— Верно. Но ты должна выразить это словами, Модести, в знак того, что больше не боишься…

Модести снова напряглась, по ее телу пробежала дрожь, словно она боролась сама с собой.

— Я не могу не бояться. Я могу попросить тебя, только если буду думать о тебе как о мужчине, а не как о Люцифере. О том, кто иногда плавает со мной, играет на берегу, говорит о самых обычных вещах.

— Думай обо мне как о таком человеке. Я не стану сердиться.

Модести молчала, потупив взор. Пока все шло хорошо. Люцифер спокойно воспринял ее появление у него в спальне. Более того, когда он только увидел ее, в его глазах засветилась радость. И пока они говорили, он смотрел то на ее лицо, то на ее формы под легким шелком. Его голод лишь дремал, готовый пробудиться, но стоило ей проявить излишний напор, и тогда последствия могут оказаться непредсказуемыми.

Модести без труда справлялась со своей ролью. Его невинность позволяла обходиться без тонких нюансов. Но слова приходилось выбирать тщательно. Она делала осторожный шаг, готовая двинуться дальше или отступить обратно.

— Если ты не сердишься, — пролепетала она, и на лице ее появилась жалкая улыбка, — если бы ты был простым смертным, я бы хотела принадлежать тебе, Люцифер.

Легкий испуг появился и исчез на его лице.

— Ты и так принадлежишь мне, Модести, — сказал он быстро и строго. — И ты это знаешь.

Люцифер сразу понял, к чему она клонит, и дал отпор. Но он не был потрясен, испуган, разгневан. Поэтому можно было попробовать продолжить в том же духе. Запинаясь, Модести сказала:

— Я имела в виду принадлежать не в качестве подданной, о Люцифер. Я имела в виду… — Она оборвала фразу и, помолчав, продолжила: — Ты обладаешь способностью быть просто мужчиной, Люцифер?

— Я всегда должен оставаться Люцифером, — неторопливо произнес он, но она почувствовала легкую неуверенность в его словах. Он достаточно неплохо понимал смысл ее речей, и теперь в нем постепенно начиналась борьба возбуждения и страха. Пока что этот конфликт не разгорелся всерьез, но Модести понимала что опасных последствии можно избежать лишь передав ему инициативу.

— Да, ты всегда должен оставаться Люцифером, — проговорила она с явной грустью. — Другие, твои приближенные, твои верные слуги, могут позволить себе быть как простые смертные потому что ты так повелел. — Она посмотрела на него с явным смущением и пробормотала: — Мне страшно… Мне порой бывает страшно, что они могут захотеть меня как мужчина хочет женщину но если бы на их месте оказался ты, я бы не боялась. Потому что я знаю: ты был бы добр и снисходителен и помог бы мне…

Его глаза вдруг сверкнули, и она поспешила убрать руку, прежде чем он мог стиснуть ее. Она встала, быстро отошла от кровати, затем обернулась и взглянула на него. Он, чуть приподнявшись на локте, смотрел на нее, и по его лицу было видно, что в нем борются противоречивые чувства.

— Прости, что я была так глупа, — чуть слышно сказала Модести. — Но я думала, что в аду нет ни греха, ни вины. — При этих словах зрачки Люцифера чуть расширились. — Ни греха, ни вины, — повторила она. — И раз уж мне выпала особая честь и великий Люцифер стал моим другом и покровителем, я подумала, что он хочет меня как женщину.

Он по-прежнему смотрел на нее полулежа, и в глазах его отражалась борьба страстей. Она же, натянуто улыбнувшись, произнесла:

— Я пойду. Мне не следовало лелеять ложные надежды. Люцифер должен оставаться Люцифером.

Она медленно повернулась к двери. Теперь инициатива перешла к нему. Не оборачиваясь, она проговорила:

— Я бы очень хотела взять что-то на память. Только на память. Я ведь слабая женщина, Люцифер. Помоги мне сохранить чувство собственного достоинства.

Он по-прежнему молчал. Модести решила, что надо послушаться своего внутреннего голоса и рискнуть. Ее пальцы коснулись пуговиц на плече чонсама.

— Ты можешь сказать и неправду, — произнесла она. — Но только посмотри на меня, Люцифер, и ответь: если бы ты мог стать мужчиной, понравилась бы я тебе?

