Адмирал хотел было сказать, что никакой вечер «вместе» ему не требуется, но Варвара погладила его запястье, и он промолчал. День был чуть-чуть морозный и очень солнечный, от обилия воздуха после больницы у Степанова сладко кружилась голова. «Стар стал, — думал он, — слаб стал».

— Ничего подобного, — сказала Варвара, — вовсе ты не стар и не слаб.

— А разве я вслух? — испугался Родион Мефодиевич.

— Как в старых пьесах писалось — «про себя», — ответила Варвара. — Но ты не огорчайся, я уже давно сама с собой разговариваю… Скажешь — тоже старуха?

Машина повернула, сноп солнечного света ударил в лицо Варвары, и адмирал грустно удивился — синяки под глазами, морщинки у круглых, еще недавно совсем молодых глаз, рот полуоткрыт, словно дышать ей трудно.

— Ты чем расстроена? — осведомился Родион Мефодиевич. — Не спала, что ли?

— Вот-вот, поговори с ней, — обернулся Женька с переднего сиденья. — Поговори, побеседуй. Черт меня дернул сообщить сестричке, что от нашего дорогого Володечки жена с чадом сбежала. Так вот, изволишь видеть, страдает!

Сытые губы Евгения безмятежно улыбались, глаз за очками, как всегда, не было видно, он и вправду не понимал, чем огорчена Варвара. И стал расписывать характер Устименки, с которым никто не может ужиться.

— Помолчал бы! — тихо попросила Варя.

Дед Мефодий поджидал их на крыльце в начищенных штиблетах, в лучшем из дареных кителей, в отглаженных Павлой для такого случая брюках. С сыном он трижды поцеловался, рассказал с ходу, что Павла Назаровна служила во здравие Родиона Мефодиевича молебен, но только все было недействительно, потому что поп спутал раба божья Родиона с рабом божьим Романом и «через это» Павлины деньги пропали даром…

Завтрак действительно был на высшем уровне. Дед Мефодий выпивал ради возвращения сына, закусывал и командовал по дому, будто и вправду хозяин. И о медицине рассуждал солидно, не отрицая ее достижений, но и не без сюжетов о том, что если распарить раков в керосине и пить тот настой беспощадно с младых лет, то весь организм будет устойчив против, например, тифа.

— Ну, это ты, батя, — попробовал было возразить адмирал, однако без всякой пользы, старик только распалился в своем наступательном порыве и рассказал еще две притчи — одну про мухоморный отвар, а другую про мышей, на редкость отвратительную.

— Не к столу, конечно, будь сказано, — деликатно добавил он.

Позвонила по телефону с горячими поздравлениями Ираида, сказала, что должна еще «подойти» к комиссионному, и тогда поцелует в обе щечки «папочку».

— Ждите! — крикнула она. — Я — мгновенно!

— Йес! — ответила Варвара. — Папа с ума сходит, так хочет тебя увидеть.

Павла в медицинском белом халате (у Евгения их накопилось порядочно, и теперь было решено, что в гигиенических целях следует готовить пищу только в докторском обличье) подала большое блюдо жареных пирожков.

— Гуляем, братва! — объявил дед Мефодий. — Давненько чтой-то такой подачи не было.

— Там до вас, Родион Мефодиевич, пионеры опять пришли, — сказала Павла, — просят к ним выйти.

— Какие еще такие пионеры? — удивился Степанов.

— А они который раз заявляются, — объяснила Павла. — Когда вы в Москву ездили — наведывались, и когда в больнице были — тоже посещали.

Адмирал повернулся к Варваре:

— Чего им надо?

— Откуда мне знать? — не глядя на отца, ответила она.

— Пусть сюда идут! — велел адмирал. — И почему с черного хода?

— Робеют. Их Евгений Родионович не велели пускать, — со странным выражением приторности и злорадства произнесла Павла. — А они и услышали — ребятишки-то, как Евгений Родионович распорядились гнать их в шею.

— Варвара, приведи их сюда, — уже круто распорядился Родион Мефодиевич.

Варвара поднялась, быстро посмотрела на отца и вышла. Степанов повернулся к двери, за которой слышались голоса. Дед Мефодий, воспользовавшись удобным мгновением, опрокинул в пасть стопку коньяку, проводил движение коньяка по пищеводу ладонью до самого желудка, сладко сморщился и стал нарезать себе поджаристый пирожок.

