Что не так, Мейсон? Почему ты на себя не смотришь?

Тот человек пытался запугать меня, сказал себе Мейсон. Хотел вызвать во мне страх, потому что не справился бы со мной в драке. Это был просто прием, способ причинить боль, потому что для всего остального тот человечишка слишком труслив. Сейчас он, возможно, собирает своих дружков, чтобы вломиться в мотель и расправиться со мной. А чтобы гарантировать, что я никуда не убегу, человек заставил меня вернуться в комнату и торчать у зеркала.

Тогда почему же он не решается поднять взгляд и посмотреть на свое отражение?

Это глупо. Бояться нечего. Он не сделал ничего дурного и уж точно не собирался пускаться в кровавый разгул. Конечно, он зол — но на то есть причины. Разве не впадет в ярость тот, у кого отобрали все, что ему дорого на этом свете?

— Раз. — Мейсон начал отсчет. — Два. — Он обеими руками схватился за края раковины и стискивал кулаки, пока костяшки не стали такими же белыми, как эмаль.

— Три.

Он поднял глаза и посмотрел в зеркало. На него смотрело его собственное лицо — одновременно удивленное и измученное. К вспотевшему лбу прилипли каштановые волосы. Усталые голубые глаза налились кровью. Что Мейсон должен был увидеть? Рога? Кровавые слезы, стекающие по впалым щекам? Может, клыки? Ничего. Вариант четыре: ничего из вышеперечисленного.

Отражение с облегчением улыбнулось. Все вдруг показалось до крайности нелепым. Мейсон закатил глаза и подумал, что надо разобраться с водяными мозолями. Прежде чем хоронить Синичку, нужно забинтовать руки. Только инфекции ему сейчас не хватало.

Мейсон снял с вешалки полотенце и начал вытираться. В зеркале он увидел свое отражение в полный рост. Надо побольше есть. За последние недели он определенно сбросил несколько кило. Трудно придерживаться здорового питания, если вся доступная еда — либо консервы, либо чипсы.

Мейсон достал из рюкзака чистую рубашку и быстро оделся. Вполне возможно, тот лжец все еще поджидает его снаружи или уже направляется сюда. Надо выбраться. Глотнуть свежего воздуха. Успокоиться. Тогда в голове кое-что прояснится.

Но нельзя бросать Синичку. Надо позаботиться о ней.

Он вынес ее и осторожно опустил тело в могилу. Хотя он завернул ее в простыни, все равно было видно, насколько она маленькая и хрупкая. Когда на белую простыню просыпалась первая горсть земли с лопаты, по щекам у Мейсона потекли слезы. Он постарался не обращать на них внимания и сосредоточился на работе. Мейсон думал, что стоило бы произнести какие-нибудь слова — в память о Синичке и том времени, что они провели вместе. Но на ум ничего не приходило. Да и не было таких слов, которые могли бы ее описать.

Закончив, Мейсон развернулся и пошел прочь. Он не стал возвращаться в комнату за рюкзаком. Рюкзак был ему больше не нужен. Ничего не было нужно — кроме дороги под ногами.

Он решил, что обо всем остальном позаботится позже, когда доберется до Ванкувера. Впереди лежал долгий путь, и у Мейсона было полно времени, чтобы все обдумать.

Главное — ему надо было почувствовать океан.

Они вошли в Сиэтл. Дороги больше не было. На месте запутанной паутины магистралей, тоннелей и эстакад остались лишь горы асфальта да брошенные машины. Повсюду валялось битое стекло. Город засыпало осколками. Здания превратились в скелеты из арматуры. Сильно пахло дымом. Некоторые дома все еще горели — наверное, те, где недавно хозяйничали мародеры.

Дорогой Хит, я почти добралась. Ты меня ждешь? Надеюсь, что был ты в каком-нибудь безопасном месте, когда все это произошло. Тебя ведь здесь учили, как вести себя при землетрясениях? Помнишь, мама нам рассказывала, что делать, если придет торнадо? Меня и пугала, и завораживала мысль, что такое может случиться. Ох, что это я болтаю! Помнишь, ты меня дразнил пустоголовой Барби? Сиэтл весь в руинах. Я никогда не видела такой разрухи. Я буду на месте уже через несколько часов. Надеюсь, ты как-нибудь сумеешь уловить это сообщение. Посылаю в твою сторону позитивные вибрации. Может, ты их почувствуешь — так же, как мама чувствовала, когда с нами что-то происходило. В любом случае держись. Я скоро.

