— Мой отец ни за что не приказал бы учинить столь отвратительное нападение! То, что имперцы вторглись в монастырь, расстроило бы его куда сильнее, чем то, что патриоты используют его как место своих сходок. Все, что есть у патриотов, это их пустые мечтания, имперцы же организованы несравненно лучше. За ними стоит церковь. Мы в нашей семье все до одного убежденные роялисты. Мы верим в Богом данное королю право властвовать над своим землями с помощью наместников, но одновременно признаем право каждого королевства на суверенитет. Меньше всего мы опасаемся скопища мужиков, черни, возомнившей, что ей под силу свергнуть законную власть. Прежде всего нас волнует, что однажды имперцы найдут наследника Новрона и потребуют, чтобы все королевства четырех государств Апеладорна принесли присягу на верность новой империи.

— Само собой разумеется, вы предпочитаете, чтобы все оставалось без изменений, именно так, как сейчас, — заметил Ройс. — Это неудивительно, вы же король.

— А ты, вне всяких сомнений, несгибаемый патриот и тоже считаешь, что всем дворянам надо отрубить головы, раздать их земли крестьянам и позволить народу выбирать себе правителей, — ядовито заметил Алрик. — Это решит все мировые проблемы, не так ли? И уж конечно, пойдет тебе на пользу.

— Вообще-то у меня нет никаких политических убеждений, — беззлобно улыбнулся Ройс. — Они только мешают делу. Что аристократы, что простолюдины — все они одинаково врут, предают друг друга и платят мне, чтобы я выполнял за них грязную работу. Кто бы ни стоял у кормила власти, это не отменяет восходов и закатов солнца, смены времен года или заговоров, которые люди не перестают плести ни днем ни ночью. Если вам так хочется приклеить мне ярлык, я бы предпочел называться себялюбцем.

— Вот поэтому патриоты никогда не станут серьезной силой, представляющей реальную угрозу.

— Делгос, по-моему, неплохо справляется с трудностями, а это республика, и там правит народ.

— Кучка жалких лавочников? — негодующе воскликнул принц.

— Может быть, все не так просто?

— Не имеет значения. Важнее другое! Почему имперцев так задело, что кучка бунтовщиков назначает свои сходки в Меленгаре?

— Может быть, Этельред заподозрил, что маркиз сговорился с ними и решил помочь им, как вы изволили выразиться, отрубить головы всем дворянам?

— Ланаклин? Ты что, серьезно? Лорд Ланаклин никакой не патриот, а убежденный имперец, как и все аристократы Уоррика. Это скорее почерк религиозных фанатиков, мечтающих о едином правительстве под властью наследника Новрона. Они думают, что он, как по волшебству, объединит всех и откроет перед нами врата в мифический век процветания. Такой же пустозвон, как и все мечтатели-патриоты.

— А если это и правда были всего лишь невинные романтические свидания? — предположил Адриан.

Алрик тяжело вздохнул и укорительно покачал головой, всем своим видом показывая, что его красноречие здесь бессильно. Затем встал и протянул руки к костру.

— Ну что, Майрон, когда же будет завтрак? — спросил он требовательным тоном. — Я умираю с голоду.

— Боюсь, мне почти нечего вам предложить, — сказал Майрон, устанавливая над костром маленькую решетку. — В мешке, что лежит в углу, есть немного репы.

— И это все, что у тебя есть? — спросил Ройс.

— Мне очень жаль, — с виноватым видом ответил Майрон.

— Нет, я имею в виду, это вся еда, что у тебя есть? Если мы все съедим, у тебя ничего не останется?

— Не беда, — пожал плечами Майрон. — Как-нибудь справлюсь. Обо мне не беспокойтесь, — бодро добавил он.

Адриан взял мешок, заглянул внутрь и протянул его монаху.

— Здесь всего восемь штук. Сколько ты собирался пробыть в монастыре?

Майрон некоторое время молчал, а потом сказал куда-то в пустоту:

— Я никуда не уйду. Я должен остаться. Я должен здесь все восстановить.

— Что, заново отстроить монастырь? Многовато работы для одного человека.

Монах грустно покачал головой:

— Хотя бы книги и библиотеку. Как раз над этим я работал прошлой ночью, когда вы пришли.

— Библиотеки больше нет, Майрон, — напомнил Ройс. — Все книги сгорели. От них остался лишь пепел.

— Знаю, знаю, — сказал он, откидывая со лба мокрые волосы, чтобы не лезли в глаза. — Поэтому я должен их восстановить.

