У Светланы раздулись ноздри, она явно намеревалась ответить резкостью, но тут коброй вскинулся

Юлеев:

— Хорош базлать! Если Леня сейчас не по дну в Иран марширует, то ему до фени все Светкины шашни… Ухватил куш — и поминай, как звали. Раньше всех почуял, чем здесь пахнет.

— А почему почуял? — Даулет тяжело поднялся во весь рост и склонился к Юлееву. — Твоя подача. Кто гудел: «За производство отвечаю… никто не рюхнется… нарушение технологии никого не колышет…» Вот откуда ветер и подул… И на кой ляд тебя Борька выкопал с этими вшивыми безналичными!.. Таскали потихоньку денежки с «левака», в банк и не заглядывали… А теперь хапанули у государства за так себе двести тысяч! Не помилуют…

— Ты еще километры флизелина казенного посчитай, который вместо обмотки на сумки пошел, — неожиданно поддержала его Светлана, — да на скатерти… Ох, извините, запамятовала… Вы же у нас теперь магнаты! Тут не до сумок… Это так, для отвода глаз. Конечно — зачем запускать свое производство, когда можно гнать ткань цеховикам рулонами? Да еще и зарплату получать за изоляцию деталей… Ух, вы, работящие мои!.. Рокфеллеры мои натруженные!

— Зря ты так, Света… Принесли же черти Леню твоего ко мне на завод! Флизелин ему, технологию… А теперь все честные… А ведь ты, Боря, — Ефим толкнул локтем Фришмана, — вместе с ним уламывал меня! На воровство! Ведь не в магазине приценивались… А когда я предложил комбинацию, при которой государство Не только отдает нам флизелин, но еще и зарплату подбрасывает, так были на седьмом небе, только торговались за каждую копейку… Й ты, Боря, больше всех… как настоящий жид из местечка…

— Ха, люди, посмотрите на эту гниду, — с нарочитым акцентом сказал Фришман. — Тоже мне, ариец нашелся! Или забыл, что фамилию жены носишь? Бывший гражданин Рабинович, или как там тебя?.. Герой-разведчик с двойной фамилией.

— Фамилию взял, а теперь и сам не рад, хоть, обратно паспорт меняй.

— Что, Ефимузика, трудно с новой фамилией за бугор линять? — засмеялся Фришмак. — Хочется шкуру спасти?

— А ты сам не такой?.. Все одним мазаны. Может, кроме Даулета, который впервые в жизни пощупал нормальные деньги и сразу загудел, как ихний хан, или бей — что там у казахов?

— Знать надо, раз у нас живешь… Забыл, как прибалтов и другую торгашню заезжую на базаре размотали? Тебя жалко, тогда не достали… И не было бы ничего, и тюрьмой бы не пахло… Сумки неучтенные — муть. А за казенные деньги — и дом казенный… И не надо меня подковыривать. Сам знаю, что со своими деньгами делать — хочу — трачу, хочу — в землю закопаю. А ты давай, набивай мошну, в зоне пригодится. За такие дела мало не дают… Со слабым здоровьем можно и не дотянуть, — Даулет выпустил пар и шумно уселся.

Обычно непьющий Фришман одним махом опрокинул фужер водки и запил теплой, без газа минеральной водой. Его мутило, но не от спиртного, а от тупой бесполезной грызни.

— Кончайте, ребята. Все замазаны. Надо вместе выпутываться, а не расшушариваться по-крысиному — все равно достанут… Выделишься, Ефимушка — пожалеешь. Я ведь предупреждал, что есть под тебя номер. Ты у нас в руках, и достаточно крепко.

— Это себе оставь. Мне бояться нечего. Можешь хоть сейчас объявить. За то, в чем я виноват, сядем все.

— Может, погодим?.. Давай-ка, отвезу я тебя домой, по пути и переговорим. Тебе же спокойнее — время позднее, а места здесь — ох, сам знаешь. И не забывай, что перечислял ты заводские деньги кооперативу не безвозмездно — за каждые три безналичных тебе откалывался один самый что ни на есть настоящий.

— Барину наше нижайшее за щедрость… Знал, быты, с. кем я только не делюсь! Мне, как говорится, только крохи достаются с господского стола,

— Так договаривались. А. оплату за флизелин, а то, что ты не имел хлопот ни с банками, ни с финотделами, ни с налогами — это ты не берешь в расчет?

