— Morsmordre, — повторил Том, забыв, что он всё ещё держит волшебную палочку. Второй огромный череп взмыл к потолку и присоединился к первому.

— Ага, видите, как мистер Риддл смешал языки? Вы не должны использовать только Латинский, Греческий или Кельтский, помните — смешивание и сопоставление делает заклинания лучше.

Профессор Уолтхэм повернулась и, улыбнувшись, добавила:

— Двадцать пять очков Слитерину.

— За что? — Раздражённо прошипел Гриффиндорец, Филип Седрик. — Ведь это очевидно — Слитерин использовал Чёрную Магию!

— Ты так думаешь, Филл? — Опасливо спросила Молли Робинс.

— Уж будьте уверены! — сказал серьезно Филип. Том вяло взглянул на него. — Это что-то вроде… вроде Чёрной Метки или чего-то ещё!

Спасибо за идею, Филип, сказал с насмешкой Том, — так я это и назову. Смертный Знак, — «Однако, — размышлял Том, — это не такая уж плохая идея. Смертный Знак — это звучит. Morsmordre. Смертный Знак. Возможно, он мог бы стать моим персональным символом, как подпись. И я мог бы научить этому заклинанию своих последо…

Последователей? Откуда это взялось?

Прочистив горло, Том вернулся к словарю, но он нервничал весь оставшийся день.

В течение недель, постепенно приближавших Канун Дня Всех Святых, Том размышлял, почему, чёрт возьми, девчонки находят его привлекательным. Он знал, что это, по-видимому, поверхностное чувство, так как он был уверен в своей самооценке, и не считал себя очень хорошим человеком. Тому надо было бы носить холщовый мешок на голове, чтобы девчонки прекратили флиртовать с ним, и в день перед танцами, Том лениво подумал, что единственный путь спокойно пойти туда, это если огромные горящие шрамы будут пересекать его лицо. И, как это было в течение многих лет, Мэнди Бирч была его особенно настойчивым преследователем. Казалось, словно каждый раз, когда он заворачивал за угол, Мэнди была там — щеголяя новой причёской, в надежде, что он это заметит; с самого первого класса, она носила обтягивающую форму, думая, что та достаточно узка, чтобы заставить Тома увидеть её фигуру; просила что-нибудь сказать для неё по-французски. Она была, как ужасно прилипчивая собачонка, от которой он не мог отделаться; иногда он замечал, что ему трудно сдерживать желание, чтобы не прихлопнуть её.

Пришло утро Дня Всех Святых, суббота, и Том проснулся около полудня от возбуждённой болтовни. Том закатил глаза и попытался снова заснуть, но Фрэнсис Малфой резким движением открыл его штору.

— Эй, Магглокровка! — усмехнулся он, — Всё ещё ни с кем не договорился, чтобы пойти на танцы?

— Я вижу, тебя это очень беспокоит раз ты, якобы самец, так много хихикаешь по поводу этого общественного события, — бросил Том, — К твоему сведению, я не договорился, и мне, признаться, и не хочется. А теперь пошёл на ….

— Следи за языком, Риддл.

Том ещё несколько раз ещё более крепко выругался, что повергло Фрэниса в истерический хохот.

— Ты так трогателен, Магглокровка. Мне жаль тебя, вообще да, видимо дворники в твоём приюте научили тебя таким словам. И всё же, почему ты никому не назначил свидания на сегодня? Может, ты голубой или ещё что-нибудь?

— Эй! — крикнул Ричард Забини. Он выглядел очень рассерженным. — Нельзя так говорить, Фрэнсис!

Фрэнсис проигнорировал его, и бросил Тому кривую усмешку.

— Ты свободен, Риддл? Или у тебя уже есть бой-френд?

Том сделал серьёзное лицо.

— Малфой, я польщён, но… ты не нравишься мне. Спасибо за приглашение, очень надеюсь, что я не обидел твои чувства.

Он услышал, как Адриан и Захар взорвались смехом. Том устремил долгий взгляд на покрасневшее лицо Фрэнсиса, бросил ему злую усмешку и задёрнул штору.

«Пожалуй, сегодня я притворюсь больным,» — думал Том, уставившись на балдахин, — «боже, что угодно, чтобы свалить с этих идиотских танцев…»

Том провёл несколько минут, практикуя фальшивый кашель — он звучал довольно убедительно, по его мнению. Если бы только он вспомнил заклинание, которое заставляло людей кашлять; но он не мог, и не был уверен, что не навредит себе. Том подождал, пока другие мальчики спустились на завтрак, затем вытащил себя из постели, и направился прямо в Лазарет.