— Как же ты собираешься это сделать? — с усмешкой спросил Алрик. — Переписать все книги по памяти?

Майрон кивнул.

— Вчера ночью, когда вы пришли, я работал над пятьдесят третьей страницей «Истории Апеладорна» Антуна Буларда. — Майрон подошел к самодельному письменному столу и вытащил небольшую коробку. Внутри лежало около двух десятков пергаментных листов и несколько тонких свитков бересты. — У меня кончился пергамент. После пожара мало что сохранилось, так что береста — неплохое решение.

Ройс, Адриан и Алрик принялись рассматривать листы пергамента. Майрон покрывал их мелким, аккуратным почерком, заполняя всю страницу от края до края без изъятия. Он писал весь текст, даже проставлял номера страниц, причем не в низу пергаментного листа, а там, где страницы заканчивались в оригинале.

Не в силах оторвать взгляда от великолепно выписанного текста, Адриан спросил:

— Неужели ты все это помнишь?

Майрон равнодушно пожал плечами:

— Я помню все книги, которые прочел.

— И ты прочел все книги в здешней библиотеке?

— У меня было много свободного времени, — кивнул Майрон.

— Сколько их было?

— Триста восемьдесят две книги, пятьсот двадцать четыре свитка и одна тысяча двести тринадцать отдельных листов пергамента.

— И ты помнишь каждый?

Майрон снова кивнул.

Они смотрели на монаха в немом восхищении.

— Я служил библиотекарем, — сказал Майрон таким тоном, будто это все объясняло.

— Майрон, — вдруг вспомнил Ройс, — тебе не доводилось встречать в какой-нибудь книге упоминание о тюрьме под названием Гутария или узнике по имени Эсра… хаддон?

Майрон отрицательно покачал головой.

— Ну ясно, вряд ли кто станет писать о тайной тюрьме, — разочарованно протянул Ройс.

— Зато она несколько раз упоминалась в свитках и единожды в пергаменте. Однако в пергаменте Эсрахаддона называли просто узником, а Гутарию — имперской тюрьмой.

— Клянусь бородой Марибора, — изумленно воскликнул Адриан, — ты и впрямь держишь в голове всю библиотеку!

— А почему там сказано, что Гутария — это имперская тюрьма? — спросил Ройс. — Леди Ариста называла ее церковной.

Майрон пожал плечами:

— Может быть, потому, что в те времена церковь Нифрона и империя были неразрывно связаны. Нифрон — это древнее слово, обозначающее императора. Оно происходит от имени первого императора, Новрона. Поэтому церковь Нифрона — это почитатели императора, и все, что ассоциируется с империей, может также считаться частью церкви.

— Вот почему последователи церкви Нифрона так жаждут найти наследника, — прибавил Ройс. — Он как бы станет для них богом, а не только правителем.

— У нас было несколько очень увлекательных книг о наследнике империи, — взволнованно сказал Майрон. — Там высказывались предположения о том, что с ним произошло…

— Так что насчет тюрьмы? — перебил его Ройс.

— Ну, об этом мало что было написано. Единственная прямая ссылка дается в чрезвычайно редком свитке под названием «Собрание писем Диойлиона». Оригинал попал к нам в монастырь лет двадцать назад при необычных обстоятельствах. Мне было всего лет пятнадцать, но я уже служил помощником библиотекаря. Свиток принес священник, тяжело раненный, находившийся при смерти. Дело было ночью, и шел такой же сильный дождь, как сейчас. Раненого отвели в лазарет, а мне велели приглядеть за его вещами. Я взял его сумку, она насквозь промокла, и увидел в ней много разных свитков. Я боялся, что они испортятся от воды, поэтому развернул их, чтобы просушить. Пока они сохли, я не удержался и прочитал. Мне всегда бывает трудно удержаться, если можно что-нибудь почитать. Спустя два дня священнику не стало лучше, но он все равно забрал свитки и ушел. Невозможно было уговорить его остаться. Он выглядел насмерть перепуганным. В самих свитках содержалась переписка архиепископа Венлина, главы церкви Нифрона на момент распада империи. В одном из них был указ о строительстве тюрьмы, составленный уже после распада, поэтому я и подумал, что документ имеет большую историческую ценность. Там было написано, что церковь установила контроль над властью в государстве сразу после исчезновения императора. Мне это показалось очень интересным. Любопытно и то, что строительство тюрьмы считалось таким первоочередным делом, несмотря на всеобщую смуту. Теперь я понимаю, что это был очень редкий свиток. Тогда я, конечно, этого не знал.