«Северный полюс достигнут». Эта весть в одно мгновение облетела весь мир. Цель, о которой мечтало столько людей, ради которой трудились, страдали, даже жертвовали жизнью, была достигнута. Сообщение об этом дошло до нас в сентябре 1909 года.

Мне тотчас стало ясно, что первоначальный план третьего похода «Фрама» – исследование Северного полярного бассейна – под угрозой. Чтобы спасти задуманное дело, надо было действовать быстро, без проволочек. И так же быстро, как известие пролетело по телеграфному кабелю, я решил переменить фронт – повернуть кругом и взять курс на юг.

Правда, в своем плане я подчеркивал, что третье плавание «Фрама»[1] будет всецело научной экспедицией, а не погоней за рекордами, и многочисленные жертвователи, которые так горячо поддержали мой замысел, равнялись именно на этот первоначальный план. Но поскольку теперь обстоятельства изменились и у меня было мало шансов осуществить первоначальный план, я счел, что не буду ни вероломным, ни неблагодарным по отношению к моим жертвователям, если решительными действиями спасу положение, чтобы уже произведенные большие затраты на экспедицию не пропали даром и многочисленные пожертвования не оказались выброшенными на ветер.

Вот почему я со спокойной совестью решил отложить на год-другой выполнение своего первоначального плана, чтобы за это время постараться добыть недостающие средства. Среди задач полярного исследования есть такие, которые всех волнуют. Теперь предпоследняя из них – открытие Северного полюса – решена. Чтобы привлечь внимание к моему предприятию, мне оставалось только попытаться разрешить последнюю великую задачу – открыть Южный полюс.

Знаю, меня упрекали в том, что я не сразу оповестил о своем расширенном плане, чтобы как те, кто нас финансировал, так и исследователи, которые готовили экспедиции в те же области, были в курсе дела.[2] Я предвидел подобные нарекания, а потому тщательно взвесил и эту сторону вопроса.

За первых, то есть за людей, предоставивших нам деньги, я был спокоен. Крупные деятели, они посчитали бы ниже своего достоинства спорить о том, как надлежало использовать выделенные ими средства. Я знал, что пользуюсь у них достаточным доверием. Они правильно поймут ситуацию, поймут, что настанет час и помощь будет использована на то дело, какое они имели в виду.[3] Уже теперь у меня есть сколько угодно доказательств того, что я не ошибался.

Что до вторых – людей, которые в это время тоже планировали антарктические экспедиции, – то и здесь моя совесть была достаточно чиста. Я знал, что успею сообщить капитану Скотту о своем расширенном плане во всяком случае до того, как он покинет цивилизованный мир, несколько месяцев раньше или позже тут большой роли не играли.[4] Планы и снаряжение Скотта настолько отличались от моих, что я считал телеграмму, которую послал ему впоследствии, сообщая о нашем отплытии в Антарктику, скорее знаком вежливости, чем посланием, рассчитанным на то, чтобы он хоть как-то изменил свою программу. Английская экспедиция ставила своей задачей научные исследования. Полюс для нее был, так сказать, второстепенным делом, а в моем расширенном плане он стоял на первом месте. Наука на время этого небольшого зигзага отодвигалась на задний план; правда, я отлично понимал, что, идя к полюсу по намеченному мной пути, мы не можем не обогатить в значительной степени разные отрасли науки.

У меня было совсем другое снаряжение, и я сомневаюсь, чтобы капитан Скотт, имевший большой опыт в исследовании Антарктики, хоть в чем-то отклонился от своей практики и изменил свое снаряжение по образцу того, которое я предпочел. По сравнению со Скоттом у меня было гораздо меньше не только опыта, но и средств.

Что же касается экспедиции лейтенанта Ширасе на «Кайнан Мару»,[5] то, насколько я понимал его план, он собирался уделить все свое внимание Земле короля Эдуарда VII.[6]

Взвесив всесторонне эти вопросы, я сделал упомянутые выводы и принял окончательное решение. Если бы я тогда же опубликовал свои планы, это дало бы только повод к газетной шумихе и даже могло привести к тому, что младенца удавили бы при рождении. Все нужно было подготовить втихомолку. Единственный, с кем я поделился, был мой брат, на молчание которого я мог вполне положиться. И за то время, когда тайна была известна только нам двоим, он оказал мне много важных услуг. Потом вернулся в Норвегию лейтенант Нильсен – тогдашний помощник капитана «Фрама» и его нынешний капитан, – и я счел нужным тотчас известить его о своем решении. Его отношение к моим словам подтвердило, что мой выбор сделан удачно. Я понял, что в его лице обрел не только способного и надежного человека, но и хорошего товарища. А это едва ли не самое важное. Когда отношения между начальником и его помощником хорошие, можно избежать многих неприятностей и излишних осложнений. Кроме того, такое взаимопонимание служит хорошим примером и залогом для добрых взаимоотношений всех членов команды. Так что для меня было большим облегчением возвращение лейтенанта Нильсена в январе 1910 года; он проявил себя таким энергичным, искусным и надежным помощником, что я не могу им нахвалиться.

План похода «Фрама» на юг выглядел так: выход из Норвегии не позже первой половины августа. Первый и единственный заход – на остров Мадейра. Дальше идем наиболее благоприятным для парусника – иначе нельзя назвать «Фрам» – курсом на юг через Атлантику и на восток через Южный океан к югу от мыса Доброй Надежды и Австралии, чтобы к Новому 1911 году пробиться через пак[7] в море Росса.

Главной базой я выбрал самый южный пункт, до которого мы рассчитывали дойти на судне, – Китовую бухту в великом Ледяном барьере.[8] Мы надеялись дойти туда приблизительно 15 января. Высадив здесь отряд зимовщиков – около 10 человек – и выгрузив материалы для постройки дома, снаряжение и продовольствие на два года, «Фрам» должен был затем пройти к Буэнос-Айресу, чтобы оттуда совершить океанографический рейс через Атлантику к берегам Африки и обратно. В октябре судно вернется в Китовую бухту и заберет зимовщиков. Дальше этого в то время наши наметки не могли идти. Последующий ход экспедиции мог быть определен лишь потом, когда будут выполнены работы на юге.

С барьером Росса я был знаком только по книгам, но я основательно изучил всю литературу об этих областях и, когда впервые увидел этот могучий массив, мне показалось, что я знаю его уже много лет.

Тщательно все взвесив, я выбрал Китовую бухту для зимовья по ряду причин. Прежде всего потому, что здесь мы на судне могли проникнуть на юг – на целый градус дальше, чем это было возможно в заливе Мак-Мердо, где собирался устроить базу Скотт. А это должно было сыграть очень большую роль для последующего санного перехода к полюсу. Другое важное преимущество – мы сразу окажемся в районе предстоящих работ и, что называется, прямо из окна своего дома будем видеть обстановку и местность, с которой нам придется иметь дело. Кроме того, у меня были основания предполагать, что район к югу от этой части барьера, удаленной от материка, будет много ровнее и легче проходим, чем торосистые участки вдоль берега. К тому же из описаний следовало, что фауна Китовой бухты чрезвычайно богата, и мы вполне сможем обеспечить себя свежим мясом, охотясь на тюленей, пингвинов и т. п.