— Действительно, очень счастлива, Мигель, — отвечал граф, — без нас несчастная девушка погибла бы.

— Это правда. Бедняжка!

— Это было бы ужасно. Она так молода и хороша собой!

— Недурна, только я нахожу ее немножко худощавой и чересчур уж бледной.

Граф улыбнулся, услышав такую оценку красоты девушки. Ободренный матрос продолжал:

— Позволите ли вы дать один совет, капитан?

— Какой? Говори, не бойся.

— Бояться-то я не боюсь, черт меня побери, только мне бы не хотелось вас огорчать.

— Огорчить меня, Мигель? Чем?

— Вот видите ли, капитан, когда вы сказали ваше имя старому герцогу…

— Ну, что же случилось?

— Случилось то, что, услышав его, он вдруг побледнел как смерть, нахмурил брови да так страшно на вас посмотрел, что мне представилось, будто он хочет вас убить. Вам не кажется это странным, капитан?

— То, что ты говоришь, невозможно; ты ошибаешься.

— Вы этого не заметили, потому что опустили голову, а я видел и знаю точно то, о чем говорю.

— Но послушай, Мигель, я не знаю этого господина, я никогда его не видел. С какой же стати должен он меня ненавидеть? Ты мелешь чепуху, друг мой.

— Нет, капитан, я знаю наверное то, что говорю. Знаете вы его или нет, это не мое дело, а что он вас знает, и даже достаточно хорошо, об этом я побьюсь об заклад; впечатление, которое вы произвели на него, так сильно, что иначе быть не может.

— Согласен, если ты уж непременно утверждаешь, что он знает меня; но, по крайней мере, я знаю точно, что никогда и ничем его не оскорблял.

— Этого никогда нельзя знать наверняка, капитан. Видите ли, я баск и давно знаю испанцев. Это странный народ; они горды, как петухи, и злопамятны, как демоны. Поверьте мне, остерегайтесь их всегда, это не повредит. Притом у этого старика лицо такое хитрое, оно мне очень не нравится.

— Во всех твоих размышлениях нет здравого смысла, Мигель, и я, верно, такой же сумасшедший, как и ты, раз слушаю тебя.

— Хорошо, хорошо, — произнес матрос, качая головой, — мы еще увидим, ошибся ли я.

На том разговор и закончился; однако слова Мигеля занимали капитана больше, чем он хотел показать, и граф возвратился на фрегат с озабоченным видом.

На другой день к десяти часам утра к фрегату подплыла щегольская шлюпка. В шлюпке сидели герцог Пеньяфлор и граф де Безар-Суза, его молчаливый кузен.

— Право, любезный граф, — сказал герцог добродушным тоном после первых слов приветствий, — вы, вероятно, сочтете меня бесцеремонным и взбалмошным, но я приехал вас увезти.

— Увезти? — с улыбкой переспросил молодой человек.

— Истинная правда. Представьте себе, граф, что моя дочь непременно хочет вас видеть. Она говорит только о вас, а так как делает со мной почти все, что ей заблагорассудится, — чему, вероятно, вы не удивляетесь, — она послала меня к вам, приказав непременно привезти вас в замок.

— Действительно, — сказал, поклонившись, дон Стенио, — сеньорита донья Клара непременно хочет видеть вас, капитан.

— Однако… — возразил граф.

— Я решительно ничего не желаю слушать, — живо возразил герцог, — вы должны решиться, любезный граф, вам придется повиноваться, вы знаете, что дам ослушаться нельзя. Едем же! Но успокойтесь, я увезу вас недалеко; мой замок находится в двух милях отсюда.

Граф, в душе испытывавший сильное желание увидеть донью Клару, заставил упрашивать себя только из приличия, потом, отдав необходимые приказания своему лейтенанту, он поехал с герцогом Пеньяфлором в сопровождении Мигеля, который казался тенью своего капитана.

Вот каким образом началось знакомство, которое почти тотчас перешло в любовь и потом имело такие ужасные последствия для несчастного офицера. Герцог и неразлучный с ним кузен осыпали графа уверениями в дружбе, предоставили ему полную свободу в замке и как будто не замечали привязанности, возникшей между доньей Кларой и молодым человеком.

