– Верую в Бога Истинного, святого, Спасителем нами названного, с небес спустившегося и грехи наши на себя принявшего, – раздался в наступившей тишине голос ведьмы, ровный и сильный, словно она провела эту ночь не в подвале в ожидании утра и неизбежной мучительной казни.

Толпа разразилась криками – мол, как же так, кровососка – и в Спасителя верует? И Символ Веры произнесла?..

Этлау величественно простер руку – в ней сейчас был зажат короткий коричневый жезл имперского судьи, хотя здесь, в северном Эгесте, а если честно, то просто в Нарне, пусть даже и на самом его рубеже, законы Империи Эбин не действовали.

– Понятно мне, подсудимая. Ну что ж, раз ты смогла произнести «верую», значит, ты не принадлежишь к богомерзким и отвратным последователям Салладорца, да будет проклято во веки веков его имя!.. Отвечай на вопросы, и отвечай правдиво...

– Какая мне разница, инквизитор? – неожиданно резко перебила его ведьма. – Я уже приговорена. Костёр приготовлен. Так что...

– Молчать! – рявкнул Этлау, бледнея от ярости. Собой маленький инквизитор сегодня отчего-то владел очень плохо. – Отвечай только на вопросы! Итак, когда впала ты в злоделание, когда начала изводить скот и посевы, потраву нерождённых младенцев, порчу семени в мужских чреслах? Кто надоумил тебя поступить так и кто научил?

– Меня никто не учил, инквизитор, – ровным и спокойным голосом ответила ведьма. – Я дошла до всего сама.

– Значит, ты признаёшься? – тотчас подхватил Этлау.

– В чем?

– В злокозненных и богомерзких деяниях посредством запретной волшбы...

– Нет, не признаюсь, – сказала ведьма, гордо глядя прямо в лицо отцу-экзекутору. – Доказывай, инквизитор.

– И докажу, докажу, можешь не сомневаться, – хищно усмехнулся Этлау. – Брат-обвинитель, твоё слово. Раз подсудимая упорствует в отрицании...

И Этлау сложил руки на груди, как бы давая понять, что председатель суда свою роль сыграл и теперь на сцену выходят другие игроки, помельче.

Брат-обвинитель выступил вперёд, прокашлялся и вызвал первого свидетеля – им оказалась женщина средних лет, тотчас же начавшая выть и вопить в голос, что ведьма украла у неё трёхлетнюю девочку, после чего, разумеется, сварила ребёнка в котле и съела его.

Ведьма повернулась к вопящей, бросила один короткий взгляд – и женщина тотчас осеклась, взор её остекленел. Инквизиторы встревоженно засуетились, Этлау бросил мрачный взгляд на обвинителя.

Что-то у них пошло не так, и притом с самого начала, подумал Фесс. Или ведьма оказалась сильнее, чем они думали, – её ведь не могли притащить сюда, не лишив полностью способности творить какое бы то ни было чародейство. Но кликушествующую крестьянку ведьма остановила играючи, и притом явно магией. Значит, блокада не абсолютна.

Фесс боялся поверить в такую удачу. Что-то не сработало у тебя, Этлау, что-то не срослось, и ты сейчас вынужден гасить порыв ведьмы своей собственной силой, потому что иначе, ты знаешь, от твоих инквизиторов не останется камня на камне, если только я не ошибаюсь в саттарской ведьме...

Или ты собрал сюда столько своих псов, чтобы, в случае чего, занять силу у них?..

Впрочем, как бы то ни было...

Сейчас или никогда!

Едва ли ты мог предвидеть это, инквизитор...

Прадд и Сугутор дружно шагнули вперёд, повинуясь едва заметному жесту некроманта.

Дёрнулась всем телом ведьма. Вода в луже вокруг неё внезапно закипела, всклубилась паром.

Вскочил на ноги Этлау, что-то беззвучно крича.

Рванулись наперерез некроманту и его спутникам несколько инквизиторов, выхватывая из-под плащей короткие толстые дубинки – оружие, скорее пригодное для разгона недовольных, чем для серьёзного боя. Что же Этлау не предусмотрел, что же он не вооружил своих псов как следует?..

