Перед нами поистине поразительная ситуация: в красной Москве тогда исключительно важную — вторую после Ленина — роль играет Яков Свердлов, а в белом Омске в качестве влиятельнейшего советника пребывает его родной брат Зиновий! Невольно вспоминаешь широко известное стихотворение Юрия Кузнецова “Маркитанты”… При этом нельзя еще не напомнить, что именно Колчак был объявлен тогда Верховным правителем России, которому — пусть хотя бы формально — подчинялись все без исключения белые.

Все эти и другие подобные факты, раскрывающие характер белого движения, отнюдь не являются в настоящее время некими тайнами за семью печатями (хотя кое-что в них остается сугубо таинственным); они изложены по документальным данным в целом ряде общедоступных исследований. Но в общем сознании эти факты не присутствуют. Так, например, в новейших кинофильмах, изображающих белых (а таких фильмов было немало) последние обычно представлены в качестве истовых монархистов. Разумеется, в составе Белой армии были и монархисты, но они, если и действовали, то сугубо тайно и к тому же подвергались слежке, а подчас и репрессиям.

А. И. Деникин рассказывает, например, в своем основательном труде “Очерки русской смуты” о подпольной деятельности монархистов в его войсках во время его “похода на Москву”:

“Вероятно, усилия их не были бесплодны, потому что в августе (1919 года. — В.К.) информационная часть “ОСВАГА” (“Осведомительное агентство” — В.К.) отмечала: “Что касается монархических партий и групп, то… главным их орудием является отдел военной пропаганды. Они сумели посадить туда многих своих единомышленников, через которых распространяют свою литературу. Правда, делается это весьма осторожно и без ведома лиц, стоящих во главе отдела, через низших служащих”… Крайние правые партии, — свидетельствует далее Деникин уже от себя лично, — не захватывали… численно широких кругов населения и армии… Я знаю очень многих добровольцев, которые не слыхали никогда названий этих организаций. О существовании некоторых из них я сам узнал только теперь при изучении материалов. Точно так же они не имели своей легальной прессы… Но их подпольная агитация оказывала несомненное влияние, в особенности среди неуравновешенной (! — В.К.) и мало разбиравшейся в политическом отношении части офицерства… У них был, однако, общий лозунг — “Самодержавие, православие и народность”… Что касается отношения этого сектора к власти (имеется в виду власть белых. — В.К.), оно было вполне отрицательным”. 42

Подобных свидетельств можно привести сколько угодно. Иногда пытаются объяснить категорическое неприятие белыми вождями монархии и вообще “дофевральской” России их социальным происхождением: ведь, скажем, основатель Белой армии генерал Алексеев был сыном простого солдата, Корнилов — казачьего хорунжего (чин, соответствующий низшему, уже даже “полуофицерскому” званию прапорщика), Деникин — вообще сыном крепостного крестьянина, правда, сумевшего выслужиться из рядовых в офицеры, и т.п. Кстати сказать, из 70 с лишним генералов и офицеров — “отцов основателей” Белой армии, участников “ 1-го Кубанского похода”, — как выяснил уже упомянутый превосходный современный историк А. Г. Кавтарадзе, — всего только четверо обладали какой-нибудь наследственной или приобретенной собственностью; остальные жили и до 1917 года только на служебное жалованье (по-нынешнему — на зарплату).

В связи с этим А. Г. Кавтарадзе иронически цитирует суждение историка Л. М. Спирина, утверждающего, что белые-де “не могли смириться с тем, что рабочие и крестьяне отняли у них и их отцов земли, имения, фабрики, заводы” (с. 36), и именно поэтому воевали. Никаких земель и заводов ни у белых генералов, ни тем более у их отцов не было и в помине.

Что ж, поэтому они и шли против прежней России? Дело, по-видимому, обстоит сложнее. Алексеев, Корнилов, Деникин совершили в конце XIX — начале XX века воистину головокружительную карьеру (подумайте только: родившийся в тверской деревне в семье рядового солдата Алексеев, выпущенный в свои 19 лет прапорщиком из юнкерского училища, к 57 годам стал генералом от инфантерии!). И это значит, что они оказались на самом гребне мощного и стремительного роста России, — роста, который побуждал их верить в безграничный “прогресс”. Вполне уместно сказать, что эти генералы были настроены, в сущности, “революционно”, и, конечно, совершенно не случайно тот же Алексеев вместе с “левеющим” октябристом Гучковым начиная с 1915 года готовил военный заговор, предусматривающий насильственное свержение Николая II.

