Она не любила Маздака. Сардонический авантюрист, он был холоден и властен в обращении с женщинами. У него был большой гарем. Командовать или убедить его в чем-то было практически невозможно. Так как Руфия не могла терпеть соперниц, она не очень расстроилась, когда узнала что Маздак проиграл ее своему сопернику Отбаалу.
Анакиец пришелся ей по вкусу. Несмотря на свою жестокость и лживость этот человек обладал силой, жизнеспособностью и умом. А главное им можно было управлять. Стоило лишь задеть его самолюбие. Руфия умело пользовалась этим.
Она подталкивала его вверх к сияющим вершинам служебной лестницы. И вот двое убийц в масках, неизвестно откуда взявшихся, убили его.
Охваченная горькими думами она подняла голову, когда чья-то высокая фигура в капюшоне вышла из-под нависающего балкона и уставилась на нее. Были видны лишь глаза, почти светившиеся в темноте ночи. Она съежилась и вскрикнула от испуга.
— Женщина на улицах Асгалуна! — Голос был безжалостным и призрачным. — Разве это не против воли короля!
— Видит бог, я вышла на улицу не по своей воле, — сказала она. — Моего хозяина убили и я бежала от его убийц.
Незнакомец стоял как статуя, слегка наклонив голову. Руфия с нетерпением смотрела на него. Что-то мрачное и зловещее было в его фигуре. Он был похож скорее на мрачного пророка, задумавшегося о судьбах грешников, чем на человека слушающего случайного прохожего. Наконец, он поднял голову.
— Пойдем! — сказал он. — Я найду место для тебя.
Не оглядываясь он зашагал по улице. Руфия едва поспевала за ним. Она не могла ходить по улицам всю ночь, так как любой офицер мог лишить ее жизни за нарушение указа короля Акхирома. Может быть незнакомец вел ее еще в худшее рабство, но у нее не было другого выхода.
Несколько раз она пыталась заговорить с ним, но его мрачное молчание заставляло ее умолкнуть. Его неестественная отчужденность пугала ее. Один раз она заметила чьи-то фигуры, тайком пробирающиеся за ними.
— Нас преследуют какие-то мужчины!
— Не обращай на них внимания, — ответил человек жутким голосом.
Они молчали до тех пор, пока не достигли маленьких сводчатых ворот в высокой стене. Незнакомец остановился и что-то крикнул. Ему ответили изнутри. Ворота отворились и из-за них показался немой раб с факелом. В его свете рост незнакомца в плаще неестественно увеличился.
— Но это... это же ворота большого дворца! — заикаясь сказала Руфия.
Вместо ответа он сбросил с головы капюшон, обнажив бледное овальное лицо и эти странные светящиеся глаза.
Руфия вскрикнула и упала на колени:
— Король Акхиром!
— Да, король Акхиром! Неверная грешница! — Его голос был похож на звон колокола. — Глупая и презренная женщина, непослушная указам Великого короля, Короля из королей, Короля Мира, да услышат нас боги! Которая погрязла в грехе и не прислушивается к законам любимца богов! Хватайте ее!
Тени, преследовавшие их, приблизились. Ими оказались отряд немых негров. Когда ее схватили, она потеряла сознание.
Офирка пришла в себя в комнате без окон. Сводчатые двери комнаты были закрыты на золотые засовы. Она дико оглянулась по сторонам и, увидев своего захватчика отшатнулась. Он стоял прямо над ней, поглаживая свою острую седеющую бороду, тогда как его ужасные глаза заглядывали прямо в ее душу.
— О, Шемитский Лев! — сказала она, задыхаясь и вставая на колени. — Пощади!
Она знала тщетность своей мольбы. Она ползала на коленях перед человеком, чье имя было проклятием Пелиштии. Он, ссылаясь на волю богов, приказал убить всех собак, вырубить все виноградники, весь виноград и мед сбросить в реку. Он запретил вино, пиво, азартные игры и считал малейшее неповиновение самым непостижимым из грехов. Переодевшись, он ходил по ночному городу и проверял как выполняются его приказы. Руфия машинально ползала по полу, пока он смотрел на нее немигающим взглядом.
— Богохульница! — прошептал он. — Дочь зла! О, Птеор! — закричал он, вознося руки к небу. — Какое наказание ты назначишь этому демону? Какой ужасной агонии, какой пытки будет достаточно для свершения правосудия! Дай мне твоей великой мудрости!
Руфия встала на колени и указала в лицо Акхирома.
— Зачем ты призываешь на помощь богов? — воскликнула она. — Обратись к Акхирому. Ты сам бог!
