* * *

На этот раз штаб-квартира «Сатурна» не произвела на майора такого удручающего впечатления.

На кухонном столе Луков расклепывал пробоем кольца в готовых сумках.

— А, майор!.. Мое почтение. Чем могу быть полезен?.. Заранее предупреждаю — никого из начальства нет, Налицо исключительно работяги.

— Не скромничайте, Михаил Петрович. С вашим опытом и золотыми руками могли бы потянуть производство и посолиднее.

— Этого только не хватало. В ваши клиенты не тороплюсь. А за комплимент покорно благодарю.

— Давайте начистоту, Луков. Вам ведь не понравится, если вашу зарплату начнут по суду вычитать, как с сотрудника проворовавшегося кооператива?

— Ну, это я переживу.

— Зачем вам лезть на рожон, не понимаю. Объяснить это можно только тем, что и у вас рыльце в пушку.

— Не надо, не надо, товарищ майор. Это уже из области фантастики. Спросите у капитана Куфлиева — никогда я не имел дела с уголовщиной… Спрашивайте. Я скажу все, что мне известно. Но в чужой огород лазить не обучен.

— Поговорим в другой раз. Считайте, что убедили меня в своем пролетарском происхождении. Тем не менее, у меня еще больше окрепло желание поговорить с кем-нибудь из администрации. Скажем, с Фришманом. Ну, на худой конец, с Сербаевым.

— Сегодня с утра никого. Бориса не было с понедельника. Он тогда приехал и сообщил, что банк задерживает зарплату. И Даулет со вчера не появлялся. Ни тебе начальства, ни тебе зарплаты…

— Так куда же девался Сербаев?

— Трудно сказать. У него в городе дружков, как собак нерезанных. Если ударился в загул — днем с огнем не сыщешь. Но не сегодня-завтра появится. Мы ведь и в субботу работаем.

— Да, суровые у вас условия, нечего сказать.

— Эксплуатация! — широко улыбнулся Луков.

— Вы когда кого из них увидите, то передайте, чтобы нам позвонили, или сами позвоните. С женщинами я особо распространяться не буду. На вас надеюсь. Кстати, ваши дамы сегодня работают?

— Конечно. Желаете взглянуть? — Луков начал снимать фартук.

— Я сам, провожать меня не требуется. Не отвлекайтесь.

— Была бы честь предложена… А что до работы, так я вам одно скажу — хреново на дядю пахать. Вам-то что, а я уже полтора месяца ни копейки не видал. Чем так, лучше бичевать.

— Ну, Луков, тут уголовный розыск бессилен, — усмехнулся майор.

Женщины в кооперативе располагались со своими станками и приспособлениями в двух смежных комнатах. По их спокойному виду нетрудно было предположить, что работали они не терзаясь меркантильными соображениями. На приветствие ответили нехотя, но работу не прервали — сдельщина диктовала свой жесткий ритм. Одна из казашек, держащая на весу матрицу — деревянную рамку с натянутым капроном, казалось, была озабочена лишь тем, чтобы на сетке не застыла краска. Ее напарница снимала с рамки откатанные половинки сумок и развешивала их. Настежь распахнутые окна не помогали — в помещении стояла тяжелая смесь запахов краски, сиккатива и растворителей.

Швейная машина в соседней комнате стояла рядом с окном, но женщина, сшивающая сумки, постоянно морщилась и терла переносицу, словно вот-вот собиралась чихнуть.

Лишь русоволосая, вдевавшая шнуры ручек в кольца, ответила усталой улыбкой.

Разговор женщины не поддержали, избегая обсуждать с милиционером внутрикооперативные дела. Желание оградить свой мирок от возможных посягательств извне перекрывало даже естественный интерес к ходу расследования.

Докучать расспросами Корнеев не стал. Общее впечатление о здешнем производстве и о людях он составил. Сейчас его больше интересовали те, кто все это организовал.

Уходя, Корнеев заглянул в кухоньку. Луков, все так же горбясь, сидел за столом.

— До скорого, Михаил Петрович.

— Чего там, — пробурчал недовольно Луков, — теперь от вас не отвяжешься.

* * *

Дом Сербаева из красного выветрившегося кирпича за зеленым забором отличался от соседних разве только тем, что был рассчитан на две семьи. Ближняя калитка оказалась заперта, и майор вошел в следующую. Замурзанная девочка лет пяти сообщила ему, что мама дома, а где папа — сна не знает.

