Выдался первый сухой день после двух недель дождей и сырого ветра. Я поднялся на холм над пещерой собрать первые появившиеся растения и задержался на опушке у нескольких сосен. На холм легким галопом скакал одинокий всадник. Кадал, наверное, услышал конский топот. Казавшийся сверху маленьким, он вышел из пещеры ему навстречу и приветствовал. После того как он показал ему дорогу ко мне, всадник, не задерживаясь, пустился наверх, дав шпоры своему коню.

Остановившись в нескольких шагах, он с некоторым трудом — от долгой езды — выбрался из седла и, сделав знак, подошел ко мне.

Это был молодой человек с каштановыми волосами, примерно моего возраста. Его лицо показалось мне знакомым. Наверное, я встречал его при дворе Утера. Он был заляпан грязью с головы до ног и смертельно устал. Должно быть, он сменил лошадь в Маридунуме. Конь выглядел бодрым и вместе с тем отдохнувшим; я увидел, как молодой человек поморщился, когда тот вскинул голову и натянул поводья.

— Милорд Мерлин, король шлет тебе приветствие из Лондона.

— Большая честь для меня, — ответил я официально.

— Он просит тебя присутствовать на церемонии его коронации. Он послал за тобой эскорт, милорд. Они в городе, их лошади отдыхают.

— Ты говоришь, просит?

— Мне следовало сказать «требует», милорд. Он сказал, что я должен немедленно привезти тебя.

— Это все?

— Больше он ничего не передавал, милорд. Только то, что ты должен немедленно явиться к нему в Лондон.

— Конечно, я явлюсь. Поедем завтра, когда отдохнут лошади.

— Сегодня, милорд, сейчас.

Жаль, что вызывающее требование Утера было передано в извиняющемся тоне. Я посмотрел на него.

— Ты сразу явился ко мне?

— Да, милорд.

— Не отдыхая?

— Нет.

— Сколько заняла дорога?

— Четыре дня, милорд. Это свежая лошадь. Я готов в путь сегодня же.

Посланец снова поморщился, когда его конь мотнул головой.

— Ты ранен?

— Пустяки. Вчера я упал с лошади и повредил кисть, но не той руки, в которой держу поводья.

— Зато правой, в которой должен держать кинжал. Спустись в пещеру и передай моему слуге то, что ты рассказал мне. Он тебя накормит и напоит. Когда я спущусь, я займусь твоей кистью.

Он заколебался.

— Милорд, король очень настаивал. Это нечто большее, чем приглашение присутствовать на коронации.

— Тебе придется подождать, пока слуга соберет мои вещи и оседлает коней, а также пока я сам поем. За это время ты расскажешь мне лондонские новости и объяснишь, что стоит за срочностью короля. Мы еще и быстро вправим тебе кисть. Спускайся, я скоро подойду.

— Но, сэр...

— К тому времени, когда Кадал приготовит нам всем поесть, я подойду. Ты не можешь торопить меня больше. Теперь иди.

Он с сомнением поглядел на меня и пошел вниз, скользя по грязи и ведя за собой упирающуюся лошадь. Я запахнулся в плащ и прошел по сосняку в сторону от входа в пещеру.

Я встал на краю скалистого отрога, где дующие из долины ветры трепали мою накидку. Сзади шумели сосны, а внизу, над могилой Галапаса, шелестел боярышник. В сером небе раздался крик ранней ржанки. Я посмотрел в сторону Маридунума.

С этой высоты весь город был как на ладони. Мартовский ветер гулял по блекло-зеленой равнине. По реке, под серым небом, бежали серые завитки. По мосту двигалась повозка. Над крепостью цветной точкой маячил флаг. Ветер наполнял коричневые паруса лодчонки, спускавшейся по реке. Холмы, еще в своей зимней мантии, зажали долину, как стеклянный шарик, который берут в ладони.

Мне в глаза попала с ветром вода, и вид затуманился. У меня в руках лежал холодный шарик из хрусталя. Взглянув в него, я увидел в самой середине город с мостом, движущуюся реку и крошечный бегущий по ней кораблик. Вокруг города вились поля, искажая картинку в кристалле до такой степени, что начинало казаться, что поля, небо, река и облака обволакивают город с жителями, как лепестки и листочки бутон, который вот-вот раскроется. Казалось, весь Уэльс, всю Британию можно взять осторожно в ладони маленьким сверкающим шаром, словно нечто застывшее в янтаре. Я взглянул на землю в шарообразном кристалле и понял, для чего я родился на свет. Время пришло, и я должен был воспользоваться им по своему усмотрению.