— Ну, правильно. Мне только этого, не хватает! — Ефим решительно поднялся.: — Разбирайтесь сами, а я пошел… Доберусь на своих двоих… И, заметьте, вносить ничего не собираюсь. Как-нибудь без меня.

Подагрически шаркая, Юлеев вышел. Светлана окинула взглядом, комнату. Даулет успел перебраться в кресло и, низко свесив голову с густой и жесткой, как проволока, шевелюрой, подремывал. Фришман мрачно молчал. Она встала, сложила, вчетверо свое заявление о выходе из кооператива и молча сунула в нагрудный карман его белой безрукавки. Тот не реагировал.

— Дорогие гости, не надоели ли вам, хозяева?.. Будем, считать, что, переговоры прошли с переменным успехом.

Фришман поднялся, отряхнул с брюк какие-то крошки.

— Имей, в виду, Боря, я тоже, ничего, вносить не буду. Деньги, которые писались на меня, я отдавала Лене. Хочешь верь — хочешь, нет. Знала — у него, надежнее, чем в, банке… По идее, без меня, он никуда и трогаться не должен. Значит, и вправду утонул… Видать, так ему и мне на роду написано….

— Получается, если б, он исчез, то ты. бы. знала?… — встрепенулся Фришман. — А о том, что заказывал на понедельник не сорок тысяч, а сто, ты тоже была в. курсе?

Светлана отрицательно покачала головой.

— Где же тогда наш драгоценный Леонид Викторович? Сроду не поверю, что такой феноменальный пловец мог утонуть. Знаешь, как он плавал?

— А если бортом по башке? Весу-то в лодочке — два центнера. Давай попробуем? На тебе испытаем…. Думаю, после этого наш, вернее — ваш кооператив полностью лишится начальства…. Не принимать же всерьез этого, ревизора… — она презрительна, ткнула холеным пальцем в грудь безмятежно похрапывающего Сербаева. — Это он для следствия ревизор, а для вас Даулешка… И то, что он по-дурости взялся за самое опасное, за «левак» — всем по душе… А беда с другой стороны подкралась. Когда Ефим заблажил, что шерстят завод, даже я сообразила — дело плохо, а уж о Лене нечего и говорить — нюх у него волчий.

— Значит, все-таки знала?

— Что он собирался делать — понятии не имела, но почувствовала неладное. Одно могу твердо сказать — без меня бы он не ушел. Так что, здесь его не ищи.

Фришман расслабленно махнул рукой и направился к выходу.

— Погоди, Боря, а этого куда? — она показала на Даулета.

— Да пусть остается.

— На кой он мне… Хотела по-бабьи прислониться, а он сам шатается… Так что забирай своего ревизора и катитесь отсюда оба. Хорошо бы навсегда. Обрыдли мне ваши «сатурналии». А теперь вы и подавно друг другу глотки рвать будете. Так что — скатертью дорога. Устала, спать хочу.

* * *

…Юлеева нашли утром. Маленький, ссохшийся, скрюченный. На месте вырванных с мясом ногтей торчали побуревшие от крови иголки. Выколот правый глаз. Скальп снят кусками. Множественные ожоги и ножевые ранения, из которых по меньшей мере два смертельных. Все говорило о том, что пытали его свирепо. Убийцы и не пытались скрыть личность жертвы — возле тела валялся заляпанный заводской пропуск.

Гибель в течение двух дней бухгалтера и рабочего кооператива «Сатурн» логично было бы связать воедино. Однако реальная ниточка к раскрытию тайны флизелиновой технологии, которую нащупал было капитан Куфлиев, непредвиденно оборвалась. Информации о Юлееве хватило ровно настолько, чтобы установить его роль в «Сатурне» и составить поверхностную характеристику его личности.

Тихий и скромный завскладом, общаясь с зависимыми от него людьми, преображался. Складские рабочие трепетали перед ним и величали не иначе как «сам» и «хозяин». Жена Юлеева — хрупкая, тихая, с ранней сединой женщина, со скорбным мужеством сносившая тяжесть обрушившегося на нее горя, чем-то неуловимо напоминала монахиню, скорбящую по усопшему родственнику, Взгляд ее поражал какой-то потусторонней отрешенностью. Она также числилась в «Сатурне» — рабочей по трудовому соглашению.

— Даже один раз расписывалась за зарплату, — бесстрастным голосом сообщила она Куфлиеву, изучавшему хозяйственную деятельность кооператива.

— На какую сумму?

— Две тысячи.

— Вам не показалось, что это многовато?