Шелк с легким шуршанием упал к ее ногам. Она сделала шаг в сторону и повернулась к юноше, глядя без смущения и кокетства. Розовый свет ночника осветил ее длинные загорелые ноги, узкую талию, полные груди, широкие плечи.

— Прошу тебя, Люцифер, — прошептала она. — Одно-единственное слово, и я уйду.

Он посмотрел на нее, и внезапно борьба эмоций в нем угасла, оставив лишь юношеское желание. В голубых глазах заплясали огоньки. Он ослепительно улыбнулся, опустил на пол ноги, встал и, протянув перед собой руки, двинулся к ней.

— Не уходи, — прошептал он. — Да, Люцифер должен оставаться Люцифером, но в его владениях он может становиться кем пожелает. Сегодня, например, Люциферу угодно стать обычным мужчиной.

И хотя в его словах звучала уверенность, Модести почувствовала, когда он обнял ее, что он весь дрожит. Его поцелуй напоминал поцелуй неискушенного мальчика, но сейчас это не имело никакого значения.

— Помоги мне, — прошептала она, гладя ему руки. — Теперь я уже не боюсь, но я хочу быть достойной тебя.

— Ты будешь достойной меня, — сказал он и потянул ее к кровати.

А затем она начала руководить его неумелыми движениями, бормотать слова восхищения и ободрения, показывая всеми средствами, что он наставник, а она лишь робкая ученица.

Когда его мощное тело наводнил финальный радостный экстаз, Модести почувствовала удовлетворение — не оттого, что победила, но оттого, что подарила этому юноше что-то очень нужное.

После этого Люцифер исчез, а его место занял обыкновенный молодой человек, который шептал неуклюжие ласковые слова, крепко прижимая ее к себе и начисто позабыв о своем вечном бремени. Это был юноша, совершенно не подозревающий о своей неумелости, потому что она удачно скрывала это от него, юноша, которого снова посетило неодолимое желание, и он опять вошел в нее.

Было уже поздно, когда Люцифер заснул. Модести лежала на спине, баюкая его голову, поместившуюся между ее плечом и грудью, и думала о том, что, каким бы ни оказался исход, она рада хотя бы тому, что подарила ему эту ночь.

Два раза в неделю Гарсиа выходил в море на одной из своих лодок и ловил акулу. Сейчас он стоял под жаркими лучами полуденного солнца возле своей хижины на каменистом берегу маленькой бухточки ярдах в ста севернее основной бухты. Он разглядывал мертвую акулу, которую поймал накануне в открытом море в миле с лишним от берега.

— Ты теперь протащишь ее по бухте? — спросил Колльер.

— Да, сеньор. Но только через день-другой. Пусть полежит.

— Когда начнет разлагаться? — спросил Колльер, зажав нос и делая характерный жест рукой.

— Да, — кивнул Гарсиа. — Тогда другие акулы не придут сюда. Я тащу ее за лодкой по бухте четыре раза в день. Тогда можно спокойно плавать. Старая акула там. — Он показал на вход в бухту, где виднелся верх большой сети. — Она уже не годится. Вот-вот развалится. Но завтра эта будет в порядке.

Колльер скривил лицо, принюхиваясь.

— Она и так уже хороша, — заметил он. — Но все равно мне нравится больше моих соседей по столу. Если бы можно было довести до такого состояния нашего улыбающегося приятеля в черном костюме, было бы достаточно провозить его по бухте раз в неделю.

— Сеньор? — удивленно произнес Гарсиа.

— Ладно, не обращай внимания, — махнул рукой Колльер и медленно пошел по краю берега. Он коротал время в ожидании Модести Блейз и теперь увидел ее на холме, который закрывал отсюда дом. Они договорились встретиться, обменявшись за завтраком парой коротких фраз.

Колльер приметил трех охранников. Один на холме, двое у самой бухты, но Модести была одна. Это удивило Стива, потому как Люцифер редко с ней расставался.

Прошло три недели с той ночи, когда Модести стала любовницей Люцифера. Сначала Колльер испытал облегчение оттого, что она уцелела в этом испытании. Потом вновь вернулись ревность и обида, хотя он отлично понимал, что это ребячество. Теперь он нехотя смирился с таким положением вещей.