— Да… Какой смысл держать рядом с покоями больше, если принц все равно никуда не выходит?
— Тогда объясните мне, пожалуйста, как эти «три-пять» человек смогли справиться с тремя десятками лучших рубак Делирии? Вы вообще провели моих солдат во дворец?
— До западного крыла они дошли без проблем… — начальник тайной службы угрюмо посмотрел на графа. — Потом оба сопровождающих вернулись к дворцовым воротам. Вашим людям оставалось пройти один коридор, зарубить двух воинов, охраняющих вход в покои принца, открыть НЕЗАПЕРТУЮ дверь и…
— Планировку западного крыла я помню прекрасно! — перебил его взбешенный граф. — Что именно сказал королю Лорк?
— Не знаю… — вздохнул барон. — Я решил, что оставаться на балконе небезопасно. И что лучший способ уйти — воспользоваться начавшейся суматохой…
— Сбежали, значит… — презрительно усмехнулся граф. — Что ж, другого от вас я почему-то не ожидал…
— Вы пытаетесь меня оскорбить? — покраснев от возмущения, начальник тайной службы схватился за рукоять парадного меча, и… рухнул, пронзенный клинком графа.
— Оскорбить можно тех, у кого есть честь и достоинство. У предателей нет ни того, ни другого… — стряхивая кровь с клинка, вздохнул граф Меддлинг. И, задумчиво посмотрев за окно, добавил: — Вы — просто расходный материал… Кстати, вы правильно сделали, что ушли — наверняка Пайк выпытал из Ялгона ваше имя, и сейчас вас ищут по всей столице… Вельс! Вельс!!!
— Да, ваша светлость? — в дверном проеме тут же возникло встревоженное лицо телохранителя.
— Седлай коней. И подгони к выходу карету. Мы уезжаем. Немедленно…
Воин кивнул и мгновенно исчез…
…Как ни странно, выбраться из города удалось без каких-либо проблем: солдаты, стоящие на Южных воротах, как обычно, ограничились проверкой подорожной, а расторопный десятник, почувствовавший в своих ладонях приятную тяжесть нескольких полновесных серебрушек, споро отогнал в сторону десяток крестьянских телег, ожидающих разрешения въехать в город. И карета графа Меддлинга дю Солье, «уроженца королевства Вигион», выбралась на тракт.
«Успели… — подумал граф, когда его конь добрался до опушки леса и первым въехал под кроны вековых дубов. — Можно было не перестраховываться и не изображать из себя тупого солдафона, а спокойно сидеть в своей карете…»
— Пересядете в экипаж, ваша милость? — заметив, что его сюзерен начинает успокаиваться, спросил постоянно выглядывавший из окна кареты телохранитель. — А то вот-вот польет…
— Да, пожалуй… — кивнул Виго и, остановив коня, спешился.
Вельс, тут же вылетевший из экипажа, подхватил поводья своего Пятна и, удостоверившись, что сюзерен закрыл за собой дверь, взлетел в седло.
— Все. Поехали… — приказал Меддлинг, усевшись на сиденье, нагретое седалищем лжеграфа. Потом задвинул занавески и, откинувшись на спинку, устало закрыл глаза…
До хутора с мрачным названием Старый Погост карета добралась только к полуночи. Дважды перевернувшись и раза три увязнув в грязи чуть ли не по самое днище. Поэтому, услышав собачий брех и радостное перешептывание воспрянувшей духом свиты, мокрый, грязный и продрогший до костей граф выглянул наружу и уставился в ночную тьму.
— Скоро будем, ваша светлость… — мгновенно среагировав на появление за занавесками лица своего сюзерена, радостно сообщил Вельс. И, чуть не уронив факел, поинтересовался: — Куда править? К дому Хромого Ульса? Или прямиком на мельницу?
— Править мы никуда не будем… На мельницу поеду только я и Гаски… — угрюмо буркнул Меддлинг. — А ты в моей карете отправишься дальше. До постоялого двора в этом, как его там…
— …Рассветном?