Он остановился, пошатнулся и бессвязно закричал. Затем он остановился и посмотрел на женщину. Ее лицо было бледным, глаза выпучены. Ужас ее положения усиливал ее актерские способности.
— Что ты видишь, женщина? — спросил он.
— Бог снизошел ко мне! В твоем облике, сияющий как солнце! Я сгораю, я умираю в сиянии твоей славы!
Она спрятала лицо в ладони и задрожала, еще больше согнувшись. Акхиром провел дрожащей рукой по своим бровям и лысине.
— О, да! — прошептал он. — Я бог! Я догадывался об этом. Я мечтал. Одному мне доступна мудрость вселенной. Теперь и смертная увидела это. Наконец, я прозрел. Я не простой служитель и выразитель воли богов. Я сам бог богов! Акхиром — земной бог Пелиштии. Фальшивого демона Птеора надо отбросить, а его статуи переплавить...
Опустив свой взгляд, он приказал:
— Встань, женщина и посмотри на своего бога!
Она повиновалась, ежась от его ужасного взгляда. Глаза Акхирома были окутаны пеленой. Казалось он впервые видит ее.
— Твой грех прощен, — переменил тон Акхиром, — так как ты первая увидела своего бога. Теперь ты сможешь служить мне в роскоши и великолепии.
Она распростерлась, целуя ковер у его ног. Он хлопнул руками. Поклонившись, вошел евнух.
— Быстро иди в дом Абдаштарта, главного служителя Птеора, — сказал он, глядя поверх головы слуги. Передай ему, что Акхиром теперь единственный истинный бог Пелиштии и скоро станет единственным настоящим богом всех народов на земле. Завтра будет начало всех начал. Идолы Птеора будут низвергнуты, а на их месте будут воздвигнуты статуи истинного бога. Должна быть провозглашена истинная вера, а жертва из ста самых благородных детей Пелиштии закрепит это торжественное событие...
У входа в Храм Птеора стоял Маттенбаал, первый помощник Абдаштарта. Почтенный Абдаштарт стоял со связанными руками в окружении двух темнокожих анакийских солдат. Его длинная белая борода покачивалась, пока он молился. Позади них другие солдаты готовили костер в основании огромного идола Птеора. У него была бычья голова и явно преувеличенные мужские достоинства. Невдалеке стояло огромное семиэтажное здание асгалунской пагоды, из которой священникам было удобно читать волю богов, обитающих на звездах.
Когда медная поверхность статуи раскалилась, Маттенбаал шагнул вперед, достал папирус и стал читать:
— Наш божественный король Акхиром — плоть от плоти Якин-Я, происшедшего от богов, когда они еще ходили по земле. Сегодня он является богом среди нас! И теперь я приказываю вам, послушным гражданам Пелиштии, признать, преклониться и молиться ему, величайшему из богов, Богу богов, Создателю Вселенной, Воплощению Божественной Мудрости, королю Богов. Слава Акхирому, сыну Азумелека, королю Пелиштии! Те же, кто, подобно низкому и упрямому Абдаштарту, в глубине сердца отвергает это откровение и отказывается преклониться перед настоящим богом, будет брошен в огонь вместе с идолом фальшивого Птеора!
Солдат дернул за медную дверь в животе статуи. Абдаштарт закричал:
— Он лжет. Этот король не бог, а сумасшедший смертный! Убейте богохульников праведного бога Пелиштии, могучего Птеора, пока он не отвернулся от своего народа...
В этот момент четверо анакийцев взяли Абдаштарта, как бревно, и швырнули его в открытую дверь ногами вперед. Его вопли были заглушены лязгом закрывающейся двери, через которую во времена кризисов те же солдаты бросали сотни детей Пелиштии под руководством того самого Абдаштарта. Из отверстий в ушах статуи повалил дым, а лицо Маттенбаала расплылось в самодовольной улыбке.
Толпа всколыхнулась и вздрогнула. В тишине раздался дикий вопль. Вперед выбежал заросший полуголый человек, пастух. С криком «Богохульник!» он швырнул камень, попавший его преосвященству прямо в челюсть и сломавший ему несколько зубов. Маттенбаал пошатнулся, по его бороде полилась кровь. С ревом толпа хлынула вперед. Высокие налоги, голод, тиранию, грабеж и резню — все терпел народ Пелиштии от своего сумасшедшего короля. Надругательство над религией было последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Степенные купцы превратились в сумасшедших, а раболепные нищие — в озверевших злодеев.
