– Черт побери, разве я стал бы соваться к детекторам металла с оружием в кармане! – возмутился бывший сотрудник ЦРУ.

– Хочу убедиться, что ты не оборотень. Видал я таких задниц, как ты, хотя ты-то думаешь о себе по-другому. Я – федерал [219].

– Оно и видно, – ехидно заметил Стоун.

– Поведешь машину.

– Это вопрос или приказ?

– Приказ, – бросил рыжеволосый.

Неожиданность номер пять обнаружилась уже в машине, когда Стоун, послушно следуя указаниям рыжеволосого, поворачивал то туда, то сюда. Через некоторое время тот как ни в чем не бывало упрятал пистолет в кобуру под пиджаком.

– Не обижайтесь на эту комедию, – сказал он миролюбивым тоном, хотя и не столь радостным, как в аэропорту. – Приходится соблюдать осторожность, вот и решил ошарашить вас, посмотреть, крепко ли вы стоите на ногах. Понимаете? И никакой я не федерал. Терпеть не могу этих надутых индюков. Всегда хотят, чтобы все считали, будто они самые лучшие, раз они из самого Вашингтона. Я – коп из Кливленда, меня зовут Гарри Фрезер. Ну, как теперь?

– Немного получше, – отозвался Стоун. – А куда мы сейчас?

– Простите, дружище, но он вам сам скажет, если сочтет нужным.

Неожиданность номер шесть поджидала Стоуна, когда по холмистой дороге Нью-Хэмпшира они добрались до одинокого домика из стекла и дерева в форме буквы «А», его два сужающихся кверху этажа, отражаясь в глади озера, смотрели своими окнами на все четыре стороны. Натан Саймон собственной персоной спустился к нему с крыльца.

– Привезли? – спросил он.

– Вот они, – сказал Стоун, передавая атташе-кейс юристу в открытое окно машины. – А где мы? Вам удалось с кем-нибудь повидаться?

– Об этом месте никто не знает, но, если все в порядке, мы позвоним вам. Здесь есть домик для гостей у лодочного эллинга на озере. Почему бы вам не освежиться после дороги? Шофер вас проводит. Если вы понадобитесь, мы вам позвоним. Там неспаренный телефонный номер, так что разговаривайте свободно.

И вот Питер Стоун шагает по широкой грязной тропе к эллингу, постоянно ощущая на себе чей-то пристальный взгляд.

Неожиданность номер семь: он понятия не имеет, где находится, а Саймон не собирался говорить ему этого, пока не выяснится, что «все в порядке», – интересно, что он под этим подразумевает?

Домик, о котором говорил адвокат, оказался трехкомнатным коттеджем на берегу озера с пристроенным к нему эллингом для лодок, в котором находился небольшой и очень элегантный моторный катерок и странного вида катамаран, более похожий на плот с двумя брезентовыми сиденьями и оборудованием для рыбной ловли. Стоун бродил по дому, пытаясь по каким-нибудь приметам определить личность владельца, но – тщетно. Даже названия лодок свидетельствовали разве что о наличии чувства юмора у их владельца. Неуклюжий катамаран именовался «Ястребом», а стремительный и изящный катер «Голубем».

Бывший секретный агент уселся на веранде, глядя на гладкую поверхность озера и далекие волнистые холмы Нью-Хэмпшира. До чего же все спокойно и мирно! Доносившиеся откуда-то звуки гитары и валторн, казалось, только подчеркивали глубокую изолированность этого странного места от внешнего мира. Однако желудок у него сводило, а он хорошо помнил, что говаривал в таких случаях Джонни Реб. А говаривал он, что следует полагаться только на свое нутро. «Доверяй своему нутру, Братец Кролик, оно не врет». Интересно, что делает сейчас Реб и что ему удалось узнать?

Вдруг послышался резкий, нервирующий звонок подвешенного на террасе сигнального устройства, сопровождаемый более спокойным звоном внутри коттеджа. Стоун вскочил, словно от удара электрического тока, распахнул дверь и бросился к телефону.

– Придите, пожалуйста, в дом, – сказал Натан Саймон. И добавил: – Если вы были на веранде, извините, что не предупредил вас об этом чертовом звонке.

– Принимаю ваши извинения.

– Он подвешен на тот случай, если гости, которые ждут звонка, отправятся на рыбалку.

– Неужели? А мне он показался музыкой. Сейчас буду.

Еще не сойдя с грязной дорожки, Стоун разглядел юриста, стоявшего у стеклянной двери дома со стороны, обращенной к озеру. Готовый к любой неожиданности – восьмой по счету, – Стоун поднялся по крутым каменным ступеням.

