Ответом было повторение общеизвестных истин: о детях нельзя слишком печься, лишения оборачиваются к их же благу. А годы, когда погибал весь выводок, случались и прежде. Жалко, но… ничего не поделаешь.
Не получив поддержки, Зау решил строить дом сам и вновь отправился в ту слишком свободную весну на поля, чтобы на заработанное приобрести не полагающийся ему лес и немудрёное домашнее оборудование. В строительстве Зау никто не помогал, но и не мешал. Это было его дело, его право на эксперимент, пусть даже то был эксперимент над будущими поколениями. Зау сам укладывал брёвна, конопатил стены, устанавливал грелку. Родившиеся новой весной малыши толклись вокруг него, лезли под топор, и каждый предлагал в дело свою щепочку, палочку или веточку.
Строительство дома было приостановлено лишь однажды. Зау устанавливал потолочные перекрытия, когда среди бела дня послышался звук, словно сразу на полную мощность заговорил ночной хор. Но на это раз в хоре был всего один голос. Зау обмер, забыв, что неудобно держит на весу потолочную балку. Он понял, что где-то, может быть на другом континенте, повторяется высокая трагедия Хисса. Мудрый говорящий, достигший предела своих бесконечных лет, последний раз держал речь перед разумными. Эта речь сильно отличалась от того, что говорил Хисс. Неведомый старец не только передавал живущим память предков, но и кричал о многом, что он сам познал и увидел в жизни. Не только животный мир менялся, беднея на глазах долгожителя, не только уничтожались леса и отравлялось море. Гибла вся планета. Жизнь на холодной земле существовала лишь благодаря укутывавшему её одеялу из углекислого газа, создающего парниковый эффект. Не будь его, тепло уходило бы в пространство, и в мире стало бы так холодно, что выжить смогли бы разве что птицы да вездесущие молочники. Что-то подобное уже было в мире двести миллионов лет назад, и возвращение доисторических времён казалось невозможным. Но тем не менее, в углекислотном одеяле уже зияли рваные дыры, которые продолжали расползаться. Носитель жизни – углерод оседал в меловых отложениях морских рифов, огораживающих пастбища аммонитов и белемнитов. Уголь уходил под песчаные наносы на месте иссушенных рыбных садков, пропадал вместе с отравленным илом полей, оставался в настилах гатей и фундаментах состарившихся домов. Каждое лето безвозвратно уносило из атмосферы углерод, и всюду эти страшные процессы подстёгивались умелой, знающей рукой говорящего. Не случайны суровые зимы – они будут ещё суровей, не случайны дожди – ветры, рождённые ещё тёплыми и уже холодными зонами, поднимают с океана массу воды. Не зря Зау строит дом, скоро без него детёныши вообще перестанут выживать. Только поможет ли и дом?
Детёныши не много поняли из услышанного, а Зау долго стоял в прострации, привычно сдерживая мысли, но чувствуя, как против воли созревает в нём план очередного эксперимента.
Когда был достроен дом и отпущено в жизнь первое поколение побывавших там малышей, когда вновь пришёл краткий весенний отпуск, который Зау уже давно не посвящал любви, когда наконец появилось свободное время, Зау позволил себе обдумать появившийся полгода назад замысел.
Он хорошо помнил свою неудачную попытку вновь пустить в дело морёную древесину, долгие годы пролежавшую под водой. Но сейчас он и не собирался использовать что-либо по второму разу. Надо было всего-лишь вернуть атмосфере похищенный у неё углерод. Для этого не годились затонувшие брёвна и тем более, напоённый водой слежавшийся торф. Зау остановился на древнем угле, отложившемся в незапамятные эпохи и превратившемся в камень.
Неподалёку от города, там, где река, на которой Зау проводил свою медовую неделю, бурлила, переливаясь через пороги, на поверхность выходило несколько пластов каменного угля. Минерал этот за полной ненужностью никем не разрабатывался, так что всякий мог использовать его в любых целях. Зау решил вернуть углю жизнь. Сделать это можно было только с помощью огня.
С вечноживым, подвижным всепожирающим пламенем говорящие сталкивались лишь в смерти. Мёртвых сжигали, так чтобы от них не оставалось ни единой кости, освобождая место на Земле новым живущим. Нигде больше опасный огонь не употреблялся, так что Зау пришлось идти на выучку к могильщикам. В грязных городах всё больше погибало повзрослевших, но ещё молодых говорящих, так что появилась и такая профессия. Это было невесёлое учение, в могильщики шли почему-то исключительно пустоголовые, которые не умели толком объяснить, как добыть и поддержать огонь. Но всё же Зау разобрался в этом, обзавёлся он и необходимым для добывания огня инструментом.
Развести огонь среди чёрных глыб угля оказалось несложно, хотя сам уголь долго не хотел разгораться. Наконец, он взялся жарким беспламенным огнём. Лёгкий смолистый дым костра сменился беспросветными удушливыми клубами, так напоминавшими ядовитую гарь нефтяных мастерских. Зау, лихорадочно вспоминая, нет ли поблизости детских колоний, кинулся гасить огонь. К сожалению, этому его не научили вовсе. Задыхаясь и перхая, Зау голыми руками растаскивал исходящие багровым жаром угольные комья, лишь сильнее разнося огонь. Он не чувствовал жара и сперва не обращал внимания на то, как трескается чешуя на запястьях и вздувается волдырями ошпаренная кожа. И лишь потом острая боль заставила его прекратить бестолковую работу и вывалиться из пламени.
Дымное облако расползалось по окрестностям. Зау бежал сквозь едкую тьму, нечленораздельно мыча от боли, словно дошедший до экстаза пустоголовый. Руки, вначале не чувствовавшие огня, вспухли и болели нестерпимо.
Пожар остановить не удалось. Огонь ушёл вглубь земли, и ещё несколько лет из расщелин поднимались дымные фонтаны, а берег реки был усыпал крупной копотью. Гарь мешалась с водой, поганя чистое дно, в реке исчезли заводи с жёлтыми точками кувшинок, погибло, быть может, последнее в мире лежбище карликовых речных плезиозавров.
Год Зау не работам: болели руки. Зау надолго превратился в инвалида. Его из милости кормили, а жил он на детской площадке в собственноручно построенном доме. По утрам уходил от детей на безопасное расстояние и думал. В праздную голову приходили невероятные идеи, представлялось, будто сожжённый пласт угля был когда-то, задолго до появления говорящих, залитым водой полем, и кто-то, опасаясь за урожай, посыпал его удушливым серным порошком, обрабатывал радиоактивными коллоидами. О чём тревожиться? Ил всё поглотит, уголь всё впитает. Вот и ушёл уголь в землю навсегда, остудив воздух и море, и беда тому, кто вздумает ковыряться в старых помойках, добывать антрацит и сланцы: вместе с углём освободится и упадёт кислотным дождём пленная сера, и вонючая гарь, и невидимая урановая гибель. А без этого углерода, когда-то кутавшего и гревшего землю, в мир явится – и уже идёт – Великий Холод.