Исходя из всего этого, естественно заключить, что само название “Белая армия” (или “гвардия”) возникло как противоположение не только (а может быть, и не столько) “Красной армии”, но и “Черной сотне”…

Весной 1993 года я участвовал в телевизионной программе, посвященной памяти Николая II. Большинство выступавших, как это сегодня принято, весьма положительно отзывались о последнем русском самодержце (кстати, самодержец означает вовсе не “абсолютный”, а суверенный монарх). Но один историк, не преодолевший ненависти, обвинил Николая II в том, что его сторонники развязали гражданскую войну, повлекшую неисчислимые жертвы. Я возражал историку, но по краткости отпущенного мне времени не мог произнести то, что изложено выше. Невозможно оспорить, что гражданской войной руководили отнюдь не монархисты, а либералы (прежде всего — кадеты) и революционеры, не согласные с большевиками (главным образом эсеры).

В конце концов Белая армия никак не могла — если бы даже и хотела — идти на бой ради восстановления монархии, поскольку Запад (Антанта), обеспечивающий ее материально ( без его помощи она была бы бессильна) и поддерживавший морально, ни в коем случае не согласился бы с “монархической” линией (ибо это означало бы воскрешение той реальной великой России, которую Запад рассматривал как опаснейшую соперницу).

Сравнительно недавно (хотя еще до пресловутой “гласности”) было издано тщательное исследование историка Н. Г. Думовой “Кадетская контрреволюция и ее разгром (октябрь 1917-1920 гг.)” (М., 982), в котором неопровержимо доказано, что ни о какой существенной деятельности монархистов в ходе гражданской войны не может быть и речи, что решающую роль играли кадеты и эсеры (последние — особенно в стане Колчака). Любопытно, что Н.Г. Думова, — по-видимому, для того чтобы, как говорится, не дразнить гусей, — уважительно пишет о тех историках, которые пытались (конечно, совершенно тщетно) доказать, что вина за гражданскую войну лежит на монархистах. Так, она пишет (с. 12), что-де “большой вклад… внесла монография Г.З. Иоффе “Крах российской монархической контрреволюции” (1977)”. Между тем труд самой Н.Г. Думовой по существу начисто опровергает основные положения сей монографии…

Впрочем, при более или менее вдумчивом чтении становится ясно, что и книга Г.З. Иоффе сама опровергает свое собственное название (и, разумеется, основной свой тезис) — “Крах российской монархической контрреволюции”. Нельзя не заметить, что определение “монархическая” — это только смягченный вариант определения “черносотенная”, ибо последнее слово присутствует в книге Г.З. Иоффе едва ли ни на большинстве страниц— и присутствует в конечном счете для того, чтобы “свалить” на “черносотенцев” трагедию гражданской воины.

Но поскольку книга Иоффе — это все же не пропагандистская брошюра, а обширное исследование, в котором приводится множество разнообразных фактов, заявленная автором версия, согласно которой главной силой, развязавшей гражданскую войну, были монархисты (читай — “черносотенцы”), буквально рушится на глазах любого внимательного читателя.

Судите сами. Г.З. Иоффе сообщает, например (отрицать это невозможно), что в стане Колчака “политически первую скрипку… играли правые эсеры” (при этом не надо удивляться слову “правые”: если говорить о левых эсерах, то они до лета 1918 года делили власть с большевиками, входили в Совнарком и ВЦИК Советов). Однако затем Г.З. Иоффе начинает уверять нас, что на деле-то колчаковская армия была-де во власти “махровых черносотенцев” (с. 169). Из чего же это следует? Оказывается, при Колчаке, пишет Иоффе, “в Омске и других городах действовала тайная (выделено мною. — В.К.) организация офицеров-монархистов” (с. 176), ибо “черносотенно настроенная омская военщина предпочитала действовать негласно” (с. 177); более того, Иоффе утверждает (без каких-либо аргументов), что, мол, даже и сам Колчак всегда оставался “скрытым монархистом…” (с. 181).