Нет, не повторил девятнадцатилетний солдат хода истории — сам творил ее. «Скромный. Приказы выполнял быстро и четко. В бою был бесстрашным воином» — так напишет потом о Георгии командир его роты Гашим Сеидов.

А тогда, 7 июля сорок четвертого года, в бою за деревню Друйка сын Марины Цветаевой пойдет в свою последнюю атаку, и останется за полком еще одна пирамида с красной звездой. Имя на ней смоют дожди, выветрит ветер, и долгие годы будет считаться холмик у деревни Друйка Витебской области могилой неизвестного солдата. Но никто не забыт… Люди воскресят имена защитников Отечества. На месте захоронения солдата будет воздвигнут памятник. Сколько их на белорусской земле — этих скромных надгробий, братских могил!.. Нам ли было не знать цену победы в боях!

Однако в английской и американской печати в те дни появились высказывания, будто советское наступление в Белоруссии всего лишь «легкая прогулка», потому что основные силы немецкой армии переброшены на западный фронт. О чем тут говорить! Только в бобруйском котле наши войска окружили 40-тысячную группировку немцев, а восточнее Минска — свыше 100 тысяч солдат и офицеров противника.

17 июля по улицам Москвы конвоиры провели 57 600 пленных фашистских солдат и офицеров во главе с поверженными генералами. Всего же в Белорусской операции было разгромлено около 70 дивизий противника. Это ли не ответ на вымыслы о «легкой прогулке»!..

Однажды из штаба армии я получаю телеграмму: подготовить эскадрилью истребителей Як-9д к боевому вылету на Инстербург.

«Инстербург?! Так это же где-то в Восточной Пруссии!..» — невольно вырвалось у меня. Тем не менее телеграмма четко и ясно определяла нашу задачу: машины снарядить бомбами, полным боекомплектом и… листовками. Над целью предписывалось выполнить один заход — штурмануть из всех пушек и пулеметов и в то же время сбросить бомбы и листовки. Командарм предупреждал, что этот вылет решает очень важную военно-политическую задачу, поэтому эскадрилью приказывал готовить лично мне.

«…Вам полет запрещается. Вылет завтра в 6.30 утра. Об исполнении доложить немедленно после посадки» — так заканчивалась эта телеграмма, не допускающая рассуждений, сомнений, оговорок, как и любой военный приказ. А задуматься между тем было над чем, и я, срочно вызвав к себе в землянку штурмана, инженера, начальника штаба и начальника политотдела корпуса, предложил немедленно изучить обстановку и начать планировать боевой вылет.

— Листовки-то где? — спросил у начпо Ананьева.

— Только что привезли — целая машина, — ответил он.

— А ну давай-ка почитаем.

Ананьев достал из кармана куртки листок бумаги, на котором было отпечатано по-немецки: «Истребители с красными звездами над Инстербургом!»

— Да, это политический момент, — сказал я и призвал к подготовке вылета отнестись очень внимательно.

Дело в том, что полет предстоял на предельную дальность. По предварительным подсчетам, горючего в баках истребителей могло хватить, чтобы долететь до цели и вернуться обратно, но при условии, что не будет ветра. На большой-то скорости ветер — серьезная помеха.

Рассчитали профиль полета, всю его программу. Все старались предусмотреть, все учесть, чтобы горючего как-то сохранить побольше: самолеты выстраиваются в линию, дозаправляются — под пробку! — и взлетают прямо с места, собираясь не над аэродромом, а уже на маршруте — без всяких маневров. Прикрывать их решили на самолетах Як-7б до боевого радиуса полета — дальше летят одни.

Задумались, кто поведет группу. Я назначил командира эскадрильи из 43-го истребительного полка А. Д. Осадчиева. Сильный был пилот, знал его по Кубани: вместе летали не раз на штурмовку аэродрома противника под Анапой. Не сомневался в нем — справится с любым заданием.

Однако как работать над целью всей группе? Ведь предполагался всего один заход — и домой. Тут уж не должно быть никаких осечек. Прикинув все, решили так: на Инстербург заходить с севера, оттуда немцы никак ждать не могут — и так-то как снег на голову! С высоты 3000 метров пологое пикирование до 500 метров, сброс бомб, затем удар из пушек и пулеметов, а на выходе из атаки раскидываем листовки.

Все вроде бы продумали, все предусмотрели. Осталось только решить, как везти эти листовки, как их бросать? Истребитель ведь не транспортный самолет, не бомбардировщик. На нем бомболюка нет, бомбодержатели заняты, а в кабину летчика много ли возьмешь.

— Думайте, братцы, думайте! — торопил я инженеров. — Не руками же, в самом деле, разбрасывать.

Минут через сорок в землянку радостно вбегает взволнованный начальник политотдела.

— Нашли! Нашли!

— Что нашли? — спрашиваю.

— Да способ нашли, как листовки пристроить.

Гляжу, за Ананьевым кто-то стоит.

— Вот, комсомолия придумала! — Начпо подталкивает ко мне паренька в технической куртке, и я узнаю в нем техника самолета Гладкова.

— Ну так рассказывай, что ты придумал, какая у тебя идея родилась?..

А идея оказалась простой и смелой. Гладков все листовки предложил уложить под щитками-закрылками самолета, между нервюрами крыла. В полете, при выпущенных закрылках, они отсасываются потоком воздуха и разлетаются. Действительно, все гениальное — просто!

Для гарантии комэск Осадчиев поднял боевую машину в воздух, промчался над аэродромом, и вдруг — уже вслед ему — в лучах заходящего солнца вспыхнуло мерцающее облачко. Это вылетели листовки из-под щитков-закрылков. На земле после посадки я осмотрел самолет, убедился, что в нем ничего не осталось, и предложение техника Гладкова утвердили.

В 22 часа 00 минут я доложил командующему армии о готовности группы приступить к выполнению задания. При этом оговорился, что при встречном ветре больше трех метров в секунду или хотя бы при боковом ветре горючего на самолетах не хватит, следовательно, задание выполнять будет нельзя. Ответ последовал не сразу, но достаточно однозначный, обсуждений не допускающий: «Полет выполнять в любую погоду! При выработке горючего — посадка на фюзеляж».

Признаться, такого задания я еще ни разу не получал: целую эскадрилью приземлять на брюхо! (Пилоты так называли вынужденную посадку на фюзеляж самолета, без шасси.) Решение, конечно, смелое, и объявлять его на сон грядущий я никому не стал. Пусть, думаю, отдохнут бойцы без лишних тревог. Утро вечера мудренее, утром, решил, и скажу.