Стоп. Если подозревать Дере только за то, что он хороший навигатор, с таким же успехом можно вынести обвинительный вердикт Брэду Кертису как неплохому системному механику или Олегу Ланскому как отличному связисту. Изначально порочный подход. Гению Улишамову удалось обвести вокруг пальца всех дипломированных специалистов.

А вот недооценивать человеческий фактор как раз не стоит. Может, покопавшись как следует в досье технарей, попробовать все же исключить тех из них, кого слишком многое держало на той, навсегда потерянной Земле? Тот же Коста Димич при всем своем желчном и неуживчивом характере не мог покинуть беременную жену с детьми, точно зная, что самый младший из его сыновей успеет состариться и умереть к возвращению отца. У Олега Ланского осталась в мертвом прошлом молодая — полмесяца после свадьбы — жена. У Феликса Ли — невеста, которая… если бы не эта девушка с корнями, мы бы еще долго пребывали в блаженной роли первооткрывателей иных миров.

И если бы не Марк Олсен, взломавший каталог с секретными программами. Странно, между прочим, что ему удалось это сделать только теперь, почти одновременно с открытием Нортона и Ли, — ведь в его распоряжении были четырнадцать месяцев так называемого полета, когда технари, по словам Алекса, маялись от безделья. За все время Брюни лишь несколько раз видел программиста Олсена, заглядывая в компьютерный отсек. Вечно склонившегося над монитором, словно живая приставка к машине… даже после посадки он покинул борт «Атланта» гораздо позже всех — видимо, компьютер не расстается так просто со своей приставкой.

А может, для него просто не было ничего интересного на этой планете. На Земле.

Это уже настоящая зацепка, думал Селестен, продвигаясь в направлении каюты программиста Олсена. Когда-то Арчи в одной статье пытался доказать, что изменения в психике компьютерщиков носят клинический характер. Происходит полная переоценка шкалы приоритетов: семья, здоровье, карьера, даже деньги отступают на второй план перед притяжением машины. Ночи напролет перед монитором; красные глаза и недельная щетина как вторичные признаки психического перерождения… Да, но те же самые качества могли подвигнуть этого человека на чудовищный, тоже сплошь компьютеризированный эксперимент под названием «Первая Дальняя».

Как сказал Марк Олсен, раскрывая им с Алексом тайну сеансов связи с Землей? «Красивая прога… Мне такую никогда не написать».

Или?!.

Над входом в каюту программиста не было предупреждения «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Впрочем, если б оно и было, это мало что изменило бы. Брюни для проформы нажал кнопку звонка и, не выждав и двух секунд, коротко дернул аварийный рычаг.

В каюте царил полнейший бардак; надо как следует постараться, чтобы устроить такое на основе аскетичной обстановки космического корабля. Впрочем, разве встречаются в природе компьютерщики, способные поддерживать порядок там, где живут? — желчно усмехнулся Селестен. Тоже клиническое проявление деформированной личности. На маленьком мониторе персонального компьютера переливалась разными цветами лаконичная надпись: «МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ».

Брюни и сам заметил.

Все это в общем-то притянуто за уши, твердил он себе по дороге в компьютерный отсек. Не преступление — находиться на рабочем месте или где-нибудь еще, даже теперь, когда большинство людей на «Атланте» заперли свои шок и потрясение по каютам. Не преступление — более всего на свете ценить компьютер и профессионально восхищаться чудовищной с моральной точки зрения программой. Нельзя выносить человеку обвинение только потому, что косвенные улики против него красиво выстраиваются ровной цепочкой. Будем объективны. Постараемся, черт возьми, быть объективным!..

Он ворвался в компьютерный отсек.

Здесь ничего не изменилось за последние несколько часов. Серые мониторы по стенами съежившаяся спина программиста Олсена. И еще еле слышный голос оттуда, из-за спины. Брюни прислушался, остановившись у входа.

— …Я не жалуюсь, Том, отец должен знать правду! Я тебе говорила, что сыновья межзвездных героев никогда не позволяют себе?.. А сейчас папа сам тебе скажет. Скажи ему, Марк!..

Олсен будто что-то спросил — совсем тихо, слов не разобрать. Звонкий мальчишеский голос в ответ: «Знаешь, па…»

Что-то липкое зашевелилось в горле; Селестен сглотнул. Незваное, но совершенно отчетливое чувство: никто посторонний не имеет права тут находиться. Даже начальник экспедиции. Даже с целью установления истины.

