж и интересовало; прежде всего они рассчитывали на выгоду. Тимара пробовала сосчитать оставшихся драконов. Вначале было семьдесят девять бревен диводрева. Из скольких же вылупились жизнеспособные драконы? Но новорожденные все время беспорядочно сновали туда и сюда, а когда Тинталья принесла еще одного оленя, наступивший хаос свел все усилия Тимары на нет. Отец подсел к ней поближе. Девочка заговорила первой, как будто не слышала его разговора с Рогоном:

— Я насчитала тридцать пять.

— Тридцать два. Их легче считать по цвету — каждый отдельно, потом сложить.

— А-а…

Повисло молчание, затем отец заговорил снова, проникновенно и серьезно:

— Я сказал ему правду. Тимара. Таково было мое решение. И я ни разу о нем не пожалел.

Тимара промолчала. Что она могла сказать? «Спасибо»? Но это прозвучало бы неискренне. Приходилось ли когда-нибудь детям благодарить родителей за то, что те не убили их? Должна ли она говорить «спасибо» отцу за то, что он не позволил ее выбросить?

Она почесала затылок, задев когтями чешую, и неловко сменила тему:

— Как ты думаешь, сколько из них выживет?

— Не знаю. Думаю, что очень много будет зависеть от того, сколько еды принесет им Тинталья и выполним ли мы условия сделки с ней. Посмотри туда.

Самые сильные из юных драконов уже сгрудились у туши. Они не отталкивали своих более слабых собратьев, просто вокруг добычи уже не было места, и своего никто не уступал. Но отец показывал не туда. На краю площадки появились люди с корзинами. У многих на лицах виднелась татуировка. Раньше они были рабами, а с недавних пор поселились в Дождевых чащобах в надежде начать новую жизнь. Шедший первым выскочил вперед, опрокинул свою корзину и торопливо отбежал обратно. Серебристая куча еще бьющейся рыбы расползлась по серой земле. Второй добавил свою ношу туда же. Затем третий.

Драконы, которым не хватило места около туши, это заметили. Все они постепенно развернулись, присмотрелись, а затем, словно по команде, оставили своих насыщающихся собратьев и побежали к пище, мотая клинообразными головами. Четвертый человек вскрикнул и бросил свою ношу. Корзина упала, рыба вывалилась. Человек не стал попусту геройствовать, а развернулся и во все лопатки побежал прочь. Еще трое бросили свои корзины там, где стояли, и тоже помчались наутек. Не успели они добежать до деревьев, как драконы уже набросились на рыбу. Тимаре они сейчас напоминали птиц — хватали по рыбине и запрокидывали головы, чтобы проглотить. Следом за первой группой подоспели прочие. Они едва ковыляли и шатались. Это были увечные: хромые, слепые и просто недоумки. Они брели, издавая пронзительные вопли. Вдруг один синий упал на бок и остался лежать, перебирая лапами, словно продолжал идти. Прочие не обратили на него внимания. Однако скоро он станет для них пищей, подумала Тимара.