Он улыбнулся в первый раз.

— Не стоит думать, что ты легко отделаешься. Найду применение тебе и твоему провидению, будь спокоен. Амброзиус не единственный человек на свете, который использует людей по их назначению. Ты сказал, что сегодня ночью тебя сюда что-то вело. Так вот — тебя вела Богиня, и к Богине ты должен будешь пойти. — Он опустил мне на плечо руку. — За сегодняшнюю ночь, Мерлин Эмрис, тебе придется платить только той монетой, которая устроит Богиню. Она будет преследовать тебя, как и всех остальных, кто попытался проникнуть в ее тайны. Но она не погубит тебя. О, нет, не Актеон, мой маленький способный ученик, а Эндимион. Она примет тебя в свои объятия. Короче, тебе предстоит учеба, пока я не возьму тебя с собой в святилище и не представлю.

«И не намотаешь мои кишки на каждом дереве в лесу», — хотел добавить я, но сдержался. Власть берут там, где она есть, — сказал он. Посмотрим. Я осторожно освободился от его руки и первым вошел в рощу.

Если до этого Ульфин перепугался, то сейчас он просто потерял дар речи от ужаса, увидев меня вместе с хозяином. Он понял, где я был.

— Хозяин... я думал, он поехал домой. Да, повелитель, так сказал Кадал.

— Подай мне накидку, — сказал Белазиус, — и убери это в седельную сумку.

Он бросил белое одеяние. Оно повисло, свободно болтаясь, на дереве, к которому был привязан Астер. Пони испугался и фыркнул.

Сначала я подумал, что его испугала сама белая тряпка, но затем разглядел на ней заметные даже в лесной темноте черные пятна. До меня донесся исходивший от его одежды запах дыма и свежей крови.

Ульфин машинально поднял накидку.

— Хозяин, — от страха мальчик прерывисто дышал, — Кадал взял вьючную лошадь. Мы думали, что хозяин Мерлин отправился в город, да и сам я был уверен, что он поехал туда. Я ничего ему не говорил, клянусь...

— На кобыле Кадала есть седельная сумка. Положи ее туда. — Белазиус натянул накидку. — Дай мне поводья.

Мальчишка повиновался, пытаясь не столько оправдаться, сколько узнать размеры недовольства хозяина.

— Господин, поверьте мне. Я ничего не сказал. Клянусь всеми богами, которые есть.

Белазиус не обращал на него никакого внимания. А он может проявлять жестокость. По сути дела за все время нашего знакомства он ни разу не подумал о чувствах других людей. Ему никогда не приходило в голову, что свободный человек может испытывать и волнение и боль. В настоящий момент Ульфин, казалось, для него не существовал, он был занят лошадью. Легко вскочив в седло, коротко обронил:

— Отойди, — и потом обратился ко мне. — Можешь управлять лошадью в галопе? Я хочу вернуться, прежде чем Кадал обнаружит, что тебя нет, и поставит весь дворец на уши.

— Попытаюсь. А Ульфин?

— Ульфин? Конечно, отведет твоего пони домой.

Белазиус развернул лошадь и выехал из-под сосновых ветвей. Ульфин метнулся укладывать запятнанную кровью робу в седельную сумку, висевшую на спине гнедой кобылы. Потом он поспешил подставить мне плечо. Кое-как я взобрался на кобылу. Мальчишка отошел назад, я видел, как он дрожит. Похоже, подобный страх был естественен для рабов. До меня дошло, что он даже боится один вести моего пони через лес.

Я ослабил поводья и наклонился к нему.

— Ульфин, он не сердится на тебя. Ничего не будет. Клянусь. Поэтому не бойся.

— Вы... что-нибудь видели, господин?

— Совсем ничего. — В определенном смысле это была правда. — Непроглядная темень и невинная луна. Но что бы я ни видел, это не имеет значения. Я буду посвящен. Понял теперь, почему он не сердится? Все. Бери.

Я вытащил из ножен кинжал и кинул его в траву, покрытую сосновыми иголками.

— Если тебе от этого станет легче. Но он тебе не пригодится. Ты в безопасности. Возьми его себе. Веди Астера осторожно, ладно?

Я ударил кобылу по ребрам и направился вслед за Белазиусом.

Он подождал меня, перейдя на легкий галоп. Гнедая пристроилась сзади. Схватившись за упряжь, я прижался к ней, как шип.

