- С Новым годом! – воскликнул я и испугался звука собственного голоса в тишине пустой квартиры. Тишине, которую работающий телевизор не разбавлял, а лишь усиливал.

Миллениум. Старательно изображая веселье, выпил традиционное шампанское, давясь ненавистными пузырьками и грошовой лимонадной сладостью. В этом городе никогда нельзя было купить приличный брют. И всё бы ничего, будь это единственным поводом для тоски.

Брезгливо закупорил бутылку пластиковой пробкой, такой же дешёвой, как и сам напиток, и побрёл на кухню вынимать из духовки горшочки – одно из немногих горячих блюд, которые мне по-настоящему удавались. Зачем столько наготовил? Никто не придёт, надо перестать врать хотя бы себе.

В этот раз я категорически отказался от всех приглашений. Надоело. Каждый год одно и то же. У всех моих друзей есть пары, у некоторых даже жёны, и в одиночку выгляжу, да и чувствую себя, на их фоне неприкаянным. Да и согласись я, притащат мне какую-нибудь «очень хорошую» скучную бабёнку. Такую же одинокую, но по совсем другим причинам. Несовпадения – неистребимая история всех одиночеств. Она будет надеяться, что к ней привяжусь, а я буду надеяться, что она отвяжется.

Гей в маленьком городе даже друзьям сознаться может не всегда. И вот он я – лицемер и пафосная дрянь с репутацией сердцееда. Я вру. Вру, и снова вру. Поэтому те, кто считает меня своим другом, жестоко ошибаются. Потому что я вру. Полагаете, что среди немногих таких же светло-синих, я могу найти истинную дружбу? Бросьте, там всё ещё более запущено. Это либо бывшие, либо потенциально новые любовники, но совсем уж на крайний случай, потому как отстой. Нет, реально отстой. Не знаю, кто придумал байку про то, что буквально все геи неотразимо притягательны, но это настолько чушь, что даже не смешно. В большинстве случаев, обрыдаешься, если сбежать не успеешь. И нет, я не сноб и не перебираю, красота души не даст мне полноценного секса. Да что я объясняю…

Квартирка у меня отменная и по расположению, и по планировке, родители в своё время отлично подсуетились. Центр. Инфраструктура. Всё не так отстало, как в других районах, жить можно. Так вот, на главной площади стоит большая ёлка, к которой после боя курантов начинает стягиваться если не весь город, то значительная его часть. Всё равно в этой деревне делать больше нечего, а у ёлки можно встретиться и напоздравляться до фейерверков в глазах. Вот я и договорился, что после ёлки все зайдут и поздравят.

Стол ломится, скупым я не был никогда. Это занять в долг у меня трудно, а вот покормить и напоить мне никогда не жалко.

Час ночи. Никого. Взрывы дешёвеньких фейерверков за окном, хлопушки и петарды. Чудеса для бедных. Снежок падает так несмело, будто сам не уверен, что попал по адресу. Снега у нас вообще почти не бывает. Жаркие края, да. Летом плюс сорок пять в тени, зимой минус тридцать семь на солнце. Резко континентальный климат. Здесь всё резко, категорично, по шаблону. Всем тут плохо, не только мне. Все стремятся уехать, но немногим удаётся.

Два часа ночи. Никто даже не позвонил, суки. Ненавижу. Нафиг я никому не нужен. Да и на хер тоже. Звонок в дверь - соседи решили поздравить. Прислушались, поняли, что я один, попытались затянуть к себе, благотворители чёртовы. Не дался. Терпеть их не могу. Кое-как отбрехался, что жду непонятно кого.

Полтретьего. Тишина, можно спать.

Что-то звонит. Вполне может быть, что телефон. Убью того жаворонка, который наивно полагает, будто десять часов - это утро.

- Алло, - сонно хриплю.

И тут же покрываюсь жаркой волной. Мокрый в стремительно остывающем поту замираю с застывшим сердцем.

- Ты? Ты… откуда?

Едва различаю ответ сквозь биение внезапно ожившего сердца. Здесь? Здесь?! В этом городе?! В этом мире?!! Нет!

- Конечно, приходи. Столько не виделись… - кое-как выдавливаю в пластик трубки. – Нет, ничего. Всё равно уже проснулся… Кофе? Конечно, есть, обижаешь.

