Роман основан на реальных событиях.

Имена героев и отдельные детали изменены.

Любые совпадения имен и названий случайны.

Машину опять бросило к обочине. Олег Столяров руль снова удержал и в который раз выматерился. Ругаться он любил и умел, чем приводил в неописуемый восторг немецкого журналиста Курта Мюллера и переводчика из местных, отзывавшегося то ли на фамилию, то ли на имя – Джоко.

Влад Гетьман вообще полагал, что Джоко – это бандитская кличка, слишком уж ярко, даже для здешних колоритных мест, выглядел переводчик. Но немец выбрал его. Как, собственно, и Гетьмана со Столяровым себе в сопровождение.

В случае с Джоко выбор был понятен: семнадцатилетний пацан живо болтал на русском и достаточно уверенно – на немецком. А вот украинских полицейских Мюллер выбирал чисто из вредности, как сообщил утром Гетьману Столяров.

– Слышал, сволочь, как мы вчера после ужина разговаривали, – уверенно сказал Олежка. – И русский язык он, фашист немецкий, знает будь здоров. Все просек. И теперь решил отомстить. А у меня такие планы были на воскресенье...

Влад не стал возражать или пытаться разубедить напарника. Выезд в воскресенье – так в воскресенье. Все равно делать нечего, кроме как напиться или отправиться играть в карты к полякам. По девочкам ходить – себе дороже.

Мусульмане запросто могли отрезать если не голову, то чего пониже за своих, да и местные славяне, православные, уже который век жили по законам гор и не собирались смягчать свои нравы.

Влад вообще старался не спорить по мелочам. И когда немецкий корреспондент, загорелый жилистый мужик лет пятидесяти, стал рассказывать, как его папа, оберштурмфюрер СС в сорок первом – сорок втором развлекался в Харькове, Влад просто молча вышел из столовой.

Немец что-то спросил у Джоко. Тот ответил и засмеялся.

– Чего это он там? – поинтересовался Олежка.

– Спрашивает – опасная дорога или нет. Я сказал, что пока за рулем ты – опасная.

Машина снова вильнула, левое переднее колесо прошло в нескольких сантиметрах от обрыва, вниз полетели мелкие камни.

Немец произнес фразу, из которой Олежка смог выловить «Шумахер» и «нихт».

– Это он про меня? – спросил Олежка.

– Да, – подтвердил Джоко. – Не Шумахер ты, говорит.

– Ага, – кивнул Столяров. – Водитель из меня – не очень. А вот мой дед, тот – да! Тот был водителем от бога. Член команды, занявшей в европейском автопробеге Прохоровка – Берлин второе место. Первыми – да, первыми туда прибежали немцы вместе с папашей журналиста. Дед говорил, что не всегда даже догнать получалось.

Джоко хихикнул и быстро, захлебываясь от восторга и предвкушения ссоры, стал переводить.

Влад тяжело вздохнул – глупые разговоры с неумными иностранцами не могут привести ни к чему, кроме как к общему раздражению и желанию настучать в лицо собеседнику.

А может, и впрямь – вывести потомка оккупанта из машины и расстрелять к чертовой матери. Потом, правда, хлопот не оберешься, отчеты писать с рапортами, кто в спокойном районе мог их обстрелять, почему немца выцелили, а не их, в форме.

Ну, и от Джоко потом не отвяжешься, мешать расстрелу он не будет, но кровь по капле выпьет, до последнего евроцента.

– Олег, он говорит, что его отец, наверное, не встречался с твоим дедом, иначе ты бы не родился! – крикнул Джоко с заднего сиденья и хлопнул Столярова по плечу. – Я бы за такое в глаз дал. А ты?

Олег промолчал. Дорога стала еще хуже, машина правым бортом несколько раз царапнула скалу, слева открывался потрясающий вид на пропасть.

– Еще немного, – сообщил Джоко. – Вот по такой дороге еще два или, может, три километра, потом будет ровнее.

– Какого черта ее не ремонтируют? – пробормотал Столяров. – Это ж смертоубийство сюда ехать. Как они товары и еду возят?

– Еду – на осликах, товары – на осликах, сюда даже пушки на осликах возили, – охотно пояснил Джоко. – В ущелье никогда власть снизу не признавали. На этой вот дороге столько народу убили – тысячи. Турков убивали, австрийцев убивали, немцев – много убивали. Снайпер с той стороны или пулемет.

