– …

– Я очень уступчивая, товарищ нарком обороны, попросите меня о чем-нибудь другом, я сразу уступлю.

После этого разговора их оставили в покое, но Сталину наверняка нажаловались. «Хорошо, когда ты в танке и тебя прикрывают, можешь наркома посылать, а что делать другим? Любое мало-мальски значимое дело нужно обговаривать через самый верх. Изменить номенклатуру, план выпуска продукции совершенно невозможно, даже если все понимают, что это необходимо. Кому нужна такая плановая экономика, когда не план для людей, а люди для плана?» – подумала она тогда.

В Ленинграде новую технологию внедрили еще на стадии разработки, Векшинский лично занимался вопросом ее дальнейшего распространения на смежных предприятиях, использующих продукцию «Светланы» и выпускающих готовые изделия. Так что за перспективы технологии фотографического монтажа переживать не приходилось. Но не будь у них поддержки Сталина и Векшинского, пришлось бы долго биться лбом о стенку. Оля не расстраивалась: «Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова…» [8]Расстраиваться по этому поводу было совершенно непродуктивно.

Новые маломощные радиолампы и технология фотомонтажа хорошо дополняли друг друга. Во-первых, в связи с уменьшением размеров элементов схемы изделий легко располагались на плоскости, не выходя за рамки допустимых линейных размеров. Во-вторых, легко осуществлялся отвод избыточного тепла, так, чтобы гетинаксовая плата не перегревалась. Большим плюсом являлось то, что отрасль только начала создаваться, не имелось раскрученного маятника устоявшейся номенклатуры элементов и изделий, выпускаемых массовыми партиями. Вот тогда внедрять революционные технологии было бы и больно, и трудно.

– Много славных дел нами сделано, но главное впереди! – пропела Оля придуманные слова на мелодию марша и побежала на зарядку.

Жила она теперь в двухкомнатной квартире чуть ли не напротив проходной завода. В ней раньше квартировал бывший начальник оксидного цеха Зубов, которого все-таки выгнали, а вместо него на работу взяли толкового выпускника МГУ. В помощники ему определили Сергея Столетова, с которым Оля делила жилплощадь, живя то ли в гражданском браке, то ли что-то вроде этого. О том, что она вдруг стала старше на три года и получила вместо паспорта удостоверение лейтенанта НКВД, знал только завкадрами, но никому об этом не рассказывал. Не положено. А большинство и раньше не догадывалось о ее возрасте, все пребывали в уверенности, что ей восемнадцать.

Сережа, работник НКВД младшего начсостава и ее телохранитель, был высокий, кудрявый, не шибко умный, но и не глупый, жизнерадостный балагур и бабник, видимо, в прошлой жизни – павлин или петух, что в общем-то одно и то же. В своей людской ипостаси он мало чем отличался от тотемного зверя. Где его нашел Артузов и почему выбор пал на него, оставалось для Оли полной загадкой. Вначале она не могла спокойно смотреть, как Сергей любовно и неторопливо выглаживал стрелки на своих брюках, расчесывал кудри перед зеркалом, а потом привыкла и начала ценить его за легкость характера и безудержный оптимизм. Девки в цеху просто млели от нового замначальника и злобно поглядывали на Олю, захомутавшую такого красавца. Впрочем, Сережа, как мог, старался поднять им настроение, и у него это часто получалось. Но, надо отдать ему должное, порядок среди своих куриц держал железный. Отсутствие специальных знаний ему компенсировала Ольга, курировавшая цех своего «мужа».

«Вот так они и жили… – подумала она. – Только у нас с Сережей все наоборот». Иногда они спали вместе, но чаще раздельно. Большая часть времени прошла мирно, Оля не реагировала на его многочисленные романы, лишь иронически думала: на кой сдался такой телохранитель, который только и думает, как бы оставить охраняемый объект и заняться более приятными вещами.

Дважды за их совместную жизнь Сергей сумел вывести ее из себя. Первый раз – когда пьяный приперся домой с двумя девками под ручку. Ближе всего стояла кочерга. Пытаясь не искалечить девок и бить только по мягким частям, она легко обратила их в паническое бегство, а ржущего от этой сцены Сережу привела в себя быстрым и точным тычком в промежность. Ржать он перестал, но начал сдавленным голосом материться. Когда Сергей через несколько минут, едва передвигая ногами, зашел в дом, он был почти трезвым и очень злым.