Стояла тишина. Жуткая тишина. Повсюду лежали трупы. Некоторые погибшие были, по всей видимости, жертвами землетрясений — их тела лежали здесь уже очень давно, разлагаясь и распространяя вонь. Другие тела, окровавленные, свежие, принадлежали тем, кого убили загонщики. Кое-где трупы были свалены один на другой и подожжены. Клементина отвернулась, когда они проходили мимо первого такого костра. Миновав восемь или девять, она перестала вести им счет, а еще через какое-то время прекратились приступы тошноты.

Как странно привыкать к таким вещам.

— Умно, — прошептал Майкл. Запах разложения был таким сильным, что им пришлось прикрыть лица рубашками. — Они убирают за собой. Может, загонщики и сумасшедшие, но даже они беспокоятся о гигиене.

— Зачем им это? — спросила Клементина.

— Множество причин, — ответил Майкл. — Если они собираются здесь остаться, им надо навести порядок. Избавиться от запаха. Я слышал, некоторые из них в здравом уме. Не все чокнутые маньяки.

— Неужели?!

Майкл пожал плечами:

— Может, они хотят возродить цивилизацию. В таком случае уборка бы не помешала. Я навидался трупов на всю оставшуюся жизнь. Если они задумали от них избавиться, я только за. Возможно, потом они починят дороги. Восстановят подачу электроэнергии. Было бы здорово снова обзавестись светом. И теплом. Скоро настанут холода.

— Ты так рассуждаешь, будто они — люди.

— А разве не так? Среди людей полно чудовищ.

С этим Клементина не могла поспорить.

Они осторожно свернули за угол и увидели целый квартал, уничтоженный землетрясением. Клементина вспомнила фотографии послевоенной Европы, которые им показывали на уроках истории. Но тогда разрушения были вызваны войной. А теперь? Трудно поверить, что мать-природа способна такое сотворить.

— Интересно, сколько народу погибло во время землетрясения, — сказала Клементина. Как ни странно, она уже забыла про стихийное бедствие. А ведь в каком-то смысле с него все началось. Все эти убийства.

— Здесь, наверное, много, — отозвался Майкл. — Никогда раньше не видел таких разрушений. Посмотри на эти осколки. Не хотел бы я тут стоять, когда они начали сыпаться сверху.

Клементина вздрогнула. Наверное, людей буквально разрезало на куски. Хорошо, что загонщики успели очистить это место от трупов.

— Как думаешь, далеко отсюда университет? — спросил Майкл.

Клементина достала карту, которую захватила на заправке. Они развернули ее на капоте машины, и Клементина попыталась по ней сориентироваться. Но им пришлось проехать еще несколько кварталов — пока они не наткнулись на табличку с названием улицы. Определив свое местоположение, они проложили по карте дорогу к Университету имени Дж. Вашингтона.

— Совсем неплохо, — заметил Майкл. — Если нам не попадутся загонщики, будем там через часок.

Но когда они наконец добрались до университета, уже стемнело. Дело было не в загонщиках — просто многие дороги оказались непроходимыми. Часто приходилось поворачивать назад и искать новый маршрут — когда путь преграждал упавшее многоэтажное здание. Весь город теперь представлялся им грудой обломков.

Правда, дела пошли лучше, когда они вышли на шоссе I-5. Вдоль него стояло не так много зданий, и разрушений было меньше.

Оказавшись возле университета, они остановились, чтобы вновь взглянуть на карту.

— В каком он, говоришь, общежитии? — спросил Майкл.

— Мерсер-холл, — ответила Клементина. В кармане у нее по-прежнему лежал листок с адресом брата. Она то и дело заглядывала в него. Этот листок Клементина вырвала из маминой телефонной книги. Он обтерся на сгибах, ведь она доставала его, потому что чувствовала себя одинокой и беспомощной. Это была единственная вещь, которая осталась у нее в память о маме. Единственная фамильная ценность.