Он нашёл Мадам Виолу в больничном крыле, разговаривающей с первогодкой из Слитерина, девочкой с волосами цвета корицы.

— Поппи, ради святого неба, почему ты хочешь быть моей помощницей? — спрашивала Мадам Виола. — Это очень трудная работа…

— Однажды я стану медсестрой, — сказала Поппи, как ей казалось, серьёзным, умным голосом, — а в Хогвартсе до седьмого класса не предлагают никаких медицинских курсов. Я бы хотела заложить себе основу.

— Я должна подумать об этом, — вздохнула Мадам Виола, — а теперь, возвращайтесь в свою гостиную, мисс Помфри.

Поппи мило улыбнулась, и повернулась к выходу, тут Мадам Виола увидела стоящего в дверях Тома. Он кашлянул пару раз, и сказал:

— Мадам Виола? — прохрипел он, чтобы улучшить эффект. — Я ужасно чувствую себя сегодня… Не думаю, что смогу пойти на праздник кануна Дня всех Святых.

Ореховые глаза Поппи загорелись.

— Присядь на одну из коек, — велела она. — Не нравится мне твой кашель, это может быть пневмония! Или… или коклюш, или … туберкулёз!

Маленькая первогодка прыгала возбуждённо вокруг, а Том драматически кашлял, чтобы скрыть смех. Мадам Виола осуждающе посмотрела на Поппи.

— Ваша гостиная, мисс… Сядь, Том, я измерю тебе температуру.

Она вытянула термометр из своего кармана и поместила его Тому под язык, как обычно, напомнив, не кусать.

— Он выглядит бледным, — прокомментировала Поппи через несколько минут, — И несколько липкий, тоже, — заявила она очень авторитетным голосом, — ты чувствуешь тошноту, когда кашляешь? А кровь во время кашля была? — важно спрашивала она.

Том кивнул, и изобразил, словно это причиняет ему головную боль. Поппи была в восторге.

— Это точно туберкулёз, Мадам Виола! — Вскричала она, — Мы вытащим его из лап смерти, правда?

— Поппи Элизабет Помфри, последний раз повторяю — ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В СВОЮ ГОСТИНУЮ! — завопила Мадам Виола, потеряв терпение.

— Ух, ты! Я помогаю спасти ему жизнь! — продолжала Поппи, без малейшего намёка на понимание.

Нахмурившись, Мадам Виола шагнула к Тому и вытянула термометр из его рта. Посмотрев на него, она ещё больше нахмурилась:

— Твоя температура почти нормальная — чуть выше нормы, фактически.

— О! Возможно у него гипотермия! — завизжала Поппи.

— Я в порядке? — фальшиво прохрипел Том. — Но я чувствую себя так ужасно…

— Кажется, я знаю, что у вас, — сказала Мадам Виола. — Первоклассный случай невроза. Это нормально бояться идти на танцы, Том, но, честно говоря, будет лучше, если ты пойдёшь.

— Но я болен! — настаивал Том.

— Нет, ты не болен. Возможно, если ты оденешься и отправишься прогуляться вместе с другими детьми, это заставит чувствовать тебя лучше. До свиданья, Том, — выпроваживая его из Лазарета, пожилая женщина развернулась и начала бранить Поппи, которая всё ещё не ушла.

Том нахмурился и потащился обратно в Башню Слитерина. Конечно, этот способ всегда срабатывал для Ричарда Забини, но естественно, не сработал для Тома. Просто его чёртово везение.

Добравшись до спальни, он сбросил мантию, и спустился в гостиную. Том плюхнулся в кресло и уставился на огонь. Спустя несколько минут, в гостиную зашла Поппи Помфри, выглядящая очень бодрой и несущая огромную медицинскую книгу. «Смещенная ипохондрия», подумал Том, закатив глаза, когда Поппи подбежала к нему и показала диаграмму лёгких.

Поппи составляла очень необычную компанию, тем не менее, она была довольно забавной. Том сам рассказал ей весьма волнующую историю, о том времени, когда он был в приюте, где одна девушка умерла от бактериального менингита (Поппи восторженно слушала, стараясь не пропустить ни слова).

К семи Поппи спустилась на ужин, а Том, так и ни разу не евший за целый день, поплёлся за ней. Решив, что он не хочет слушать болтовню Поппи про трихинеллез весь вечер, Том сел за другой конец стола, подальше ото всех. Он едва различал вкус того, что ел — так ужасно он боялся этих танцев. По опыту он знал, что танцы обычно проходили где-то за занавесями, чтобы девчонки не ходили по близости с ним. Как-то Том спросил Диппета, зачем нужны эти танцы, оказалось, для того чтобы позволить застенчивым ученикам немного раскрепоститься.