— Они говорят, что полиции нельзя верить, что она заодно с гангстерами.

— Почему же ты не боишься говорить мне это? Вдруг и я заодно с гангстерами.

Билли улыбнулся. Улыбка была вымученной и жалкой. Он тоже понимал, что завел трудный разговор. Билли был упрям. Кроме того, он дал себе слово позаботиться о Лики. В жилах Соммэрса текла кровь южанина. Поэтому в комплекс забот о спокойствии Лики он давно включил необходимость возмездия за смерть ее брата. Только в этом случае перестанут кровоточить раны Лики. Так считал Билли. В душе он был готов к тому, чтобы совершить акт мести. Но он мало знал. Ему просто не под силу разыскать убийцу. Коун — другое дело. Билли нравилось, как Коун держался на суде. И он пошел к Коуну.

— Что же ты замолчал, малыш?

— Я боялся, — сказал Билли. — Когда узнал о смерти Бредли. Потом с этой книжкой… И когда ваш… этот Грейвс надел на меня наручники. А теперь… Теперь я готов помогать вам… Они ведь врут все — эти наши в “Орионе”?

“Может, и не врут”, — подумал Коун.

— Как же ты хочешь помогать мне?

— Не знаю. Я готов ко всему.

— Это праздный разговор, малыш. У полиции достаточно сил.

— Но вы ведь будете искать убийцу?

“Что он, мысли, что ли, читает?”

— Видишь ли, Билли. Все это не так просто. Требуется время.

— Что мне сказать Лики?

“Ах, тут еще и Лики? Что ей сказать? Скажи, мальчик, что господин Мелтон и другие господа в Роде профессора Кирпи не хотят искать убийцу Бредли”.

— Не знаю, малыш. Я уже говорил тебе, что нужно время…

Он и в самом деле думал, что нужно время. День. Или десять дней. Нет, не на размышление. Коун кожей чувствовал, что должно произойти какое-то событие, которое подведет черту под делом Бредли, поставит под ним последнюю точку. Этого требовала логика игры. Если, конечно, Коун не ошибается.

— Мне бы не хотелось огорчать Лики, — медленно произнес Билли.

“Ты думаешь, что мне хочется?”

— Это трудное дело, малыш. Ты даже не представляешь, как оно трудно.

— По-моему, надо найти колдунью, — нерешительно произнес Билли.

— Малыш, ты не знаешь всего.

— Я был на суде.

Коун усмехнулся. На суде было установлено, что шах убил Бредли. Мальчик не поверил суду. Он поверил Коуну, который выступал в качестве свидетеля обвинения. Но ведь его показания были отклонены. Коуну не удалось доказать алиби шаха. Вилли Кноуде даже не пригласили в суд. Его имя, названное Коуном, вызвало легкие улыбки на устах судей. Репутация Вилли работала против него. Как свидетель Вилли был не нужен. Алиби шаха мог подтвердить Бредли. Но мертвые не приходят. Кто это говорил? Бекки? Любопытно, что стало с Бекки, которая лишилась хозяйки? Мертвые не приходят, мальчик. А живых осталось мало. Их можно перечесть по пальцам. И ни один из них не заинтересован в том, чтобы помочь Лики. Им наплевать на Лики, и на Билли, и на Коуна. Правда, есть еще Фримен, который носится с идеей разоблачения синдиката сумасшедших литераторов. Но и он бьется лбом о стену. И стена устоит, а лоб не выдержит. Однако мальчик ждет.

— Нам надо договориться, малыш. Ты пока не тревожь Лики. И потом, — Коун лукаво взглянул на Билли, — мне кажется, что ты увлекаешься. Это нужно не столько Лики, сколько тебе. Признайся прямо, малыш.

Билли потупился.

— Ну вот, — улыбнулся Коун. И понял, что сделал ошибку.

На щеках Билли выступили пятна. Весь он сжался, как будто изготовился к прыжку. Глаза сверкнули.

— Значит, они говорят правду? — выдавил он через силу. — Значит, вы не хотите…

— Не надо горячиться, малыш. Они не могут знать правды…

— Но вы… Вы…

— Успокойся. — Коун положил руку ему на плечо. — С чего ты взял, что я отступился?

Он отругал себя за опрометчивые слова. Но и других он не мог сказать. Ибо он говорил с Билли, как со своей совестью. Даже больше, чем с совестью. Потому что совесть еще можно было урезонить. Можно было объяснить самому себе любой свой поступок. Можно было оправдаться перед собой даже в том, чему нет оправдания. Мальчику ничего нельзя было объяснить. Он не принимал компромиссов. Он не понимал, как можно мириться с тем, с чем мириться нельзя.