Хрустальный шарик растаял в моих руках, и там осталась лишь пригоршня растений, которые я насобирал, холодных и мокрых. Они выпали из моих рук, и я вытер ладонью воду в глазах. Вид внизу изменился. Повозка и лодка исчезли, в городе воцарился покой.

Я спустился в пещеру. Кадал возился с кухонными горшками, а молодой человек уже готовил седла для наших лошадей.

— Оставь их, — обратился я к нему. — Кадал, есть горячая вода?

— Уйма. Но для начала имеются приказы от короля из Лондона, не так ли? — Кадал был, кажется, доволен, и я его не винил. — Должно было что-то случиться, если уж на то пошло. Как ты думаешь, в чем дело? Он, — Кадал кивнул на молодого человека, — не знает или не говорит. Судя по всему, неприятности.

— Возможно. Скоро узнаем. Лучше высуши-ка это. — Я подал ему свой плащ, сел у костра и позвал парня. — Покажи мне твою руку.

Его кисть превратилась в сплошной синяк и распухла. Наверняка, ему было больно, но кость, похоже, осталась цела. Пока он умывался, я приготовил компресс и наложил его ему на руку. Он напряженно наблюдал за моими действиями и, казалось, вот-вот отдернет руку, но не от боли. Сейчас, когда он смыл грязь и я мог рассмотреть его получше, ощущение, что я его где-то видел, усилилось.

— Я знаю тебя, не так ли? — взглянул я на него поверх повязки.

— Вряд ли вы меня помните, милорд. Но я вас помню. Вы однажды были ко мне очень добры.

— Это такая редкость? — рассмеялся я. — Как тебя зовут?

— Ульфин.

— Ульфин? Что-то знакомое... Подожди-ка. Ага, вспомнил. Слуга Белазиуса?

— Да. Ты помнишь меня?

— Отлично. Тогда, ночью, когда мой пони захромал, тебе пришлось вести его домой. Ты все время по пути находился рядом, но был неприметен, как полевая мышь. Это единственная оказия, которую я помню. Белазиус будет присутствовать на коронации?

— Он мертв.

Что-то в его голосе заставило меня оторвать глаза от повязки.

— Ты его так сильно ненавидел? Не надо, не отвечай, я и так помню, несмотря на то, что прошло столько лет. Не буду спрашивать, почему. Видят боги, он мне тоже не нравился, а ведь я не был его рабом. Что с ним случилось?

— Он умер от горячки, милорд.

— Как тебе удалось пережить его? Я помню старый варварский обычай...

— Принц Утер взял меня к себе. Я сейчас у него — у короля.

Он говорил быстро, не глядя на меня. Я понял, что это все, чего я смогу от него добиться.

— Ты по-прежнему боишься всего на свете, Ульфин?

Он не ответил. Я закончил бинтовать ему руку.

— Что же, это суровый и неистовый мир, да и времена жестокие, но станет лучше. Я думаю, ты тоже поможешь сделать его добрее. Вот, все. А сейчас перекуси. Кадал, ты помнишь Ульфина? Мальчишка, который привел домой Астера в ту ночь, когда мы встретили у Немета отряд Утера?

— Надо же, так оно и есть, — Кадал осмотрел его. — Ты выглядишь получше, чем тогда. Что случилось с друидом? Умер от проклятия? Ну, пойдем, поедим. Вот тебе, Мерлин. Поешь, наконец, по-человечески. А то клюешь, как твои любимые птички.

— Попытаюсь, — смиренно ответил я и рассмеялся, увидев выражение лица Ульфина, переводившего взгляд с меня на Кадала.

В ту ночь мы остановились на отдых на постоялом дворе у перекрестка, от которого дорога ведет на север к Пяти холмам и золотому прииску. Я ужинал один в своей комнате, мне прислуживал Кадал. Не успела закрыться дверь за слугой с подносом, Кадал повернулся ко мне, спеша поделиться новостями.

— Судя по рассказам, в Лондоне завязался нешуточный флирт.

— Можно было ожидать, — мягко заметил я. — Я слышал, там побывал Будек с королями всего побережья и со своими придворными. Они понавезли дочерей, заглядываясь на пустующую половину трона. — Я засмеялся. — Это наверняка устраивает Утера.