— Так Джеки знала про Антонию? — Он отвел ладонь от лица и посмотрел на меня. — Но ни словом мне об этом не обмолвилась.

— Она поступила куда умнее! — резко бросил я. — Сказала Антонии.

— Нет! — Это был стон, вырвавшийся как будто из самой глубины души. Кендалл закрыл глаза и отчаянно затряс головой. — Нет, не правда! Даже Джеки не могла бы... Мать Антонии просто ушла из дому и больше не вернулась. Все годы, пока девочка росла, я был для нее единственной опорой. Единственным человеком, на которого она могла полностью положиться, ее отцом. Никто не мог поступить так низко! Сказать моей девочке, что она плод незаконной связи матери, которой не помнит, и мужчины, которого никогда не видела.

— Джеки смогла и сделала это, — возразил я. — Но на вашем месте я бы не стал очень сильно переживать из-за Антонии, она не впала в уныние, а через сорок восемь часов с помощью Райнера хорошенько отплатила Джеки!

Кендалл удивленно посмотрел на меня:

— Когда я обнаружил их вместе!

— Все это было подстроено, разумеется, — усмехнулся я, — а сценарий сочинила Антония.

— Черт побери, Холман, — с горечью бросил он. — До чего же вы сообразительны! Есть ли хоть что-то, чего вы не знаете?

— Будь у меня достаточно времени, — осторожно заметил я, — я бы собрал все данные на Хелен Кристи и с точностью выяснил, какую роль она играла в вашем прошлом, но времени у меня нет.

— Я поражен. — Он даже ухитрился кривовато ухмыльнуться. — Выходит, все же нашлось нечто такое, чего вы не знаете? А я-то посчитал вас всемогущим всезнайкой!

— Я мог бы высказать кое-какие предположения, — пожал я плечами, — но не хочется делать это вслух.

— Всемогущий всезнайка! — повторил он еще раз, принимаясь набивать трубку. — Она была актрисой, когда я женился на ней. После развода вышла замуж за давнего любовника, актера по фамилии Кристи. Года через два он умер, оставив кипу неоплаченных счетов. Хелен требовалось срочно найти работу, но возвратиться в театр она не могла, поскольку к тому времени моя слава гремела, а многие все еще помнили развод. И вот один продюсер, давний приятель Хелен, чуть ли не специально для нее придумал должность своего помощника. Ко всеобщему изумлению, включая самого продюсера, у Хелен оказался настоящий талант к исправлению погрешностей в сценариях. Он поручил ей еще пару пьес. После чего Хелен как бы обрела независимый статус и начала работать самостоятельно в качестве рецензента — “врачевателя сценариев”. Я без колебаний попросил ее помоги, мне с проклятым третьим актом. Это было деловое соглашение, причем я твердо знал, что уж если кто и в силах мне помочь, то одна Хелен. Приглашать ее в дом я не опасался:

Антония видела мать всего один раз, да и то малым ребенком. Остальные же вообще не были с ней знакомы.

— Почему Хелен согласилась с вашей безумной идеей шантажировать самого себя?

— Да просто то, что она сказала обо мне Джеки Лоррейн, — истинная правда, — спокойно ответил он. — Всю жизнь я хотел, чтобы меня любили окружающие, и по этой причине неизменно усаживал их себе на шею. Смешно, не правда ли? Рейф Кендалл, великий драматург, знаток человеческих душ, в собственных отношениях с людьми — полнейшее ничтожество. Хелен сказала, что давно пора учиться давать сдачи и она с радостью мне поможет. Мне потребовалось всего пятьдесят лет, издевалась она, дабы понять: за все то добро, какое я делаю людям, они платят черной неблагодарностью и даже не скрывают своего презрения. И Хелен была тысячу раз права. — Голос у него дрогнул. — Она помогала мне, а теперь убита, и это тоже моя вина!

— Когда вы все это организовали, создав такие потрясающие условия, что шантажист мог бы, не особо напрягаясь, получить около миллиона долларов, — ошарашенно пробормотал я, — неужели вам ни разу не пришла в голову мысль, с каким искушением все это связано? Вы не подумали, что этот план может обернуться чудовищем Франкенштейна?

— Нет. — Он растерянно улыбнулся. — Как я вам уже говорил, я только в пьесах знаток человеческих слабостей. — Кендалл принялся раскуривать трубку, и голос у него зазвучал увереннее. — Полагаю, теперь мне не остается ничего иного, как подарить семьдесят пять процентов дохода от пьесы Боулеру и до конца своих дней выслушивать попреки Майлза, Брюса и Джона за то, что я был таким идиотом.