Появившаяся на крыльце высокая дородная казашка огорченно всплеснула полными руками:

— На минуту нельзя оставить! Только что купала!

— Здравствуйте. Прощу извинить за вторжение, но мне нужен товарищ Сербаев. Я не ошибся адресом?

— Нет, все верно, — казашка, покраснев, застегнула нижнюю пуговицу выгоревшего ситцевого халата. — Это мой муж. Но живет он в другой половине дома, — она казалась совершенно растерянной, — иногда. И не скажу — есть ли он сейчас. Днем он обычно на работе.

— Я прямо оттуда… Простите, не представился. Майор Корнеев. Расследую преступление, имеющее отношение к кооперативу «Сатурн». Поэтому показания вашего мужа просто необходимы. Мы с ним предварительно беседовали, он говорил, наверно?

— Нет, мы сейчас редко разговариваем. Я пойду узнаю — дома ли он.

Казашка нырнула в маленькую калиточку, разгораживающую дворы, и свернула за угол.

Помедлив секунду, майор двинулся следом. На дверях второй половины дома болтался массивный замок. Корнеев оглянулся. Из большой беседки с окнами, затянутыми розовой противокомариной сеткой, показалась Сербаева с хрустальной пепельницей, полной окурков.

— Нет его. Похоже, и не ночевал, — она высыпала содержимое пепельницы в стоящее неподалеку ведро.

— То есть вы хотите сказать, что не знаете, где ваш муж провел сегодняшнюю ночь? — нарочито удивился майор.

— Да какой он мне муж! — вспыхнула Сербаева. — Как связался с этим проклятым «Сатурном» — будто с цепи сорвался… Раньше, может, и бедновато жили, но хоть по-человечески. А теперь — не просыхает. Деньги, понимаете, завелись… Сгори они ясным огнем, эти кооперативы!.. Дочке недавно купили конфет с лотка — так все лицо обсыпало!.. Подумать — четыре рубля килограмм!.. А там продуктов на пятак. Только и дел, что коробка красивая. Конечно, так можно тысячи загребать. А зачем эти тысячи?.. Жизни нету, совести нету, ничего нету…

— Простите, не знаю, как вас величать?

— Мария Умаровна.

— Скажите, пожалуйста, Мария Умаровна, когда вы в последний раз видели мужа? Он не собирался уезжать? Может, вещи какие-то прихватил с собой? Давайте выясним.

— Другую половину дома он летом редко открывает, спит в беседке…Там ни стелить не надо, ни ключом в замок попадать. Я туди и еду ношу. И вчера приносила. Потом посуду убрала, а он наелся и лежал, курил. Да и какой теперь из него едок?.. Из-за водки и горячее есть перестал. Настрогаю сыра, колбасы, балыка…Пиво еще уважает. Мне всегда продавщицы оставляют… Рубль за бутылку, но куда денешься?.. Все ему. И вчера днем три бутылки взяла…

— Мария Умаровна, я совсем не об этом вас спрашивал.

— Як тому и веду. С работы вчера приехал, как обычно, в шесть. Выпивши крепко… По утрам пиво на опохмелку — это у него первое дело. А сейчас зашла — стоят две бутылки нетронутые. И окурки горой в пепельнице, а он, какой бы пьяный ни был, всегда или сам вытряхнет, или наружу выставит.

— А может он утром перекурил на воздухе, а пепельницу занес обратно в беседку.

— Ну, вы скажите! Не похмелился и закурил, и пепельница полная?.. Да он до пива сигареты в рот не возьмет. Это уже когда зальет глаза — хоть пачку подавай.

— И все же, когда вы его в последний раз видели?

— В семь вечера еду относила, — со вздохом сказала Мария Умаровна. — Вон там, на кушетке сидел. Коньяк цедил… Ох, когда уж он перебесится!.. Я иногда думаю… наверное, хорошо, что он сюда перебрался… хоть дети его красную рожу не видят. И знай бубнит: «Вот развяжусь, тогда и брошу»…

— Что значит «развяжусь»?

— Мне кажется, это он о работе. Вообще, спросишь его про этот кооператив — волком огрызается. Тебя еще, говорит, там не хватало, везде нос суешь… Да вы садитесь, товарищ.