И все-таки Коун не все решил для себя. Одно дело — дать обещание. Другое — выполнить его. Разговаривая с Билли, он ловил себя на том, что все время думает о Бредли. Он пытался соединить известные ему факты. Но цепочки не получалось. Первое, второе, третье звено. Затем звенья со звоном отскакивали друг от друга. Цепочка рассыпалась. Он пытался разглядеть фигуру, которая дирижировала спектаклем, и не видел ее. Рассказ Вилли Кноуде о сбежавшем евнухе заставил думать, что именно этот евнух и был той фигурой с сильными и цепкими лапами, достававшими даже до родины шаха и убившими человека, который докопался до какой-то тайны или просто хранил ее в одном из своих досье. Пока досье лежало у него в сейфе, все было тихо. Но вот появился Бредли. Каким-то образом Бредли удалось заглянуть за занавес. Возможно, он разговаривал с шахом. Возможно, шах сказал ему больше, чем Вилли. И Бредли связывается с бывшим заместителем начальника полиции. Вероятно, не без помощи самого шаха. Получает оттуда нечто. А одновременно с Бредли, почти по его следам, уже крадется этот евнух. Ему нужно досье с тайной. О тайне знает Осман. А досье у Османа. Выход — убрать Османа и выкрасть досье. Но что-то из этого досье в руках у Бредли. И судьба Бредли решена. Тут все ясно. Логика дает трещину, когда на сцене появляются торговцы амулетами, профессор Кирпи и эта Эльвира. Если предположить что евнух и Эльвира — члены одной шайки, то непонятно, откуда взялось все это нагромождение нелепостей: ведь ей не было никакой необходимости устраивать спектакль с наркотиками. Шах с его тайной, попади он в руки полиции, был бы так же опасен, как и на свободе. Опасен для этого гипотетически могущественного евнуха. Шаха нужно было убрать. Впрочем, ведь его и убрали. Перси убил шаха, выполняя приказ Эльвиры. А сама она? Она послала Перси на квартиру Бредли с заданием выкрасть некую статуэтку. Если эта статуэтка была прислана Бредли и имела отношение к тайне евнуха, то выходит, что и Эльвира причастна к этой тайне. Но тогда почему Эльвира благословила затею с наркотиками? Да. Что-то ускользало. Какое-то звено выпадало из цепи. Ну а если Эльвира не имеет понятия о евнухе? С какой стати ей посылать Перси за злосчастной статуэткой?

Коун так задумался, что забыл о Билли. Они шли рядом по Кинг-стрит, мимо афиш, многочисленных киосков и лотков, мимо ресторанов и кафе. Они миновали аптеку, где за кассой сидела Лики, а сестры-близнецы обсуждали на кухне очередное похождение Тими Гунда. Сестры сумели-таки достать выпуски шестой серии и сейчас, давясь от ужаса и восторга, делились первыми впечатлениями. Билли заглянул в окно и помахал Лики. Коун спросил:

— Ты хочешь зайти туда, малыш?

— Нет, — сказал Билли, усмехнувшись. — Клушки не любят меня.

Коун вопросительно поднял брови. Билли рассказал ему про сестер, и про Тими Гунда, и про человека без мозгов.

— Да, — откликнулся Коун. — Девочке невесело.

— Теперь они хотят попасть в музей уродов. Лики говорила…

— Что?

— Клушки где-то слышали, что в городе есть музей уродов. Что какой-то богач скупает всех детей, которые… Понимаете? Бывает, что рождаются дети без ног, без рук… Или в шерсти… Разные… Там даже есть сросшиеся вместе. Так вот этот человек содержит их. Как в зверинце. Понимаете? И показывает публике…

— Вранье, — бросил Коун.

— Я тоже думал, что вранье, — сказал Билли. — Но Лики говорила… Клушки собираются туда…

— Послушай, малыш. Неужели у вас с Лики нет других тем для разговоров?

— Есть. Почему же…

— Так и говорите о другом, черт побери. Или в этом мире ничего не осталось? Никакой лирики?

Билли грустно улыбнулся:

— Она не любит стихи.

— Сходи с ней в парк. Там есть чудные аттракционы.

— Мы ходили. Даже в зоопарк.

— Вот и хорошо. Съезди с ней за город, в лес. Ведь от всего этого, — Коун ткнул пальцем в афишу, на который разевал рот членистоногий монстр, — от всего этого недолго и рехнуться. Музей уродов! Это надо придумать.