Член Верховного суда Эндрю Уэллфлит с редкими, в беспорядке свисающими на лоб седыми волосами сидел за большим письменным столом в библиотеке. Перед ним лежала толстая пачка с показаниями Конверса, освещаемая светом торшера, стоявшего слева. Прошло некоторое время, пока он поднял голову и снял очки в стальной оправе. Глаза его были колючими и недовольными, полностью соответствуя прозвищу, которое он получил два десятилетия назад, когда только приступил к работе в Верховном суде, – Мрачный Энди. Однако, несмотря на его характер, никто не подвергал сомнению его обширнейшие познания, острый ум, безусловную честность и безграничную преданность закону. Приняв все это во внимание, Стоун решил, что восьмая неожиданность станет, пожалуй, самой приятной из всех прочих.

– Вы читали это? – спросил Уэллфлит, не протягивая руки и не предлагая стула.

– Да, сэр, – ответил Стоун. – В самолете. Это именно то, о чем он говорил мне по телефону, но изложено, конечно, с большими подробностями. Неожиданностью для меня оказались только показания этого француза – Прюдомма. В них объясняется методика их работы – вернее, то, как они могут работать.

– И что же, черт побери, вы собираетесь со всем этим делать? – Престарелый судья обвел рукой стол. – Хотите, чтобы я обратился в суд здесь и в Европе с просьбой отстранить от дел всех военных выше определенного ранга под весьма сомнительным предлогом, что все они замышляют недоброе?

– Я не юрист, сэр, о судах никогда не думал. Но я полагаю, что, как только мы получим показания Конверса и добавим к ним то, что нам удалось узнать, с этим можно будет обратиться к компетентным людям на высоком уровне, которые смогут хоть что-то предпринять. Очевидно, Конверс думал примерно так же, поскольку он обратился к мистеру Саймону, и, вы уж простите меня, ваша честь, в данный момент эти бумаги у вас в руках.

– Этого мало, – сказал член Верховного суда. – И провались они пропадом, все эти суды, хотя не мне бы говорить это вам, мистер бывший сотрудник ЦРУ. Нужны имена, как можно больше имен, а не пять генералов, трое из которых уже в отставке, а так называемый зачинщик несколько месяцев назад в результате операции остался без обеих ног.

– Делавейн? – спросил Саймон, отходя от окна.

– Он самый, – подтвердил Уэллфлит. – Трогательно, не так ли? Вроде бы не подпадает под расхожий образ опасного заговорщика?

– Именно это и могло довести его до крайности, – заметил юрист.

– Не отрицаю, Нат. Просто смотрю на собранную вами коллекцию. Абрахамс? Да ведь любой израильтянин, честно зарабатывающий на свой кошерный хлеб, скажет вам, что этот воинствующий горлопан – великолепный солдат, но без царя в голове. К тому же единственная его цель – величие Израиля. Ван Хедмер? Осколок прошлого века, скорый на расправу, но за пределами Южной Африки его голос и не слышен.

– Ваша честь, – теперь Стоун говорил гораздо тверже, чем прежде, – вы хотите сказать, что мы ошибаемся? Если вы так считаете, у нас есть и другие имена – я не имею в виду пару каких-то атташе в боннском посольстве, – я говорю о людях, которые были убиты только потому, что пытались найти ответы на все эти вопросы.

– Вы меня не слушаете! – бросил ему Уэллфлит. – Я ведь только что сказал Нату, что ничего не отрицаю. Да и что бы, черт подери, я стал отрицать? Ничего себе – противозаконная отправка экспортных грузов на сумму сорок пять миллионов! Аппарат, который способен вертеть как угодно средствами массовой информации и здесь, и по всей Европе и может легко создать, как заметил Нат, «образ убийцы-маньяка», и все для того, чтобы добраться до вас! О нет, мистер, я не говорю, что вы ошибаетесь. Более того, я призываю вас немедленно заняться делом, в котором, как меня заверяют, вы здорово поднаторели. Заняться немедленно, не теряя ни минуты. Схватите этого Уошбурна и кого там еще вам удастся отыскать в Бонне; отловите их посредников в Госдепе и в Пентагоне, накачайте их своими наркотиками – или как там эта дрянь называется? – и вытяните имена! Но если вы когда-нибудь хоть словом проболтаетесь о том, что это я посоветовал вам нарушить священные права человека, я скажу, что вы настоящее дерьмо. Поговорите с Натом. Прямо сейчас. У вас, мистер, нет времени на миндальничание.