Тот, совершенно поглощенный своей страстью к девушке, предавался любви с доверчивым и необузданным влечением сердца, впервые познавшего любовь. Донья Клара, наивная молодая девушка, воспитанная с суровой строгостью испанских нравов, но андалузка с ног до головы, с трепетом счастья приняла признание в любви, которую она разделяла с первой минуты. Итак, все казались счастливы в замке, только Мигель портил лее своим хмурым видом; чем быстрее дело приближалось к развязке, которой так желали молодые люди, тем более мрачен и озабочен становился он.

Между тем фрегат ушел в Кадис. Герцог, его дочь и дон Стенио отплыли на этом фрегате; герцогу Пеньяфлору нужно было отправиться в Севилью, где у герцога было большое имение. Он с большой радостью принял предложение, сделанное ему графом, доставить его на фрегате до Кадиса, который находится всего в двадцати с небольшим милях от Севильи.

На другой день по прибытии фрегата в Кадис капитан надел свой парадный мундир и отправился к герцогу Пеньяфлору. Герцог, зная о его визите, принял графа с улыбкой на губах и с самым дружеским видом. Ободренный приемом, граф, преодолевая свою робость, стал по всей форме просить руки доньи Клары. Герцог благосклонно принял это предложение, сказав, что ожидал его и что оно отвечает его искреннему желанию, так как составит счастье обожаемой им дочери. Он лишь заметил, что, хотя между обеими странами заключено перемирие, однако мир еще не подписан, хотя, по всей вероятности, это скоро случится; поэтому он боится, как бы известие об этом браке не повредило карьере графа, настроив кардинала против него. Эта мысль уже неоднократно приходила в голову молодому офицеру, поэтому он потупил голову, не смея отвечать, так как, к несчастью, не имел никакого основательного довода, чтобы опровергнуть возражение герцога. Тот подоспел к нему на помощь, сказав, что знает очень простой способ устроить все ко всеобщему удовольствию и обойти это, казалось бы, непреодолимое затруднение. Граф, трепеща от страха и надежды, спросил, какой же это способ. Герцог объяснил ему тогда, что дело идет всего лишь о тайном браке. Пока продолжается война, тайна будет сохраняться, но тотчас по заключении перемирия, когда в Париж будет направлено посольство, о браке объявят кардиналу, которого, вероятно, уже не оскорбит этот союз.

Мечты молодого человека о счастье были так близки к краху, что он не привел ни малейшего возражения на предложение герцога. Брак, хотя и тайный, будет тем не менее действителен, а до остального ему было мало дела, и потому он согласился на все условия, которые наложил на него герцог, потребовавший, чтобы брак совершился будто бы втайне от него на случай, если враги постараются настроить короля против него. Ведь тогда он сможет сослаться на свое неведение и таким образом преодолеть недоброжелательность тех, кто ищет возможности погубить его.

Граф не совсем понял, какое дело испанскому королю до его брака, но так как герцог говорил убежденным тоном и, по-видимому, очень боялся неудовольствия короля, то граф согласился на все.

Через два дня, с наступлением ночи, молодые люди были тайно обвенчаны в церкви Мерсед священником, согласившимся за большую сумму помочь этому не совсем законному делу. Мигель Баск и Тихий Ветерок были свидетелями у своего командира, который по настоятельной просьбе герцога не сообщил о своей тайне ни одному из своих офицеров. Тотчас после обряда венчания свидетели новобрачной увезли ее в одну сторону, между тем как ее муж, очень раздосадованный, возвратился на свой фрегат.

Когда на следующий день граф явился к герцогу, тот сказал ему, что, для того чтобы лишить недоброжелателей всякого повода к сплетням, он счел за лучшее удалить свою дочь на некоторое время и отослал ее к одной родственнице, жившей в Гранаде. Граф ничего не ответил и ушел, сделав вид, будто его убедили не совсем правдоподобные доводы тестя. Однако он начинал находить поступки герцога очень странными и решил рассеять сомнения, возникшие в его голове.

Тихий Ветерок и Мигель Баск были отправлены разузнать все, что можно. Не без удивления граф узнал от них, что после двухдневных поисков им удалось выяснить, что донья Клара находится не в Гранаде, а в очаровательном городке Санта-Мария, расположенном напротив Кадиса на противоположном берегу рейда. Собрав все необходимые ему сведения, он послал с Мигелем, который говорил по-испански как севильский уроженец, письмо к донье Кларе, и с наступлением ночи в сопровождении своих верных матросов высадился на берегу в Санта-Марии. Дом, в котором жила девушка, стоял довольно уединенно. Граф поставил матросов караулить, а сам направился прямо к дому.