— Вот, папа, к тебе, — сказала Варвара, пропуская в столовую двух высоких голенастых девочек и широкоплечего, очень, видать, крепкого мальчика в очках, серьезного и напряженного. И девочки и мальчик были в пионерских галстуках, наглаженные, подтянутые. Степанов поднялся им навстречу.

— Товарищ Герой Советского Союза, — сказал мальчик, — простите нас за такое вторжение, но мы не сами от себя, а по поручению пионерских организаций Приреченского района…

— Ну, что ж, — ответил адмирал. — Давайте знакомиться. Степанов.

— Винокурова Валя, — сказала черненькая девочка с челкой.

— Бойченко Саша, — произнесла другая, блондиночка, очень розовая, смущенная, с крепко заплетенной, тугой, длинной косой.

— Штуб Алик, — сказал мальчик в очках, и Степанов почувствовал, какая у него жесткая, твердая, крепкая ладонь.

Варвара положила Бойченко Саше на плечо руку и сказала:

— Давайте-ка, ребята, садитесь к столу, будем пирожки есть и чай пить. И пожалуйста, не говорите: нет, спасибо!

— Оно так, оно правильно, — обрадовался дед, — пирожки Павла Назаровна пекёт высококачественные, вы все довольны будете…

Алик немножко смутился и представился деду, которого от волнения не заметил сразу:

— Штуб.

И девочки тоже представились.

— Ему в брюшко, етому блинчику, нужно масличка пихнуть, — сказал дед. — Конечно, сейчас еще трудности наблюдаются, но вы пихайте, потому что у нас нынче праздник — адмирал, сын мне, только из больницы вернулись. Вот — отмечаем в семейном кругу. Выпиваем по малости!

И дед щелкнул ногтями по графину.

— Может, и вы желаете, молодой человек? — обратился Мефодий к Алику.

— Нет, благодарю вас, я не пью, — вежливо ответил маленький Штуб.

Варвара разлила чай, предложила ребятам еще пирога с творогом. Странная, несвойственная ей, выжидающе-плутоватая улыбка то появлялась, то исчезала на ее губах. И глаза блестели не по-обычному, не ровным, мягким светом, а недобрыми, вспыхивающими огоньками.

Степанов попил чаю, с опаской взглянув на Варвару, не торопясь, с наслаждением закурил папиросу. Дед Мефодий тоже закурил из его портсигара, отметив со значением в голосе, что такой табак стоит бешеные деньги.

— Еще? — спросила Варвара гостей.

— Нет, что вы! — воскликнула беленькая Саша Бойченко. — Мы и так, даже неудобно…

— Ничего неудобного нет, — попыхивая папироской, заявил дед Мефодий. — Который человек к столу приглашен, тот от стола голодный не уходит. Для того и к столу приглашают…

Свои воззрения насчет гостеприимства дед Мефодий излагал довольно долго, пока не влетела в комнату пожилой птичкой Ираида. Пионеры ей тоже представились, глаза у Варвары блеснули уже сатанинским огнем, а Ираида вдруг скисла и заторопилась. Свои покупки она забыла на диване, чмокнула Родиона Мефодиевича в щеку и опять исчезла, сказав, что будет к обеду.

— Теперь разрешите вкратце изложить наше дело, — слегка заикаясь от волнения, начал маленький Штуб. — Я, может быть, буду не совсем последовательным, потому что говорить должен был Леша Крахмальников, но у них ужасное несчастье…

Штуб махнул рукой и помолчал.

— Да, я слышал, я как раз в это время в больнице находился, — кивнул Степанов. — Все хорошо шло, совсем хорошо и вдруг…

Алик поправил очки, никак, видимо, не мог совладать с охватившим его волнением.

— Который человек предназначен, тот все едино помрет, — сказал дед. — Вот, к примеру, в японскую находились мы в Мукдене при разгрузке…

Японская война увела деда далеко в сторону, и вышло так, что старый Степанов совершенно запутался и сбился на Куропаткина.

— Ладно, батя, — ласково сказал адмирал, — это мы впоследствии разберем. А теперь я вас слушаю, ребята…

Варвара пошла в комнату Евгения, отыскала валерьянку с ландышем, поставила на видное место. И другие сердечные средства тоже приготовила на всякий случай.