Дорога была достаточно открытой, чтобы видеть путь при лунном свете. Она шла через лес на гребень холма, с которого сразу можно было увидеть мерцающие огни города. Мы выехали из леса на соляные дюны, лежащие на берегу моря.

Белазиус не сбавлял скорости и не разговаривал. Мне было интересно, встретим ли мы Кадала, возвращающегося с эскортом, или вернемся одни.

Мы пересекли ручей глубиной в копыто и оказались на тропинке, протоптанной по дерну. Она поворачивала направо, в направлении главной дороги. Теперь я понял, где мы находились. Эту тропинку я заметил еще раньше, когда был невольным свидетелем церемонии преклонения и жертвоприношения.

Белазиус приостановил лошадь и оглянулся. Моя гнедая поравнялась с ними. Он поднял руку, лошади перешли на шаг.

— Слушай...

Лошади. Несметное множество лошадей стремительно двигалось по мощеной дороге.

Короткий окрик. Над мостом понеслись факелы. Вблизи мы увидели, что это был отряд. В свете факелов развевался флаг с пурпурным драконом.

Рука Белазиуса легла на поводья моей кобылы, и наши лошади встали.

— Люди Амброзиуса, — сказал он наконец. Тут заржала моя кобыла, ее ржание разнеслось по окрестности, как петушиный крик. Ей ответила лошадь из отряда.

Послышалась команда. Отряд остановился. Еще приказ. Лошади галопом понеслись к нам. Белазиус выругался и отпустил мои поводья.

— Здесь и расстанемся. Теперь держись и держи язык за зубами. Даже Амброзиус не спасет тебя от проклятья.

Он хлестнул мою кобылу по ляжкам, и та выскочила на дорогу, чуть не сбросив меня. Сзади раздался треск и шум. Черная лошадь перепрыгнула через ручей и исчезла в лесу. Появились воины, встали по бокам и препроводили меня к командиру.

Под флагом в свете огней плясал серый жеребец. Один из сопровождавших подхватил мою лошадь под уздцы, вывел нас вперед и отсалютовал.

— Только один, сэр, не вооружен.

Командир поднял забрало. Голубые глаза расширились, и хорошо памятный мне голос Утера произнес:

— Ну, конечно же, кого еще я мог встретить? Что же, Мерлин, внебрачный сын, чем ты здесь занимаешься один, где же ты был?

Я помедлил с ответом, раздумывая, что и как рассказать. Любому другому мог наговорить разного, но с Утером шутки плохи. Для любого, кто возвращался с любой встречи, тайной или незаконной, Утер представлял опасность. Не сказать, чтобы мне хотелось защитить Белазиуса, но я был совершенно не обязан давать объяснения кому-либо, кроме Амброзиуса. Во всяком случае, стремление уклониться от гнева Утера выглядело естественно.

Я встретился с ним взглядом, при этом попытался придать своим глазам искреннее выражение.

— У меня захромал пони, сэр. Слуга взялся отвести его домой, а я пересел на его лошадь.

Он хотел что-то сказать, но я опередил его, прикрывшись щитом, так любезно вложенным в мои руки Белазиусом.

— Обычно ваш брат посылает за мной после ужина, и я не захотел его задерживать.

При упоминании имени Амброзиуса он нахмурился, но ограничился лишь вопросом:

— Почему же так поздно и не по дороге?

— Когда Астер повредил себе ногу, мы заехали в лес. На перекрестке мы повернули на восток, на просеку. Там к югу отходила тропинка. Нам показалось, что по ней мы быстрее вернемся.

— Какая тропинка?

— Я плохо знаю лес, сэр. Она ведет к гряде и спускается к броду.

Продолжая хмуриться, он оглядел меня.

— Где ты оставил своего слугу?

— На второй тропинке. Прежде чем отпускать меня одного, он хотел убедиться, что мы на верном пути. Он, должно быть, поднимается сейчас на гряду.

Сбивчиво, но откровенно, я молился про себя, чтобы не встретиться с Кадалом.

Утер все глядел на меня, не обращая никакого внимания на гарцующую под ним лошадь. Впервые я увидел, насколько он походил на брата. Тогда же впервые почувствовал в нем силу, несмотря на молодость, и понял, почему Амброзиус называл его блестящим командиром. Он видел людей насквозь. Я знал, что он, чувствуя ложь, пытается узнать, что у меня за душой. Ему неизвестно, в чем и почему я лгу, но он решительно настроен разобраться во всем.