— А как же остальные — его отец, дядя, брат?

— О, его отец умер от отчаяния вскоре после побега Адама. Брат — его судьбу ты уже знаешь. Он стал медником, целителем и верным другом лесных птах. Что же касается Мэттью, то его сын, Мартин, не погиб. За тридцать лет продвижения Адама к вершинам власти Мартин успел подрасти; он зачал сына, которого назвал Амос, и после смерти отца унаследовал гостиницу. После трагической гибели Джона Медника, которая случилась в год венчания Адама и дочери Зофрил, Мартин и Амос уехали жить в Хакс, туда, где Западная река ниспадала с Вершины Мира. Они стали торговцами.

Амос смотрел из окна своей башни на улицы и крыши Хакса. Он почти не спускался вниз — даже работал в башне, оставляя корм для птичек на подоконниках. Птицы прилетали к нему всю зиму и все лето, и ни разу он не обманул их ожиданий. Иногда, когда целые стаи, хлопая крыльями, резвились вокруг его кабинета, ему казалось, что наконец-то он стал во всем похож на своего дядю Джона Медника, который лежал в могиле в Вортинге.

— Ты должна помнить дядю Джона, — сказал Амос.

— Лично я его не помню, — ответила его младшая дочь Вера. Она обожала цепляться к словам.

— Ты знаешь все, что помню о нем я.

— Зря он позволил осилить себя. Надо было попробовать изменить тех людей.

«Ах, Вера, — вздохнул Амос. — Из всех моих детей неужели именно ты будешь первой, кто не снесет ношу, которую мы взвалили себе на плечи?»

— Да? И каким же образом?

— Он мог бы заставить их остановиться. Зря он позволил им расправиться с собой.

— За это они заплатили собственными жизнями, — ответил Амос. — Их головы были отрублены и доставлены в Стипок-Сити на досмотр Сыну Язона.

— Кстати, — подняла пальчик Вера, — вот еще один, кого следует остановить. Почему мы позволяем такому человеку, как он…

Амос мягко закрыл ей ротик.

— Джон Медник был лучшим из нас. Он обладал бесконечным терпением. Ни один из нас не может похвастаться тем же. Но мы должны стараться.

— Почему?

— Потому что Сын Язона тоже один из нас.

Он внимательно следил за ее лицом. Она уже не ребенок и обладает определенными способностями, поэтому вряд ли ее что-нибудь удивит, но это была самая страшная и опасная из всех тайн — ее открывали только тем, кто достиг зрелого возраста. «Достигла ли ты этого возраста, Вера? Или нам придется поместить тебя в камень ради сохранения тайны, ради спасения мира? По отношению к самим себе мы способны быть более чем жестоки, чтобы к миру отнестись с мягкостью и добротой».

— Сын Язона?! Как он может быть одним из нас? Чей он ребенок? У тебя семь сыновей и семь дочерей, а у дедушки, не считая тебя, было трое наследников и семь дочерей. Я прекрасно знаю всех своих братьев и сестер, племянников и племянниц и…

— И держи язычок за зубами. Разве ты не знаешь, что твои братья и сестры сейчас следят за малышами, чтобы те случаем не подслушали нас? У нас нет времени на пустую болтовню. Я должен еще многое тебе рассказать.

— А почему у нас нет времени?

— Потому что Адам и его дети спят, — объяснил Амос, — и скоро они проснутся, но до этого ты должна сделать свой выбор.

— Какой выбор?

— Помолчи, Вера. Выслушай меня и все поймешь.

Вера замолкла, лихорадочно пытаясь найти ответ на свои вопросы в разуме отца.

— Глупая девчонка, неужели тебе не известно, что я без труда могу закрыть свой разум от тебя? Неужели ты не знаешь, что именно этим мы отличаемся от Адама и его детей? От нас ему не уберечься, а вот мы умеем прятаться от его мысленного взора. По силам мы примерно равны, но зато мы умеем скрываться от него. Это делает нас сильнее.

— Тогда почему мы не можем сбросить этого подлеца с трона?! — воскликнула Вера. — Он не имеет права владеть миром!

— Да, не имеет. А что, у тебя есть лучшая кандидатура на его место? Кто займет трон?

— Да зачем миром вообще править?