– Ты что, стерва, творишь? Мне ж еще детей заводить нужно! Ты что, дура, не могла мне по голове кочергой дать? – Голос у Сергея уже полностью восстановился. Он направился к ней неуверенной походкой, со сжатыми кулаками и явным желанием надавать по роже.

– Можно и по голове, – спокойно заявила Оля. В стремительном, неуловимом движении ее рука с кочергой нанесла укол, как в фехтовании, и ударила его под нос, в верхнюю губу. Из глаз полились слезы, а изо рта – кровь. Острая боль размыла окружающее, и только холодный, спокойный голос Ольги доносился до сознания. – Угомонись, Сергей, а то я тебя или убью, или покалечу, как получится. И мне ничего за это не будет.

– Стерва ты, Олька, не жизнь с тобой, а каторга сплошная, вот где ты у меня уже сидишь, жаба холодная, иногда так хочется тебя прибить, еле сдерживаюсь. Ты ж не баба, ты бог знает что. С тобой же в койку лечь невозможно, ты ж не спишь с мужиком, ты воюешь. Ты пока его до полусмерти не ухайдокаешь, не успокоишься никогда. Холодно с тобой, как в могиле… завтра Артуру заявление подам, пусть хоть на Дальний Восток посылает… лишь бы тебя не видеть.

– Иди спать, Сережа, я тебе второе одеяло принесу, согреешься.

– Стерва – она стерва и есть… второе одеяло принесет… ты тут душу перед ней выматываешь…

– Держи ее при себе, Сереженька, мне и без нее жить тяжело, а еще твои сопли вытирать… извини, сил нет.

– Пошла на фиг…

– И тебе спокойной ночи.

Вторая серьезная размолвка у них случилась после того, как Артузов порылся в ее короткой биографии и начал выяснять подробности.

– Оленька, расскажите поподробней, что за история приключилась после вашего выхода с больницы.

– Да не о чем рассказывать, Артур Христианович. Ростик, дружок мой бывший, вместе с Толиком Рамой решили барыгу ограбить, ну и не поделили чего-то. Пацаны рассказывали, Ростик подрезал Толика и убежал. Поселковые мстили, начали нашу компанию давить, так что и мне пришлось в бега податься. Вот и вся история.

– Удачно как все вышло, правда, Оля?

– Не пойму, о чем это вы…

– Оленька, ну что вы дурочку из себя строите, не получается из вас дурочка! Расскажите лучше, как вам удалось это дело провернуть и дружков своих так удачно ликвидировать?

– Артур Христианович, вам книги писать, столько фантазии! Если бы вы Толика Раму живым видели, вас бы они быстро оставили. Представьте себе гориллу, только значительно дурнее и злее, а теперь попробуйте ее убить, мне интересно, что у вас получится.

– Ну тех-то ладно, хоть не жалко, а директора своего вы зачем убили?

– Это вы мне должны сказать, Артур Христианович. Я в книге по криминалистике читала: самое главное, что должен сделать следователь, – найти мотив преступления. А если мотива нет, то и суда нет. Впрочем, не лучше ли нам поменять тему, и вы, и я прекрасно знаем, что убил директора его двоюродный брат-троцкист, когда тот хотел доложить о нем соответствующим органам. Насколько мне известно из рассказа моей одноклассницы, его уже осудили и расстреляли.

– Не доверяете вы никому, Оля, а психолог ясно сказал: для того чтоб понять, что у вас в голове, нужно все блоки удалить из сознания, – задумчиво разглядывая ее, сообщил Артузов.

– Так что ж он не удалил, великий психолог? Полчаса у меня перед глазами медальоном шатал, так и не усыпил.

– Такая вы у нас особенная, ничего вас не берет…

– Артур Христианович, поверьте, меня мучит больше всего, что я уже несколько месяцев не могу ничего нового рассказать руководству страны. И вроде крутится что-то в голове, не все я еще выудила, а ничего толком понять не могу. Так что к тому, что уже написала и рассказала, мне добавить пока нечего.