– Посол Уолтер Перегрин был убит одним, а возможно, и несколькими сотрудниками посольства. И это они подъезжали вчера вечером к отелю, чтобы убить меня.

Иоганн глубоко вздохнул и отвел глаза от Джоэла, уставившись на поверхность стола.

– Там, в толпе у киоска, когда вы угрожали мне… вы сказали, что уже убито два хороших человека.

– Простите, я был тогда обозлен и напуган.

– Дело не в этих словах, а в том, что вы сказали сразу после этого. Вы спросили, почему я должен стать исключением? Потому что я молод? Вы сказали: это – не причина, а потом выкрикнули очень странные слова – я запомнил их точно: «А если подумать, то ради кого мы, черт возьми, умираем?» Я думаю, это был не просто вопрос.

– Я не могу обсуждать сейчас смысл этой ремарки, коллега. И не могу указывать вам, как действовать дальше. Могу только посоветовать то, что многие годы советую своим клиентам. Если решение зависит от нескольких взаимоисключающих друг друга доводов – включая и приведенные мною, – отбросьте их все и повинуйтесь движению собственной души. В зависимости от того, кто вы и что собой представляете, это и будет для вас самым правильным решением. – Конверс, помолчав, отодвинул свой стул. – Сейчас я встану и выйду отсюда. Если вы начнете кричать, я побегу и постараюсь укрыться где-нибудь и буду скрываться до тех пор, пока меня не узнают. Ну а потом… я сделаю все, что в моих силах. Если же вы не поднимете шума, мои шансы повысятся. Я считаю, что так было бы лучше… для всех нас. Вы можете спокойно отправиться в библиотеку, выйти из нее примерно через часок, купить газету и тут же явиться в полицию. Я надеюсь, что вы поступите именно так, если, конечно, считаете, что это разумно. Таково мое мнение. Вашего мнения я не знаю. До свидания, Иоганн.

Джоэл поднялся из-за стола и тут же, растопырив пальцы, прикрыл лицо рукой, делая вид, будто ощупывает бровь. Он миновал расставленные на тротуаре столики, повернул направо и пошел в сторону ближайшего перекрестка. Его легким не хватало воздуха, но он сдерживал дыхание, боясь, что даже вздох помешает ему расслышать какой-нибудь необычный звук в обычном уличном шуме. Пульс его участился, уши были настороже…

Однако пока что лишь возбужденные разговоры перемежались с громким воем такси – совсем не те звуки, которые он боялся услышать. Те, другие звуки должны были последовать за громкими криками мужского голоса, поднявшего тревогу. Конверс пошел быстрее, слившись с потоком пешеходов, переходящих площадь, – быстрее, быстрее, опережая тех, кому некуда было спешить. Ступив на тротуар на противоположной стороне улицы, он тут же пошел медленнее – быстро идущий человек привлекает к себе внимание, а этого он позволить себе не может. Хотя чем дальше отходил он от столиков кафе, тем сильнее билось в нем одно-единственное, почти неподконтрольное ему желание – бежать, бежать как можно быстрее. Его уши еще не улавливали звуков тревоги, но каждая секунда этой тишины говорила ему: скорее сверни в какую-нибудь боковую улочку, в любую, какая попадется тебе на пути.

Ничего. Ничто не нарушало возбужденного разноголосия площади, но какая-то почти неощутимая перемена все же произошла, и она не имела отношения к тому, что он ожидал услышать, – истерический мужской крик из кафе. Отовсюду слышались слова: «американер», «американер»… Но паника первых минут прошла. Американец убил американца, убийцей был не немец, не коммунист и даже не террорист, ускользнувший из рук службы безопасности. Жизнь продолжается. Германия не отвечает за эту смерть – и граждане Бонна издали вздох облегчения.

Конверс повернул за угол кирпичного здания и через площадь бросил взгляд на столики кафе-кондитерской.

Студент Иоганн сидел на своем месте, подперев голову руками, и читал газету. Затем он встал и направился внутрь кондитерской.

«Интересно, есть ли там телефон? Скажет ли он кому-нибудь? Сколько времени у меня в запасе?» – подумал Конверс, изготовившись к бегу, но инстинкт удержал его на месте.