— Да, в Рассветном… Переночуешь, позавтракаешь, а ближе к полудню поедешь дальше. У поворота на Кижер у вас должно отвалиться колесо. Там мы вас и догоним. Внимательнее смотрите по сторонам — нас могут искать…
— Есть, ваша светлость… — воин подъехал поближе к остановившейся карете и, спрыгнув с коня, грязно выругался — его правая нога ухнула в лужу по обрез голенища…
…Жители Старого Погоста называли мельницей полуразвалившееся двухэтажное здание, стоящее на краю глубокого оврага на дальней от дороги окраине хутора. Трудно сказать, почему к нему прилипло такое название — молоть зерно, используя для этого силу течения еле заметного ручейка, протекающего по дну оврага, было невозможно. Силу ветра — тоже: строение напоминало все, что угодно, но не столбовку, и не шатровку.[25] А внутри него не было ничего похожего на постав[26] или пеклевальный[27] рукав. Зато хватало места для того, чтобы жить и… держать голубей. Чем, собственно, и занимался нынешний хозяин мельницы, одноногий калека по имени Хромой Ульс. По слухам, циркулирующим на хуторе, получивший свой деревянный щит лично из рук его величества Вильфорда Четвертого.
Ульс появился в Старом Погосте четыре года назад. В старом потертом сюрко без герба, одетом поверх ламмеляра, с коротким мечом и ростовым щитом, заброшенным за спину. И с тяжеленным кошельком, открыто висящем на поясе: несмотря на хромоту, от него веяло нешуточной угрозой, а выражение исчерченного шрамами лица вызвало оторопь даже у видавших виды мужиков. Угрюмо поинтересовавшись, где можно найти деревенского старосту, воин решительно направился к его дому.
Тем же вечером хуторяне узнали, что у них появился новый сосед. А через пару недель сообразили, на что он планирует жить — Хромой, прикупив на отступные[28] эту самую «мельницу» и небольшой дом на окраине Погоста, занялся разведением голубей.
Первое время коренные хуторяне искренне радовались появлению в их обществе настоящего героя. И оказывали воину все возможные знаки внимания. Однако постепенно их энтузиазм поутих — Ульс не обращал никакого внимания на улыбки девиц на выданье, не появлялся в местном трактире ни по вечерам, ни по праздникам и не старался обзавестись друзьями. Неделями пропадая на мельнице, он даже дома появлялся крайне редко. И общался с коренными хуторянами только тогда, когда покупал у них продукты и зерновые культуры для своих ненаглядных голубей. К тому времени, как у отставного воина появились первые покупатели, обиженные таким отношением соседи постепенно забыли и про его героизм, и про то, что он лично видел короля. И мстительно окрестили его Птицей. А самые обидчивые, просто перестали здороваться. «Он же Птица! Пролетел — и нету. Что шапку-то ломать?»
Такое отношение сказывалось и на ценах на продукты и зерновые — все, что пытался купить Ульс, продавалось ему по завышенным ценам. По таким, от которых у любого путника встали бы дыбом волосы. А Хромому все было нипочем: создавалось впечатление, что его не волнует ничего, кроме голубей.
В общем, года через три его почти перестали замечать — есть, и ладно. Поэтому, столкнувшись с ним на улице, забывали о нем чуть ли не раньше, чем Ульс сворачивал за ближайшую хату. Его имя не звучало даже в деревенских сплетнях — ну кому интересно, сколько голубей продал Птица, если он совершенно точно не потратит ни на себя, ни на своих друзей ни одной медяшки из заработанного?
Зато самого Ульса такое отношение вполне устраивало — часть из так называемых покупателей, якобы приезжавших к нему за породистыми «почтовиками», таковыми на самом деле не являлись. Посыльные, привозящие или забирающие его голубей; воины Ночного двора[29] Делирии, выполняющие какие-то поручения на территории Элиреи, «путники», заезжающие в Старый Погост, чтобы передать ему малюсенький, плотно исписанный свиток. Птица не спрашивал, что и куда отправлять — адресат у таких сообщений был всегда один: почтовый двор его величества Иаруса Рендарра в Свейрене…
