четыре слова, очень хорошие слова: (Яс­

нее дня, темнее ночи». За это я вам дам,

господин сочинитель, 50 рублей. Вы со­

гласны?

Пушкин, конечно, согласился, а немец,

довольный вполне сговорчивостью поэта,

ушел заказывать желаемые ярлыки.

16

21.

Однажды государь Николай Павлович

в интимной беседе с поэтом спросил его:

— Пушкин, если бы ты был в Петер­

бурге, принял бы ты участие в 14-м декабря?

— Неизбежно,

Государь! — ответил

Пушкин:—все мои друзья были в загово­

ре, и я был бы в невозможности отстать

от них. Одно отсутствие спасло меня, и я

благодарю за это,Небо.

Этот прямой и откровенный ответ по­

нравился Государю. Он один из всех его

окружавших понимал значение Пушкина

и сознавал в нем силу поэтического гения.

—Надеюсь, заметил Государь,—теперь

будешь рассудителен, и мы более ссо­

риться не будем. Все, что ты сочинишь,

присылай ко мне: отныне я сам буду твоим

цензором.

В тот же вечер на балу у француз­

ского посланника, маршала Мармона, Им­

ператор сказал графу Д. Н. Блудову:

— Знаешь ли ты, что сегодня я гово­

рил с умнейшим человеком России? С

Пушкиным.

Пушкин, узнав о восстании декабри­

стов (он в то время жил в селе Михай­

ловском), немедленно поехал в Петербург.

17

По пути он в поле увидал зайца, трижды

перебежавшего дорогу. Суеверный noäfr

немедленно вернулся домой.

Это его

спасло.

Деревенская жизнь и невольное оди­

ночество в селе становились томительны­

ми и тяжелыми для поэта. Он рвался к

друзьям, в столицу, к шумной жизни. По

совету Жуковского Пушкин обратился к

Николаю Первому:

«Ныне с надеждою на великодушие

Вашего Императорского Величества с ис­

тинным раскаянием и твердым намерени­

ем не противоречить моими мнениями об­

щепринятому порядку, осмелился я при­

бегнуть к Вашему Величеству со всепод­

даннейшею моей просьбою. Здоровье мое,

расстроенное в первой молодости и род

аневризма давно уже требуют постоянно­

го лечения. Осмеливаюсь всеподданнейше

просить позволения ехать для сего или в

Москву, или в Петербург, или в чужие

края».

. 28-го Августа 1826 года, через не­

сколько дней после коронации, из Москвы

Государь послал за Пушкиным, который

следующим образом описывает свою пер­

вую встречу с Императором:

«Меня ввели в кабинет Императора,

который сказал мне:

18

— Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты

своим возвращением?

Потом Государь спросил:

— Пушкин, принял-ли бы ты участие

в 14-м декабря, если бы был в Петербурге?

— Непременно, Государь, все друзья

мои были в заговоре, и я не мог бы не

участвовать в нем. Одно лишь отсутствие

спасло меня, за что я благодарю Бога.

— Довольно ты надурачился,—возра­

зил император.—Надеюсь, теперь будешь

рассудителен, ш ум более ссориться не

будем. Отныне я буду твоим цензором.

Но очень скоро поэта постигло пол­

ное разочарование, т. к. его фактическим

цензором сделался Бенкендорф.

22.

Одна француженка допрашивает Але-

ксандра Сергеевича о том, кто были его

предки. Разговор происходил по-француз­

ски. — Кстати, господин Пушкин, вы и

сестра ваша имеете в жилах кровь негра?

— Разумеется,—ответил поэт.

— Это ваш дед был негром?

— Нет, он уже им не был.

— Значит, это был ваш прадед?

— Да, мой прадед.

19

— Так это он был негром... да... да.. Но,

в таком случае, кто же был его отец?

— Обезьяна, сударыня,—отрезал на­

конец Александр Сергеевич.

23.

В светских кругах Петербурга смот­

рели на Пушкина, как на выскочку. Не­

когда близкие ему друзья находили воз­

можным относиться к поэту с оттенком

пренебрежения. Например, бывший това­

рищ Пушкина по «Арзамасу», граф Ува­

ров, как-то сказал про Пушкина:

«Чего он важничает? Прадеда его, арап-

ченка Ганнибала, продали за бутылку

рома!»

Эту пошлость подхватил и пустил в

обращение недруг Пушкина — известный

Булгарин. На это Пушкин ответил своим

оскорбителям стихотворением «Моя родо­

словная», в котором он указал на предков

многих знатных фамилий, бывших очень

простого происхождения. Стихотворение

это Пушкин закончил:

Видок Фиглярин*), сидя дома,

Решил, что дед мой Ганнибал

Был куплен за бутылку рома

И в руки к шкиперу попал.

*) Ф. В.'Булгарин.

20

Сей шкипер был тот шкипер славный*

Кем наша двинулась земля,

Кто придал мощно бег державный

Корме родного корабля^

Сей шкипер деду был доступен,

И сходно купленный арап

Возрос усерден, неподкупен,

Царю наперсник, а не р а б .у

И был отец он Ганнибала,

Пред кем, средь гибельных пучин,

Громада кораблей всплывала,

И пал впервые Наварил.“

Мало этого,'вскоре он ответил и Ува­

рову одной из язвительнейших своих эпи­

грамм, но все это не уменьшило, а, наобо­

рот, увеличило число светских врагов

поэта.Хорошее отношение Государя к Пуш­

кину возбуждало^зависть.’; Многие из со­

временников не понимали всего величия

гения. Для них он'был «писака», ничем не

отличавшийся от Булгарина,, и только.

Жизнь Пушкина становилась все неспо­

койнее и неспокойнее. Эта жизнь в свете

всегда была ему противна, но он должен

был волей-неволей вести ее, дабы не

лишить свою любимую жену ее развлече­

ний. Эта жизнь отрывала поэта от работы.

Пушкин страдал невыносимо, и никто, да­

же такое близкое существо, как Жена, не

понимали и не замечали этих страданий.

21

24.

Ф. В. Булгарин был враг Пушкина.

Не было злой сплетни, которую Булгарин

не распускал бы про него.

Пушкин ему мстил злыми эпиграмма­

ми и четверостишьями:

На Ф. В. Булгарина

1.

Все говорят: он Вальтер Скотт,

Но я, поэт, не лицемерю:

Согласен я— он просто скот,

Но что он Вальтер Скотт— не верю.

2.

Фаддей роди Ивана,

Иван роди Петра—

От дедушки болвана

Какого ждать добра?

25.

„Пушнин и чернослив“ .

Быть может, в Лете не потонет

Строфа, слагаемая мной;

Быть может—лестная надежда!—

Укажет будущий невежда

На мой прославленный портрет

И молвит: то-то был поэт!..

Пушкин.

Осенью 1828 года Пушкин гостил в

имении Вульфов—Малинниках. Слух о зна­

22

менитом госте быстро облетел соседей, и

они заластили в Малинники. «Соседи ездят

смотреть на меня, как на собаку Мунито»,

—писал Пушкин Дельвигу. (Мунито—пес

Императора Николая Первого—славился

необычайной дрессировкой). — «На-днях

было сборище у одного соседа, я должен