— Астрид?

— Точно. Астрид. Пампе устроил, чтобы ее убили.

Шарп уставился на нее.

— Он… что?

— Да, Астрид и ее отца. Их убили. Перерезали горло. Пампе очень этим гордится. Взял с меня обещание, что я никому не скажу.

— Он убил Астрид?

— Они вроде бы знали слишком много такого, что хотели бы узнать французы. Пампе предложил им уехать в Лондон, но они отказались, и тогда он приказал их убить.

Четыре года прошло с тех пор, как Шарп был в Копенгагене вместе с британской армией. Он хотел остаться в Дании, уйти из армии и жить с Астрид, но ее отец воспротивился браку, а она была послушной девушкой и не посмела перечить. Они расстались, и Шарп вернулся в Англию.

— Ее отец помогал нам, присылал кое-какие сведения в Британию, но прекратил сотрудничество, когда мы захватили Копенгаген.

— Пампе говорит, что он знал слишком много секретов.

— Верно.

— Что ж, теперь он уже ничего не знает,— пожала плечами Катерина.— Ни он, ни Астрид.

— Негодяй! — пробормотал Шарп.— Сволочь!

— Ты только его не трогай! — заявила Катерина.— Мне нравится Пампе.

— Скажешь ему, что письма стоят тысячу гиней.

— Тысячу гиней!

— Золотом. Скажешь, чтобы привез эти деньги тебе на Исла-де-Леон.

— Почему туда?

— Потому что там буду я. И ты тоже. Потому что пока я рядом, священник тебя не тронет.

— Хочешь, чтобы я отсюда ушла? — спросила она.

— У тебя письма. Пора получить за них деньги. А останешься здесь, их получит кто-нибудь другой. И скорее всего, тебя за них просто убьют. Так что скажи Пампсу, что хочешь за письма тысячу гиней, и пригрози, что, если не заплатит, расскажешь мне об Астрид.

— Ты ее любил?

— Да.

— Как мило.

— Скажи лорду Памфри, если хочет жить, пусть готовит деньги. Проси две тысячи, может, и пройдет.

— А если не заплатит?

— Тогда я перережу ему глотку.

— Какой ты нехороший.— Она перекинула ногу ему через бедро.

— Знаю.

Катерина на мгновение задумалась, потом сделала грустное лицо.

— Генри нравится, что я здесь. Он расстроится, если я уеду на остров.

— Так ты против?

— Нет.— Она искательно заглянула ему в глаза.— Думаешь, Пампе заплатит тысячу гиней?

— Может, и больше,— сказал он и поцеловал ее в нос.

— А что ты хочешь?

— Все, что захочешь дать.

— А, это…

Флот ушел, остались только испанские фелюки, не сумевшие справиться с чудовищными волнами, последним напоминанием о промчавшемся шторме, и вернувшиеся в бухту под сопровождение французских мортир. Более крупные британские корабли покинули бухту и повернули на юг — паруса исчезли за Трафальгарским мысом. Ветер не переменился, и на следующий день, когда море немного успокоилось, испанцы последовали за британцами.

Большая часть армии покинула Сан-Фернандо, и городок опустел. Несколько батальонов осталось на Исла-де-Леоне, но они занимали позиции на оборонительных сооружениях, защищавших остров и город от армии маршала Виктора, хотя армия эта и ушла, сняв осаду, вскоре после отбытия испанских фелюк. Маршал Виктор прекрасно знал, что затевают союзники. Генерал Лапена и генерал Грэм перебросят свои армии на юг, высадятся где-нибудь вблизи Гибралтара и пойдут на север, чтобы атаковать занятых осадой французов с тыла. Разумеется, Виктор не собирался ждать, пока это случится, и отвел армию к югу, рассчитывая отыскать место, где он мог бы перехватить неприятельские силы. Как и британцы, он оставил на позициях несколько батальонов для охраны артиллерийских батарей. Кадис ждал.

Ветер переменился на холодный, северный. В опустевший залив выходили только рыбацкие суденышки. Форты на Трокадеро изредка напоминали о себе, постреливая из мортир, но после ухода маршала гарнизонам явно недоставало энтузиазма. Ветер упрямо дул с севера, и вернувшемуся на Исла-де-Леон Шарпу оставалось только ждать.

