Казалось бы, что же дурного в том, что молодежь задумывает­ся над важнейшими вопросами бытия, интересуетя собственной истори­ей, обращается с вопросами к власти?

Но Андропов был уверен, что распространение подобной ли­тературы «наносит серьезный ущерб воспитанию советских граждан, особенно интеллигенции и молодежи... (начительное число причастных к деятельности «самиздата» лиц профилактировано с помощью обще­ственности. Несколько злостных авторов и распространителей доку­ментов, порочащих советский государственный и общественный строй, привлечены к уголовной ответственности».

1 июля 1972 года — очередной донос Андропова в ЦК:

«Комитет госбезопасности располагает данными об идейно-ущербной направленности спектакля «Под кожей статуи Свободы» по мотивам произведений Е. Евтушенко, готовящегося к постановке Ю. Любимовым в Московском театре драмы и комедии. Общественный про­смотр спектакля состоялся 12 июня 1972 года.

По мнению ряда источников, в спектакле явно заметны дву­смысленность в трактовке социальных проблем и смещение идейной направленности в сторону пропаганды «общечеловеческих ценностей». Как отмечают представители театральной общественности, в спектакле проявляется стремление режиссера театра Любимова к тенденциозной разработке мотивов «власть и народ», «власть и творческая лич­ность» в применении к советской действительности...»

При этом в личном общении с творческими людьми председатель КГБ желал казаться человеком либеральным и отказывался признать, что комитет кому-то что-то запрещает.

— У меня однажды была личная встреча с Андроповым, — рассказывал Евгений Евтушенко в интервью «Московскому комсомольцу». — Я был приглашен в Америку. В Союзе писателей мне сказали, что КГБ возражает. Мне очень хотелось поехать. Я позвонил в приемную Андропова и попросился на прием. Через несколько дней он принял меня.

Евтушенко пожаловался председателю комитета госбезопасно­сти, что его не пускают в Соединенные Штаты, ссылаясь на мнение КГБ. Андропов стал возмущаться:

— Какие же трусы в вашем Союзе писателей! Ничего не могут решить сами. Мы тут занимаемся вопросами государственной безопас­ности, а они хотят взвалить на наши плечи такие мелкие вопросы. Мы не возражали против вашей поездки. Это они для вас придумали, что­бы самооправдаться.

После этих слов, вспоминал Евтушенко, ему показалось, что сейчас Андропов снимет трубку, позвонит в Союз писателей и устроит разнос перестраховщикам и трусам. Однако он этого не сделал. Вме­сто этого Андропов перевел разговор на другую тему:

— Кстати, хочу подлиться с вами своим первым впечатлением о вас. Впервые я увидел вас на встрече с Хрущеиым. Я обратил вни­мание на ваши глаза. Они напомнили мне глаза мальчиков из «Кружка Петефи», которые вешали коммунистов в пятьдесят шестом... Евтушен­ко встал:

— Я никогда никого не хотел вешать. Моя мама коммунистка, однако она одна из честнейших людей...

20 декабря 1980 года председатель КГБ Андропов доложил в ЦК, что некоторые московские студенты намереваются провести митинг в память замечательного музыканта Джона Леннона из всемирно люби­мой группы «Битлз».

Никакого отношения к политике желание студентов иыразить любовь к известной музыкальной группе не имело. Но как любое не­санкционированное мероприятие считалось опасным для советской вла­сти. Поэтому, успокоил Андропов товарищей по политбюро, комитетом госбезопасности «принимаются меры по выявлению инициаторов лого сборища и контролю над развитием событий»,

13 июля 1981 года Андропов информировал коллег по политбю­ро:

«По полученным от оперативных источников данным, главный режиссер Московского театра драмы и комедии на Таганке Ю. Любимов при подготовке нового спектакля об умершем в 1980 году актере это­го театра В. Высоцком пытается с тенденциозных позиций показать творческий путь Высоцкого, его взаимоотношения с органами культу­ры, представить актера как большого художника-«борца», якобы «не­заслуженно и нарочито забытого властями»...