И тогда давным-давно хранимый в ножнах меч проклятого рыцаря, неудачливого охотника за нечистью, увидел свет.

И в те мгновения Фессу показалось, что он вновь стал самим собой. Он не вспоминал про магию, про разрушительные и сокрушающие заклинания, они творились словно сами собой. Потемнел воздух, словно от подброшенного ветром пепла. Грозное шевеленье родилось в глубинах земли – как и положено, церковь в Кривом Ручье окружена была погостом, а на погосте, само собой, имелось вдосталь рабочего материала для отчаянного и решившегося на прямой поединок некроманта. И, конечно же, Фесс атаковал. Его воля столкнулась с волей Этлау, и некромант знал, чтобы остановить начавшее сплетаться волшебство, инквизитору придётся употребить всю свою силу. Вдобавок Этлау приходилось «держать» ведьму – яснее ясного, что, несмотря на все ночные пытки или экзорцизмы, свою силу она не утратила или утратила, но не полностью. Приходилось только дивиться тому, какая первобытная мощь проснулась в обычной деревенской волховке, сначала выпустившей на волю Дикую Охоту, потом поднявшую из могил таких неупокоенных, что всё его, Фесса, умение оказалось практически бесполезным – ведь и в самом деле, не явись милейший господин Этлау, призраки скорее всего поужинали бы всей пятёркой.

Руны на клинке, показалось Фессу, ожили, складываясь в грозную, не слышимую ни для кого, кроме него, свирепую мелодию боя, пробуждая... нет, даже не пробуждая, его память оставалась чиста – словно бы возвращая из какой-то неведомой дали то, что когда-то составляло гордость и славу Фесса – его боевое искусство. То самое, страшное, непобедимое – ну, или почти что непобедимое. Игнациус Коппер...

Это имя было словно вспышка боли. Фесс вспоминал. Его руки привычно крутили тяжёлый клинок, который плёл в воздухе замысловатую сеть восьмёрок, закрутов, переходов, отмахов и просто рубящих ударов. Инквизиторы разлетались от него, словно мальки от щуки, оставляя на жухлой осенней траве кровь и тела. Правда, безумцами они не были – подступиться, броситься, не жалея себя, боялись, и потому некромант с орком и гномом прошли половину отделявшего их от ведьмы расстояния неожиданно легко, оставив позади всего семь или восемь тел.

Что-то не то, мелькнуло у Фесса. Этлау должен зубами вцепиться и в нас, и в ведьму, мы не должны уйти живыми, пусть даже лягут все до единого его псы!..

Ближе к костру младшие инквизиторы предприняли вялую попытку упереться и оказать сопротивление. Замелькали короткие мечи и даже – о, Святая Инквизиция, как же ты обеднела! – выдернутые из плетней колья.

Прадд, рыча, словно сто вырвавшихся на свободу Разрушителей разом, орудовал тяжёлой секирой как шестом, не столько рубя, сколько оглушая и отбрасывая. Гном, смачно хакая, был не столь великодушен – от каждого взмаха его топора падал человек.

Брызнули, не выдержав напора, в разные стороны инквизиторы. Задолго до этого поспешили убраться восвояси профосы, побросав все свои причиндалы – у палачей, как известно, чутьё на неприятности куда лучше, чем у крыс.

Ведьма так и не поднялась с колен. И всё так же кипела вокруг неё, источая густой пар, глубокая лужа.

– Вставай! – что было сил крикнул некромант. – Вставай и убираемся отсюда!..

Его собственная магия была сейчас полностью занята противоборством с Этлау – куда только делось правило Одного Дара! – и экзекутор ничего, совсем-совсем ничего не мог поделать сейчас с натиском беспорядочных, но оттого ещё более трудных для отражения заклятий Фесса.

Прадд и Сугутор оба разом кинулись к ведьме, орк рывком вздёрнул её на ноги, гном, выругавшись, что-то сделал с цепным замком, железа соскользнули вниз, в воду, уже переставшую кипеть, – и в следующий миг Фесс услыхал торжествующий голос Этлау:

– Ну, вот и всё, государи мои!..