Программист Олеен вдруг резко обернулся. Изображение на экране за его спиной уже стало мертвой статичной картинкой. Маленькая темноволосая женщина и худой белобрысый парнишка… Виртуальные жена и сын. Для компьютерщика, должно быть, — почти живые, почти настоящие.

— Слишком простая прога, — с горькой усмешкой проговорил Марк. — Минимальное дерево вариантов. Я пытаюсь поговорить с ними… пробую, пробую… и уже третий раз — одно и то же.

Брюни прикусил изнутри губу:

— Я уже ухожу.

Развернулся, шагнул к выходу; створки разъехались перед ним. Коротко бросил через плечо:

— Не стоит, программист Олсен.

Сразу за дверью он раскрыл блокнот и удалил фамилию Олсена из куцего столбика.

Может быть, напрасно. Возможно, все это — лишь изощренная игра, рассчитанная именно на такую реакцию с его стороны. Очевидно, что гораздо правильнее будет зайти с другой стороны. А именно — перейти ко второму столбцу.

Селестен поморщился. Не хотелось; ох как не хотелось… Он лукавил с собой, ссылаясь на «путь наименьшего сопротивления». Это скорее путь наибольшего разочарования в людях и постулатах, неотвратимого крушения того немногого, что еще осталось и ему, и всем остальным, кроме… Если он действительно среди них: тех, о ком они с Арчи спорили ночами, тех, с кем в полете связывали невидимые сверхпрочные нити корпоративной солидарности, а потом, начиная с предварзондов и дальше, в экспедиции, — дружба того порядка, на какую способны только люди самого высокого интеллекта.

Но элементарная логика подсказывает, что именно такие люди способны и на постановку грандиозной экспериментальной мистификации, и — что немаловажно — на неподъемные для обычного человека жертвы ради и во имя. Настоящий ученый всегда большей или меньшей мерой фанатик; а они с братом набирали в команду настоящих ученых — Караджани, разумеется, не в счет.

Почти квадратный столбик в правой части карманного монитора… Селестен захлопнул блокнот. Эти имена и досье он знал наизусть.

Йожеф Корн. Воплощенный педантизм, в зависимости от ситуации восхищающий либо доводящий до белого каления. Он, биолог Брюни, налетавший с физиком Корном три Ближние экспедиции, знал о нем как об ученом все. Как о человеке — трудно сказать; но Йожефа-человека, вне пределов физики, пожалуй, и не существовало. Его пятнадцатилетний бездетный брак был чем-то вроде необходимой составляющей джентльменского набора, не более. У него не было никаких хобби, ни единой отдушины, отвлекающей от науки, ни минуты свободного от нее времени.

Мог ли он быть автором или соавтором проекта «Первая Дальняя»? Селестен вздохнул: мог. Аберрация времени — это все-таки из области физики. И бесспорно, что физик Корн с его почти маниакальной дотошностью непременно взялся бы отследить весь ход эксперимента до мельчайшей детали — сам.

А Джино Растелли? Конечно, экспедицию с Земли на Землю трудно увязать с планетологией, априори внеземной наукой. Но Растелли — Арчи, рецензировавший когда-то его диссертацию, потом не то чтобы поддерживал с ним дружеские отношения, но не выпускал из виду, — был не из тех, кто сидит на одном месте, любит одну женщину и занимается одним делом. Экспансивный, увлекающийся, фанатичный и гениальный во всем, чего каким-то образом касались его руки; страшно подумать, каких высот он достиг бы, если бы бил в одну точку. Впрочем, он и без того немало достиг…

В общем, планетолог Растелли тоже мог быть тем самым человеком.

Ляо Шюн… Вот уж кто ни в коем случае не доверил бы чужим глазам лицезреть результаты своего опыта. А элитарная, престижная специальность контактолога тем не менее всегда воспринималась с легкой усмешкой по причине полной невостребованости в наше — теперь уже прошлое — время. Никто не ожидал от Ближних экспедиций контакта с иными цивилизациями, а время настоящей Первой Дальней лежало за пределами человеческой жизни. Прыжок вперед, фальшивая экспедиция ради будущей подлинной, и все это опираясь на безграничную веру в прогресс… Может быть? Вполне.