Иоганн вышел из кондитерской, держа в руках поднос с кофе и рогаликами. Он сел, аккуратно переставил тарелки с подноса на стол и снова уставился в газету. Затем он внезапно поднял голову и поглядел вдаль, не останавливая свой взгляд ни на чем конкретно, как бы сознавая, что за ним наблюдают невидимые глаза, и кивнул.

Еще один сторонник рискованных действий, подумал Джоэл, сворачивая в боковую улочку и прислушиваясь к незнакомым звукам, приглядываясь к незнакомому окружению. Судьба подарила ему несколько часов. Если бы еще знать, как ими распорядиться? Если бы знать, что делать?

…Валери подбежала к телефону. Если это еще один репортер, она скажет ему точно то же, что уже говорила пяти предыдущим: «Я не верю ни единому слову из всего этого, и больше мне сказать нечего!» А если это опять какая-то фигура из Вашингтона – ФБР, ЦРУ или еще какой-нибудь набор букв, – она просто взвоет! Сегодня утром она целых три часа отвечала на вопросы, пока ей не пришлось буквально выставить за дверь ее мучителей. Лжецы, которые к тому же хотели, чтобы она подтвердила их ложь! Проще всего было бы выключить телефон, но она не могла этого сделать. Она дважды звонила Тальботу в Нью-Йорк и просила разыскать его – пусть он позвонит ей. Настоящее сумасшествие. «Безумие!» – обычно говорил Джоэл с такой убежденностью, что в его спокойном голосе ей всегда слышался яростный крик.

– Алло?

– Вэлли? Это Роджер.

– Папка! – Только один человек на свете называл ее этим именем – ее бывший свекор. Развод с Джоэлом ничуть не изменил их отношений. Она обожала старого летчика и была уверена, что он относился к ней точно так же. – Где ты? Джинни не знает, где тебя искать, и ужасно психует. Ты забыл включить автоответчик.

– Ничего я не забыл, Вэлли. Просто тогда бы пришлось обзванивать черт знает сколько народа. Я только что из Гонконга, и не успел сойти с самолета, как на меня налетело не меньше полусотни журналистов со своими камерами и блицами. Теперь неделю не смогу ни видеть, ни слышать.

– Какой-то предприимчивый клерк из авиакомпании шепнул кому-то, что ты на борту. Кто бы он ни был, целую неделю будет теперь обедать в самых дорогих ресторанах. Где ты сейчас?

– Все еще в аэропорту, в кабинете главного диспетчера. Спасибо им – вытащили меня из этой давки… Вэлли, я только сейчас увидел газеты. Мне тут дали последние выпуски. Ты можешь, черт побери, сказать, что происходит?

– Не знаю, папка, но уверена, что в газетах сплошное вранье.

– Этот мальчишка всегда был самым нормальным из всех, кого я знал. Они все извратили, все хорошее, что он сделал, превратили во что-то зловещее, что ли. Не знаю… Он слишком разумен, чтобы рехнуться.

– Он и не рехнулся, Роджер. Это все подстроено, его бросили под каток.

– Но зачем?

– Не знаю. Я думаю, Ларри Тальбот что-то знает… Во всяком случае, больше того, что он сказал мне.

– А что он сказал тебе?

– Не по телефону, позже.

– Почему?

– Я не уверена… Но мне кажется, я что-то чувствую.

– Ты плетешь какую-то ерунду, Вэлли.

– Ну прости.

– А что говорит Джинни? Я ей позвоню, конечно.

– Она в истерике.

– Она вечно в истерике, ей только дай повод.

– Нет, сейчас иное дело. Она во всем винит себя, она считает, что на брата взъелись из-за ее выступлений в шестидесятых годах. Я пыталась разубедить ее, но, боюсь, только подлила масла в огонь. Она очень сухо осведомилась, верю ли я тому, что говорят о Джоэле. Я ответила, что, конечно же, не верю.

– Это все ее старая придурь. Трое детей, муж-счетовод, а она никак не возьмется за ум. Я никогда не мог справиться с этой девчонкой. А ведь она чертовски хороший пилот. Начала летать раньше Джоэла, хотя и была на два года младше. Обязательно позвоню ей.

– Можешь и не дозвониться.

– Почему?

– Она сменила номер телефона, я думаю, тебе стоит сделать то же. Я, например, дождусь звонка от Ларри и сразу же займусь этим.