Немец снова что-то спросил.

– Спросил, нет ли тут снайперов сейчас, – пояснил Джоко, ответив журналисту на немецком. – Я сказал, что лучший снайпер в этих местах я, но я в машине, и стрелять со скал некому...

– Ты бы рот закрыл, – посоветовал Влад. – Муха влетит.

– Не влетит, я каждую муху вижу...

– Замолкни, мелкий! – повысил голос Гетьман. – Сейчас к свиньям собачьим высажу из машины.

– О! – закричал в восторге Джоко. – Владо – суеверный! Владо не любит это... сглазить.

Влад тяжело вздохнул и указал вперед:

– Олежек, вон там, где расширение, притормозишь, я осуществлю свою непосредственную угрозу.

– А немца? – оживился Олег.

– А немца с собой возьмем. Немецкая общественность жаждет узнать, как тут живут аборигены.

– Жаль...

Дорога, наконец, стала шире, справа открылся небольшой карман в скале.

– Вот тут? – уточнил Олег.

– Тут, – подтвердил Влад.

– Владо, я же пошутил! – голос Джоко стал неуверенным. – Я же не хотел тебя обидеть...

– Никто не хотел, – сказал Влад. – Но за все нужно платить.

Олег остановил машину в метре от скалы, так, чтобы дверцы справа можно было открыть.

– Приехали, – сказал Влад и вышел из машины. – Джоко, ты сам или тебе помочь?

Джоко что-то быстро заговорил по-немецки, сбиваясь, начиная заново. Немец слушал, потом усмехнулся и вылез из машины.

– Он говорить... что я не смогу без переводчик... – сказал Курт Мюллер. – Что он нужен... его не можно высаживать. Не можно?

Влад подошел к краю обрыва, закинул автомат за спину и потянулся.

– Русский вы знаете, я вижу, – задумчиво произнес он. – А сербский язык... Я украинец, поэтому польский, сербский, чешский, словацкий – пойму. Говорить, может, и не выйдет, но, полагаю, местные жители также разберутся. Я же разобрался, когда Джоко позавчера рассказывал своему приятелю, как накануне украл у француза деньги, а неделю назад продал мусульманам ящик патронов. Я не ошибся, Джоко?

Джоко потрясенно молчал.

– Так это он патроны спер? – Столяров обернулся с переднего сиденья к переводчику, недобро прищурился. – Мы, значит, тут все вместе корячимся, начальство уговариваем, чтобы дело замять, а это ты аферы проворачиваешь? И два автомата в прошлом месяце – твоя работа? И видуху в июне у Коляныча – тоже ты?

Джоко, зажмурившись, помотал головой.

– Не ври, – сказал Столяров и вылез из машины, хлопнув дверцей.

Автомат Олежек держал в правой руке, дулом книзу, палец лежал на спусковом крючке, а флажок предохранителя был сдвинут.

– Ты, значит, патроны на прошлой неделе продал, а меня обстреляли три дня назад, чуть не достали, блин! – Столяров открыл дверцу. – Выходи, мерзавец, сейчас я с тобой... Слышь, Мюллер, тебе фотография мертвого серба не нужна? Можно застреленного, а если нужно, то и задушенного? Почем у вас покойничек в журнале?

– Ножом... – сказал Мюллер. – Сильно и широко, чтобы... внутренние части, кровь...

Немец достал из машины свой кофр, извлек фотоаппарат с мощной оптикой.

– На фоне... камень... гросс камень... скала, – немец взвел затвор фотоаппарата. – Вы его режете... я платить... триста евро.

Джоко забился в угол машины и мелко дрожал.

– Триста евро, – разочарованно протянул Столяров. – Триста евро, я слышал, бабы в Германии за эпизод в порно получают. А тут – живого человека зарезать. Ладно, не человека, человечка, но ведь живого... И кровь, кишки, сам вымажусь в результате. Полторы штуки.

– Сколько? – переспросил немец.

– Одна тысяча и пятьсот евро, – Столяров показал вначале один палец, потом растопырил пятерню.

И палец и пятерня у двухметрового Олежки были внушительные, как раз на полторы штуки евро.