Короткие гудки. В горле пустыня. Нет. Невозможный сон. Ты умер. Тебя нет. Я похоронил тебя столетия назад, где-то между мечтой уехать и юношеской жаждой любви. Где-то на задворках личного кладбища, растянувшегося во всю душу. Где-то рядом с собой самим. Тебя нет. Зачем ты опять воскрес? Чего ты хочешь? Убедиться, что мне хуёво без тебя? Посмотреть, насколько я опустился в рамках похмельного города на краю обитаемого мира? Кто ты теперь? Зачем ты? Кем теперь быть мне?

Одни вопросы. А раньше ты состоял из ответов.

Ползу в душ. Нужно хоть немного привести себя в порядок. Старательно намываюсь, тщательно чищу зубы. Самое поганое похмелье - от хренового шампанского.

Тебе хватит двадцати минут, чтобы дойти пешком из любого конца города. Приходишь через десять. Я не успеваю переодеться и открываю тебе, наспех замотавшись полотенцем. Обмирающее дыхание не даёт выцедить даже простого «здравствуй» сквозь сжатые челюсти. Молча протискиваешься в приоткрытую дверь, не дожидаясь приглашения. Ловлю твой вздох ключицей. Твой заинтересованный взгляд соскальзывает с влажной кожи. Напряжение немного отпускает. Я дышу. Пока через раз.

Стягиваешь пижонскую куртку, не по нашим морозам такая красота. Разуваешься. Мельком отмечаю, что ты явно не бедствуешь, если судить по одежде. Проходишь на кухню. Всё так просто. Будто ты выходил за сигаретами и просто вернулся. Просто через два года. Всё такой же тонкий и ломкий, весь из острых углов. Ты по-хозяйски сваливаешь немытые салатники в раковину, протираешь стол. Выставляешь из нарядного бумажного пакета с незнакомым логотипом бутылку брюта и фрукты. Насыщенно светятся оранжевыми восковыми боками огромные мандарины, лоснится волокнистым шёлком крупный фиолетовый виноград. У нас таких чудес не продают. Пёр со столичных хлебов? Чудик.

Разливаешь искристое вино по нетронутым бокалам, приготовленным для гостей.

- Шампанское по утрам пьют аристократы и дегенераты, - натужно привычно шучу, просто чтобы не молчать, принимая бокал, и под твоим странным взглядом вспоминаю, что так и не оделся.

- Нам можно, мы и то и другое, - ты сдуваешь взмокшую от шапки чёлку, но две пряди остаются на месте, заставляя и остальные упрямо вернуться на глаза.

Раздражённо откидываешь их рукой. У тебя нет одной фаланги на безымянном пальце. Делаю судорожный глоток, а затем и выхлёбываю весь бокал. Ты удивлённо наблюдаешь.

- Ещё? – это ехидство в твоём голосе или исследовательский интерес?

- Сначала оденусь, - ставлю бокал на стол и торопливо шагаю в комнату, шлёпая босыми ногами по волнам не старого ещё линолеума. – Куда палец дел? Вроде в полном комплекте уезжал. Больше ничего не лишили тебя столичные акулы? – спрашиваю на ходу, стараюсь не выдавать волнения.

- Да так, случайность. Остальное на месте, - ты улыбаешься, стоя в дверях, явно намереваясь наблюдать процесс натягивания трусов.

- Бля, как можно было лишиться фаланги?! – не выдерживаю. - Ты же не подрывник, не мясник, и даже не слесарь. Ты мирный экономист. Ты там перед японскими партнёрами извинялся, что ли?

Смеёшься. А смех у тебя теперь другой, не такой звонкий, словно приглушённый. Ты совсем такой же, как прежде, и совсем иной. Будто под другим углом повернулся. Всё то же самое, но выглядит так непривычно.

Красуясь, скидываю полотенце. Хочешь смотреть? Смотри. У меня, в отличие от некоторых, всё на прежних местах. От твоего явления, правда, глаза на лоб лезут, и сердце бьёт по подбородку, но я с этим справляюсь. Справляюсь ровно до тех пор, пока ты не прижимаешься к моей спине. Холодный. Пахнущий экзотически душистыми мандаринами и дорогим шампанским. Ледяные ладони касаются живота, и это почти как удар под дых. Скручивает легкие и пробивает нервная дрожь.

- Я скучал, - выдыхаешь ты в моё плечо.

Ну точно, чудик. Ты же прошлое. А прошлое прошло и никогда не вернётся. Нельзя войти в одну воду дважды. Или как там у великих? Скучал он. Поэтому не писал и не звонил. Два года. Чёртов мальчишка. Вечно от него мозги наизнанку. Как и у него самого. Будто рядом с ним мир искажается и существует по иным законам искривлённого пространства. И нет шансов в этом пространстве выжить, оставаясь нормальным.