Мероприятия, посвященные памяти актера в месте захоронения на Ваганьковском кладбище в г. Москве и в помещении театра по окончании спектакля могут вызвать нездоровый ажиотаж со стороны почитателей Высоцкого и околотеатральной среды и создать условия для возможных проявлений антиобщественного характера».

Бывшие руководители пятого управления любят рассказывать, что они занимались аналитической работой, изучали процессы, проис­ходившие в обществе, пытались решать сложнейшие национальные проблемы. Но сохрани шсь документы, свидетельствующие о том, что занимались они мелкой полицейской работой.

В начале марта 1975 года Андропов оправил в ЦК записку.

«Сионистские круги в странах Запада и Израиле, используя предстоящий религиозный праздник еврейской пасхи (27 марта с. г.), организовали массовую засылку в СССР посылок с мацой (ритуальная пасхальная пища) в расчете на возбуждение националистических на­строений среди советских граждан еврейского происхождения...

Учитывая это, а также то, что в настоящее время еврейские религиозные общины полностью обеспечены мацой, выпекаемой непо­средственно на местах, Комитет госбезопасности считает необходимым посылки с мацой, поступающие из-за границы, конфисковывать.

В связи с этим полагаем целесообразным поручить Министер­ствам внешней торговли и связи СССР дать соответствующие указания таможенным и почтовым службам».

Ну не смешно ли читать это похожее на пародию послание, подписанное человеком, которому доверили отвечать за безопасность огромного государства?

Многие документы пятого управления КГБ преданы гласности, и можно непредвзято сулить о том, чем оно занималось в реальности. В одном из отчетов сообщалось, например, о том, что пятое управление собирало материалы на драматурга Виктора Розова и философа Юрия Корякина, включило в состав олимпийской делегации СССР шестнадцать агентов (агентов! не охранников, то есть заботилось не о безопас­ности спортсменов, а собиралось следить за ними), получило инфор­мацию об обстановке в семье композитора Дмитрия Шостаковича и ма­териалы об идейно незрелых моментах в творчестве писателя-сатирика Михаила Жванецкого, завело дело на выдающегося ученого-литературо­веда Сергея Сергеевича Аверинцева, проверило советских граждан, которые имели контакты со Святославом Николаевичем Рерихом во вре­мя его приезда в СССР...

К успехам пятого управления причислялось и то, что юную спортсменку, которая должна была поехать на матч в ГДР, не пустили туда, потому что она проговорилась, что хотела бы выйти замуж за иностранца... Кроме того, сообщалось в том же документе, проверены абитуриенты, поступающие в Литературный институт имени М. Горько­го. На основе компрометирующих материалов к сдаче экзаменов не до­пущено несколько человек...

За достижение выдавался и факт публикации через своего агента в журнале «Наш современник» материала о писателе-эмигранте Льве Копелеве, разоблачающего его связи с антисоветскими центрами Запада...

Специальный отдел в пятом управлении занимался эмигрантской организацией Народно-трудовой союз (НТС).

— Насколько серьезным противником считался НТС среди со­трудников госбезопасности? — об этом я спросил еще одного бывшего сотрудника пятого управления (он не хотел, чтобы было названо его имя).

— Многие наши сотрудники в кулуарах управления говорили до­вольно откровенно: если бы КГБ не подкреплял НТС своей агентурой, союз давно бы развалился. А ведь прежде чем внедрять агента, его надо соответствующим образом подготовить, сделать ему диссидент­ское имя, позволить совершить какую-то акцию, чтобы за границей у него был авторитет. Кроме того, каждый из них должен был вывезти с собой какую-то стоящую информацию, высказать интересные идеи — плод нашего творчества. Вот и получалось, что мы подпитывали НТС и кадрами, и, так сказать, интеллектуально. Точно так же обстояло дело и с Органи-ицией украинских националистов. Если посмотреть списки руководителей ОУН, то окажется, что чуть ли не каждый вто­рой был нашим агентом.