— Потому что свобода не может существовать без власти. Если люди не следуют по обозначенной тропе, не повинуются законам, не объединяются хотя бы время от времени, чтобы высказать единое мнение, значит, порядок в мире рухнул. А будущее, в котором отсутствует порядок, непредсказуемо, ибо люди не знают, на что надеяться. Когда же будущее непредсказуемо, когда никто не может предугадать, что будет завтра, как можно говорить о каких-то там планах? Какой тут можно сделать выбор? Только власть поддерживает свободу. Я что, должен заново объяснять тебе то, что ты узнала еще в младенчестве?

— Нет, папа.

— А если ты уже все знаешь, тогда почему ведешь себя, как круглая дура? Почему ты ударила Вел, когда она не согласилась с тобой?

— Я даже пальцем ее не тронула, — немедленно разозлилась Вера.

— Ты заставила ее вспомнить — всего лишь на мгновение — ту боль, что она ощутила, когда умерла ее мать.

Ты взяла самый страшный день в ее жизни и вернула ей воспоминание о нем только потому, что она сказала что-то, что тебе не понравилось. Ты обошлась с ней очень несправедливо — и все потому, что тобой овладела жажда мести. А теперь скажи мне, Вера, чем отличаешься ты от Сына Язона, раз думаешь, что вполне могла бы занять его место?

— Сотнями тысяч убитых — вот чем мы отличаемся друг от друга.

— Он убил столько людей, потому что обладал большей властью, чем ты. Может, на его месте ты бы поступила точно так же? Все гораздо серьезнее, чем ты думаешь, Вера. Переехав в этот город, мы с отцом впервые осознали, какой могущественной силой обладаем. Наверное, то же самое ощутил и Адам, придя в Небесный Град много лет назад. Мы могли бы заставить людей одолжить нам денег и стереть из их разума всякое воспоминание о долге; мы могли бы заставить наших должников всегда отдавать долги; мы могли бы скупать дома, а их бывшие владельцы даже не догадывались бы об этих сделках. Мы могли бы стать очень, очень богатыми.

— Вы и так богаты.

— Но от этого никто не обнищал, — напомнил Амос. — Мы ни у кого ничего не украли. Мы просто открыли новые, неведомые земли и нашли спрятанное под землей золото — наш город стал еще больше процветать, и его жители только выиграли от этого. В Хаксе нет бедных людей, Вера. Ты никогда не обращала на это внимания, но я хочу сказать, что в этом наша заслуга. И каждый Божий день мы работаем на благо наших сограждан.

Вера, прищурившись, взглянула на него:

— Но вам-то что с этого?

— На мне нет вины в смерти Джона Медника, — просто ответил Амос. — И птицы его продолжают прилетать ко мне.

— Это не причина.

— Это достаточная причина. За свою жизнь он никому не причинил вреда.

— Да, и чем все кончилось?

— Смертью. Но его смерть послужила нам уроком.

— Ага, не подпускать никого к себе.

— Нет. Не распространяться о даре направо и налево. Дядя Джон мог бы до сих пор лечить людей и никогда бы не изведал людской злобы, если бы не признался в том, что он целитель. Жители Хакса смотрят на контору Мартина и Амоса и видят процветающее дело, в котором вскоре примут участие полсотни голубоглазых ребятишек. Они не знают, что их дети доживают до седых волос только потому, что мы им помогаем, их коровы дают молоко и не болеют только из-за нас, их браки никогда не распадаются, и люди всегда честно держат данное ими слово лишь по одной причине — в какой-то из комнат этого дома постоянно слушают, наблюдают двое, трое, пятеро из нас. Мы охраняем этот город от боли и страданий…

Вера склонила головку и улыбнулась:

— Я поняла, кем вы себя считаете. Вы думаете, что это ВЫ дети Язона.

Амос лишь покачал головой. В отличие от этой девочки, остальные дети согласно кивали, сразу понимали все. Они не сделали ничего, чтобы заслужить свой дар — он передавался им по наследству вместе с заботой о городе.

— За всю историю этого мира, — сказал Амос, — не было места на земле счастливее города Хакса, за которым мы присматриваем. Матери больше не боятся рожать детей, потому что знают, что младенцы обязательно выживут. Родители любят и лелеют своих детей, потому что знают: эти дети не умрут в колыбели, а вырастут и станут взрослыми.