Третий день жизни был наполнен событиями. Детёныш испещрил следами весь берег, разузнал великое множество вещей. На дальнем склоне холма он нашёл траву. Она оказалась вкусной, но слишком жёсткой. Зато та трава, что росла в воде, понравилась ему необычайно. Кроме того, в воде плавали серебристые рыбёшки и шустрые головастики. Детёныш хотел поймать одного – головастики казались ужасно вкусными, – но тот скрылся в глубине, а детёныш, кинувшись следом, нахлебался от неожиданности воды. Потом он обнаружил, что умеет плавать, и снова погнался за головастиками. Другие детёныши тоже плавали и тоже гоняли головастиков, но неожиданно из глубины метнулась плоская тень – и у детёныша стало одним братом меньше.

Детёныш торопливо выбрался на берег. Ему казалось, что сейчас в тёмной воде мигнут два красных глаза, и на песок вылезет ночной страх.

Впрочем, через минуту детёныш успокоился и словно забыл о недавней трагедии. Он поймал стрекозу, но та ударила ему по глазам жёсткими радужными крыльями, вырвалась и улетела. Детёныш побежал за ней следом, перевалил через горушку и здесь наткнулся на большую ящерицу. Ящерица была вдвое больше его, она раскорячилась на земле, не мигая рассматривала детёныша и медленно распахивала широкую пасть.

Хотя ящерица ничем не напоминала ночного убийцу, на секунду детёнышем овладел ужас. Ящерица могла запросто заглотить его целиком. Детёныш сдавленно пискнул и издал громкую как крик мысль:

– Меня нельзя есть!.. Уходи!

Ящерица судорожно зевнула и побрела прочь, чертя по песку длинным хвостом. Детёныш понял, что большой зверь подчинился его крику, что он теперь может ходить за ящерицей и дёргать её за лапы, а она не тронет его. От сознания своей власти у него закружилась голова, он побежал вперёд, не разбирая пути, быстро переставляя окрепшие ноги и подняв для равновесия хвост.

Остановился он, наткнувшись на живую гору. Это живое превосходило всё, что встретилось ему за три дня. Но почему-то у детёныша не было страха, одно лишь любопытство. Детёныш подбежал ближе, и навстречу ему опустилась огромная ладонь, каждый палец которой был больше всего детёныша. Детёныш живо вскарабкался на эту ладонь, его подняло на неизмеримую высоту к золотистым озёрам глаз. Детёныш ощутил снисходительную усмешку, доброту, лёгкое удивление, идущее от великана.

– Вот ты какой, – сказали ему. – Не уходи далеко, там ты пропадёшь.

Тогда, слившись с этим огромным, детёныш сделал своё главное открытие – осознал себя.

– Это я! – закричал он, подпрыгивая. – Я! Я живой! Я ел траву и улиток, а меня никто не съел! Я могу бегать, я дрался со стрекозой, я приказал ящерице, и она послушалась. Это же я! Меня зовут Зау!

Проходили дни, Зау рос. Он привык не спать по ночам, а замерев, слушать беседу великанов, – это было огромным удовольствием, хотя он почти ничего не понимал. Самому говорить ещё не хватало сил: задав вопрос, Зау почти сразу проваливался в небытие. Но всё же Зау многому научился. Он узнал, что добрые великаны – это такие же существа, как и он сам, что когда он вырастет, он тоже станет огромным и сильным. Он выяснил, что зубастая рыба никогда не выплывает на мелководье. А потом увидел, как пришёл взрослый и, взбаламутив воду и перетоптав половину улиток, поймал рыбу и съел её на глазах у восхищённых братьев Зау.

Теперь стало безопасно плавать по всему болоту, можно было нырять, разгоняя ряску и путаясь в толстых стеблях кувшинок. Можно было доставать улиток с самой глубины, ловить мальков и головастиков.

Впрочем, улиток, головастиков и мелких рыбёшек осталось гораздо меньше, чем вначале, и приходилось порой повозиться, чтобы раздобыть себе обед. К тому же, Зау подрос и ему уже не хватало обычных трёх-четырёх улиток. Всё чаще малыши жаловались по ночам беседующим взрослым, что они голодны.

И вот однажды на берегу вновь появился взрослый великан и принёс улитку. Такой огромной улитки никто из братьев Зау не видывал. Завёрнутая спиралью раковина казалась целым холмом, а длинные щупальца улитки свисали до земли, даже когда взрослый поднял улитку на вытянутых руках.

Зау вместе со всеми подбежал к расколотой раковине и стал есть упругое серое мясо. Давно он так не пировал. Но радость была омрачена неожиданным открытием. Он вдруг заметил, как мало осталось их на берегу. Некоторые, самые нетерпеливые, ушли в дальние заросли, где было много травы и мелкой живности, но где попадались звери, не понимавшие или не слушавшие приказов, поэтому оттуда почти никто не возвращался. Многие братья Зау уродились слабее остальных, а потом не сумели выправиться. Они чахли и умирали один за другим. Но самый большой урон нанёс ночной страх.

Зау знал: того, кто приходит ночью, зовут молочником. Когда холод заставляет засыпать живущих, один лишь молочник не подчиняется ему и выходит на охоту. Ещё дважды с момента рождения Зау молочник ухитрялся преодолеть ловушки, поставленные взрослыми, и устроить на берегу побоище.

К тому времени Зау настолько подрос, что мог, хоть и недолго, двигаться ночью. Правда, через несколько секунд непослушные конечности замирали, и Зау засыпал так крепко, что не слышал ночных разговоров, которые любил больше всего на свете. Поэтому запас энергии Зау берёг, чтобы лёжа в полной неподвижности, беседовать с маленькими и взрослыми, далёкими и близкими братьями. Многого в разноголосом хоре он не понимал, многое забывал к утру, но приходила новая ночь, и Зау снова учился.

Однако, когда молочник пришёл в четвёртый раз, Зау, хотя мысли его были далеко, вскочил и побежал. Он не знал, что запаса дневной силы хватит ему лишь на десять шагов, а молочник видит в темноте и неутомим в беге. Просто крошечное тельце не желало быть съеденным, и Зау спасался. Сослепу он влетел в воду, а молочник, которому хватало добычи на берегу, не полез за ним.

Сидя по горло в воде, Зау обнаружил, что вода остывает гораздо медленнее песка. В тёплой воде способность двигаться не покидала его, и Зау на ночь стал забираться в воду. Другие малыши последовали за ним, но потом случилась очень холодная ночь, вода на мелководье выстыла, и несколько братьев утонуло.