Через неделю после того, как из бухты ушли последние союзные корабли, Шарп позаимствовал в конюшне сэра Томаса Грэма двух лошадей и отправился на прогулку вдоль берега острова. Капитан был не один — его сопровождала Катерина.

— Держи стремена внизу,— подсказывала она,— а спину прямо. Ты ездишь, как крестьянин.

— Я и есть крестьянин. Терпеть не могу лошадей.

— А я обожаю.— В седле Катерина держалась по-мужски, уверенно и цепко, как учили в Испанской Америке.— Не люблю дамское седло.— На ней были бриджи, камзол и широкополая шляпа, подвязанная, чтобы не улетела, шарфом.— И не переношу солнце. От него кожа грубеет. Ты бы видел женщин во Флориде! Похожи на аллигаторов. Если б я не носила шляпу, у меня лицо было бы такое же, как у тебя.

— Хочешь сказать, что я ужасен?

Катерина рассмеялась, тронула шпорами бока своего мерина и повернула к берегу. Там, где волны бились о камни, копыта разбрасывали белую пену. Описав круг, она вернулась к Шарпу с сияющими от счастья глазами. В Сан-Фернандо Катерина приехала накануне в нанятой за городом карете и в сопровождении трех вьючных лошадей, нагруженных коробками и узлами с ее платьями, шляпками, косметикой и париками. Сдержанно поцеловав Шарпа, она небрежно кивнула в сторону возничего и конюхов.

— С ними надо расплатиться.

Шарп расплатился, после чего уныло пересчитал оставшиеся монеты и вернулся в снятый дом. Свободного жилья после ухода армии было много.

— Что посол, недоволен? — спросил он, входя в комнату.

— Генри тих и спокоен. Как всегда, когда ему плохо. Но я сказала, что боюсь оставаться в Кадисе. Какой милый домик!

— Генри хотел, чтобы ты осталась?

— Конечно хотел! А как же еще? Но я уперлась, и ему ничего не оставалось, как только согласиться.

— А лорд Памфри?

— Сказал, что принесет деньги.— Она ослепительно улыбнулась.— Двенадцать сотен гиней!

Сержант Харпер наблюдал за прибытием Катерины с каменной физиономией.

— Она здесь с какой стати, сэр?

— Побудет с нами какое-то время.

— Какой сюрприз.

— Увидишь того священника, убей.

Впрочем, Шарп сильно сомневался, что Монсени появится на Исла-де-Леон. Проигравший, если у него в голове что-то есть, выходит из игры. Теперь его партии оставалось только возлагать надежды на маршала Виктора. В случае его победы над союзными армиями падение Кадиса было бы предрешено, а потому некоторые политики делали все возможное, чтобы заключить мир с французами еще до полной катастрофы.

Шарпу не было до всего этого никакого дела. Он скакал по разглаженному морем берегу. К востоку от него тянулись дюны, за которыми лежали болота, к западу расстилалось море, а на юге, где берег заканчивался у устья реки, стояли испанские солдаты в небесно-голубой форме. Издалека, из-за болот, долетала редкая канонада — французские мортиры бомбардировали британские батареи, защищающие Исла-де-Леон. Казалось, где-то там ворчит гром.

— А ты сегодня другой,— сказала Катерина.— Веселый. Довольный.

— Так оно и есть.

— И с чего бы это?

— Здесь хорошо. Чисто. Кадис мне не по вкусу. Слишком много закоулков, темных углов, предательства.

— Бедный капитан Шарп,— улыбнулась она.— Тебе не нравятся города?

— Мне не нравятся политики. Все эти чертовы законники, которые только и знают, что глядят, где бы урвать, да произносят высокопарные речи. А войну выигрывают другие.— Он кивнул в сторону солдат в голубых мундирах. Две фелюки встали на якорь в устье реки, и баркасы перевозили людей на берег. На фелюках доставили строевой лес, якоря, цепи и доски — все, что нужно для постройки моста из лодок. Понтонов не нашлось, в дело пошли баркасы, так что мост должен был получиться узкий, но достаточно надежный.

Среди офицеров был капитан Гальяна, по приглашению которого Шарп и приехал на берег.

— Как голова? — поинтересовался испанец, выезжая навстречу.

— Поправляется. Болит уже не так сильно. Уксус помогает. Позвольте представить сеньориту Катерину Бласкес. Капитан Фернандо Гальяна.