– Ella vino de Mexico[30], – сказал мальчик.

Тот вроде и не слышит. Сказал лишь, что Эколс уже всех волков выловил.

– El senor Sanders me dice que el senor Echols es medio lobo el mismo. Me dice que el conocelo que sabe el lobo antes de que lo sepa el lobo[31].

Но старик сказал, что ни один человек не может знать того, что знает волк.

Солнце стояло низко на западе, и свет от окна лежал в воздухе, как бы не падая, протянутый от стены до стены. Как будто в этом месте воздух сделался электризован. Помолчав, старик повторил:

– El lobo es una cosa incognoscible, – сказал он. – Lo que se tiene en la trampa no es mas que dientes y forro. El lobo propio no se puede conocer. Lobo o lo que sabe el lobo. Tan como preguntar lo que saben las piedras. Los arboles. El mundo[32].

Речь утомила старика, его дыхание вновь стало хриплым. Он тихо кашлянул и затих. Но вскоре вновь заговорил.

– El cazador, el lobo, – просипел старик. – Cazador. ?Me entiendes?[33]

Мальчик не знал, понимает он или нет. Заговорив снова, старик сказал, что охотник – это не то, что о нем думают люди. Люди думают, будто кровь убитых не имеет значения, тогда как волки понимают, что это не так. Старик сказал, что волк – это существо очень высокого порядка и что он знает то, чего не знают люди: что в мире нет иного порядка, кроме того, который привносит в него смерть. Потом сказал, что люди, хотя и пьют кровь Господа, не понимают серьезности того, что сами делают. Люди, мол, только силятся быть мудрыми, но не понимают, как этого достичь. У них между обрядами и реальными делами лежит пропасть шириной в целый мир, и в этом мире проносятся ураганы, на ветру гнутся деревья и мечутся звери, которых Господь сотворил, чтобы они ходили своими тропами, а люди всего этого не видят. Они видят деяния собственных рук или то, чему придумали названия, и хвастают этим друг перед другом, но мир остается для них невидимым.

– Ты хочешь поймать волка, – сказал старик. – Может быть, ты хочешь его шкуру, чтобы заработать денег. Может быть, купишь сапоги или еще что-нибудь такое. Да, ты это можешь. Но где же волк? Волк – он ведь как copo de nieve[34].

– Снежинка?

– Снежинка. Ты можешь поймать снежинку, но глянешь на ладонь, а там ее и нет. Может, ты и успеешь увидеть ее dechado[35]. Но едва ты увидел ее, как она исчезла. А хочешь поглядеть – изволь смотреть на ее территории. А поймаешь – потеряешь ее. И оттуда, куда она уйдет, вернуться будет уже нельзя. Сам Бог не сможет вернуть ее.

Мальчик посмотрел на тощую, узловатую птичью лапку, держащую его за руку. Свет из высокого окошка поблек, солнце село.

– Escuchame, joven[36], – просипел старик. – Если бы у тебя была такая сила духа, что только дунул – и задуешь волка… как задувают огонек свечи или топят снежинку… Волк сделан из того же, что и весь мир. Ты ведь не можешь потрогать мир. Не можешь взять его в руку, потому что он сделан из одного лишь духа.

Старик не говорил – взывал, для этого немного даже приподнялся, но потом снова обмяк, упав на подушку; его глаза с видимым равнодушием уставились на балки потолка. Холодный жесткий хват его руки ослаб.

– Где солнце? – спросил он.

– Se fue[37].

– Ay. Andale, joven. Andale pues[38].

Мальчик вынул из пальцев старика свою руку и встал. Надел шляпу и коснулся тульи:

– Vaya con Dios[39].

– Y tu, joven[40].

Однако не успел он дойти до двери, как старик окликнул его.

Он остановился. Обернулся.

– ?Cuantos anos tienes?[41] – спросил старик.

– Dieciseis[42].

Старик тихо лежал в темноте. Мальчик ждал.

– Escuchame, joven, – сказал старик. – Yo no se nada. Esto es la verdad[43].

– Esta bien[44].

– Пузырьки и бутылки не помогут тебе, – сказал старик. И еще сказал, что каждый сам должен найти такое место, где дела божеские и людские соединяются. Где они неразделимы.

– ?Y que clase de lugar eseste?[45] – спросил мальчик.

– Lugares donde el fierro ya esta en la tierra, – объяснил старик. – Lugares donde ha quemado el fuego[46].

– ?Y como se encuentra?[47]

Старик сказал, что вопрос скорее не в том, как такое место сыскать, а в том, как его распознать, когда оно само себя обнаружит. Сказал, что именно в таких местах Господь сидит и ждет, с кем бы на пару уничтожить то, что сам же Он в поте лица создавал.

– Y por eso soy hereje, – усмехнулся он. – Por eso y nada mas[48].

В комнате было темно. Билли поблагодарил старика еще раз, но старик не ответил, а если и ответил, то мальчик его не услышал. Повернулся и вышел вон.

Женщина стояла, прислонившись к кухонной двери. В желтоватом свете рисовался ее силуэт, сквозь тонкое платье проглядывал абрис тела. Ее, похоже, не беспокоило, что в задней комнате лежит старик, что он один и в темноте. Она спросила мальчика, рассказал ли ему старик, как поймать волка, и он ответил, что нет.

Она коснулась пальцем своего виска.

– Ему теперь частенько изменяет память, – сказала она. – Старый стал.

– Да, мэм.

– И никто его не навещает. Жалко, правда?

– Да, мэм.

– Даже священник. Как-то раз зашел или, может быть, два раза, но больше не приходит.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Люди говорят, он brujo. Ты знаешь, что значит brujo?[49]

– Да, мэм.

– О нем говорят, что он brujo. Говорят, что Господь оставил этого человека. На нем грех Сатаны. Грех orgullo[50]. Знаешь, что такое orgullo?

– Да, мэм.

– Он думает, что все знает лучше священника. Думает, что знает лучше Бога.

– Мне он сказал, что ничего не знает.

– Ха! – сказала она. – Ха. И ты поверил? Ты видел этого старика? Ты знаешь, как это ужасно – умирать без Бога? Быть тем, кого Господь отринул? Подумай на досуге.

– Да, мэм. Мне надо ехать.

Коснувшись пальцами шляпы, он протиснулся мимо женщины к наружной двери и вышел в вечернюю темноту. Огни поселения, разбросанные по степи, лежали в этой грустной юдоли, как огненная змейка в синей чаше – яркая брошь, усыпанная драгоценными камнями и сверкающая в вечерней прохладе. Когда он обернулся, женщина по-прежнему стояла в дверях.

– Спасибо, мэм, – сказал он.

– Он ведь никто мне! – крикнула она. – No hay parentesco[51]. Ты знаешь, что значит parentesco?

– Да, мэм.

– Вообще не parentesco. Он был tio[52] покойной жены моего покойного мужа. Кто он мне? Ты понимаешь? А все равно я тут его содержу. Кто бы еще его взял к себе? Понимаешь? Всем все равно.