— Если бы речь шла только о ваших деньгах! Тогда я бы не стал спорить. Вы заслужили подобную оплеуху. Но ведь дело приобрело куда более трагический характер: произошло убийство.

Вот когда он встревожился по-настоящему:

— Но я вынужден откупиться! Боулер без колебаний возбудит судебное дело, а огласка меня погубит!

— Пожалуй, у нас есть дохленький шанс, — стал я размышлять вслух. — Вызовите-ка Боулера и скажите ему, что подпишете бумаги, но он должен принести их сюда в пять часов. Если позвоню я, этот тип почует ловушку. И проследите за тем, чтобы и Хиллан, и оба ваших нахлебника непременно явились.

— Хорошо... — Он вопросительно посмотрел на меня. — Вы тоже здесь будете?

— Разумеется.

— Не представляю, чем это может помочь, — пробормотал он. — По-моему, шантажиста уже не обуздать.

— Но вы, конечно, заинтересованы в том, чтобы поймать убийцу Хелен Кристи? — проворчал я. Кендалл вспыхнул:

— Естественно, я хочу, чтобы убийца Хелен получил по заслугам и...

Я поднялся со стула:

— Антония дома?

— По-моему, еще не вставала.

— Где ее комната?

— Вверх по лестнице и вторая дверь направо. — По глазам Кендалла было видно, что ему не терпится задать мне кучу вопросов, но он взял себя в руки. — Так мы с вами увидимся сегодня в пять? — без особой нужды переспросил драматург.

— Да, я приду.

— Но что, если Боулер не принесет бумаги? — Теперь в его голосе явственно звучали панические нотки. — Понимаете, он может отказаться! Что тогда...

— За такие деньги Боулер охотно приволок бы эти бумаги даже в Монголию, — усмехнулся я, — а уж насчет Бель-Эйр и беспокоиться нечего!

Я вышел из кабинета, разыскал лестницу, поднялся наверх и постучал во вторую дверь справа.

— Идите к черту! — раздался недовольный голос. — Ночь на дворе!

— Где? — откликнулся я. — На Восточном побережье? — После этого я повернул ручку и вошел в комнату.

Египетская прислужница сидела в постели и глядела на меня широко открытыми зелеными глазами. Белый атласный бюстгальтер приятно контрастировал с густым загаром. Антония отбросила прямые волосы с глаз, и медленная улыбка слегка изогнула ее чувственные губы.

— Если вы задумали изнасилование, лучше попытайте удачи с Джеки Лоррейн, — проговорила она тем низким, тягучим голосом, от которого у меня всегда мурашки пробегают по позвоночнику. — До полудня я холодна как рыба.

— И в мыслях ничего такого не было!

— Судя по тому, как вы пялитесь на мой лифчик, возможно, вы хотели усыпить бдительность, а потом... — Она захихикала. — А я-то думала, той раскормленной блондинки за глаза хватит низкопробному соглядатаю вроде вас!

— Ну, на эту раскормленную блондинку стоило только искоса взглянуть, как она с воплями исчезла в ночи. По-моему, она относится к категории вечных старых дев, — невольно вырвалось у меня.

— А до чего ж здорова, чертовка! — Антония болезненно поморщилась. — У меня столько синяков по всему телу, что разглядывать их пришлось с помощью двух зеркал. Но если оставить в стороне вопрос об изнасиловании, ради чего вы прискакали сюда в такую рань, Холман?

— Я знаю вас всего два дня, — обронил я, недоверчиво покачав головой. — За это время вы без конца оскорбляли меня, приказали своему дружку избить до полусмерти, а теперь я вдруг узнаю, что у нас с вами есть кое-что общее. Вы — не смейтесь! — на моей стороне. Или, если вам больше нравится такая формулировка, я на вашей стороне.

— За те два дня, что мы знакомы, — холодно парировала она, — вы ухитрились оскорбить всех обитателей этого дома, включая меня. Вы также нарушили все мои хитроумные планы, подвергли меня унижению, отлупив, связав и вместо кляпа засунув в рот мои собственные трусики. Ну и ручищи же у этой вашей толстухи! — Она слегка надула нижнюю губу. — Я бы не назвала это общностью интересов, Холман, откуда же столь удивительная перемена? Это на вас не похоже.